Только школа знает, какой учитель ей нужен

Проблема педагогического высшего образования существует не только в нашей стране. В мире тоже никто не может толком решить эту задачу.
Оказывается, научить учителя в тысячу раз сложнее, чем инженера или даже врача.
Можно, конечно, сказать, что в педагогических вузах работают скучные люди, не знающие школьной жизни. Но это не всегда и не совсем так, да и дело-то не в качестве образования.
Можно увеличивать число профессиональных предметов, вводить индивидуальные планы, придумывать хитроумные тесты, позволяющие проверить уровень подготовленности студентов. Кстати, Запад, активно применяющий различные тестирования, приходит к тому, что тест не способен выявить истинное положение дел.
Можно знакомить студентов со всеми новыми методами, заставлять учить психологию, но ситуация не изменится.
Да и есть ли такое знание, такое умение, есть ли такой ключик, с помощью которого можно открыть дверь в настоящее учительство?
Студентка-пятикурсница, отличница, легко находящая дорожки к детским сердцам, пришедшая в пединститут с твердым намерением быть учителем, теперь от этой мысли почти отказалась. Объясняет это так: я перестала ощущать в этой профессии творческое начало.
Скажут: а где она это творчество собралась искать? Но дело не в том, что в другой профессии она надеется творить, а в том, что ее личное, может быть, идеальное представление об учителе после пяти лет учебы рассеялось. Что из того, что представление было идеальным? Ведь идеальный – это и содержащий главную идею, разве не так?
...Про то, что учительство, как и актерство, – это способ жить, сказано много. Так может быть, учить учителя надо так же, как учат актера?

 Педагогическая студия

Лет пять назад в Школе самоопределения А.Н.Тубельского начался эксперимент.
Александр Наумович объявил набор на экспериментальный курс-студию. Это означало, что студенты в течение всех пяти лет будут учиться в основном в школе.
Сейчас бывшие студийцы уже с трудом вспоминают, как все начиналось. Как сдавали они необычные вступительные экзамены, включавшие помимо обычных предметных испытаний собеседование и своеобразный бенефис, на котором абитуриент должен был по возможности показать все, на что он способен.
Таким образом в студии оказались десять человек. Студенты зажили очень сложной, во многом лишенной беспечного очарования студенчества, но интересной и вполне профессиональной жизнью.
В чем заключалась учеба студийцев помимо обычных лекций и семинаров, которые они все-таки посещали в базовом институте, хотя это и было достаточно сложно, и прежде всего потому, что расписание уроков в школе и занятия в институте часто пересекались? Помимо непосредственной работы в классе они посещали уроки других учителей, затем проводили анализ увиденных уроков вместе с преподавателями и психологом. Студенты участвовали в различных педагогических семинарах, пытались ходить на уроки в другие школы. Интересно, что школы с изюминкой, не такие, как все, принимали их с удовольствием, а вот обычные муниципальные почему-то неохотно пускали к себе студентов-студийцев.
Базовый институт испытывал к своим не совсем родным детям сложные чувства. Честно говоря, он попросту почти не вспоминал о них, пока они учились. Вспомнили о них перед дипломом, институт вдруг встрепенулся: пришлось срочно досдавать какие-то предметы, которых не было в их плане. Беспокойство было вполне понятным: диплом-то выдавал вуз. В конце концов, потрепав нервы студентам, уладили все несовпадения, досдали необходимое и получили дипломы. На этом для вуза все и заканчивается – никакой ответственности за качество подготовленного педагога он не несет.

Научиться – значит испытать самому

Главная беда педагогических вузов в том, что студенты практически не имеют возможности использовать полученные знания тут же, немедленно, отправляясь на урок в школу.
«Система, при которой студент попадает в школу эпизодически, в рамках короткой ознакомительной практики, совершенно неэффективна. Человек, который хочет стать учителем, должен общаться с детьми. Кем угодно: воспитателем на продленке, вожатым, ассистентом, учителем на замене. Да, он наделает много ошибок, но никакое знание теории от них не освобождает. Изучение теории и практическая работа – это прежде всего разные способы действия. И потом, вопросы к теории возникают тогда, когда человек сталкивается с реальной школьной жизнью. Педагогика такая вещь, которая рождается только в процессе живого общения», – считает М.П.Черемных.
Школы, которые знают, какого учителя им надо, стремятся вырастить его сами, не надеясь на вузы. Эксперимент Тубельского объединил разрозненные попытки и продемонстрировал, что это вполне возможно и вполне эффективно, если понимать под эффективностью не количество условных педагогов, больше половины которых так никогда и не пойдут работать по специальности, а остальные, набив шишки, столкнувшись с реальной школьной жизнью, как-то приспособятся к ней, – не это условное количество условных единиц, а реальных, настоящих учителей.
Студийный метод подготовки учителей позволяет сделать то, что почти невозможно осуществить в институтских стенах – студент, получая определенные теоретические знания по предмету и по педагогике, имеет возможность опробовать их тут же, сейчас, – позволяет понять, как применить определенный метод не какому-то абстрактному, среднестатистическому студенту, а именно ему.
Вопреки ожиданиям опыт педагогов-но­ваторов, похоже, не получил должного распространения. Часто говорят: методы новаторов возникли из особенностей их конкретных личностей и весьма хороши и эффективны только когда их применяет тот, кто их придумал.
Дело вот в чем. Научить конкретной методике – не значит подробно описать ее в учебнике, разобрать на семинаре и затвердить основные положения. Если учитель будет способен не просто скопировать методику, а сумеет применить ее в конкретном классе, можно сказать, он овладел методикой.
Педагогические вузы не могут этому научить, потому что они только знакомят студентов с различными системами и методами, не давая возможности испытать их на себе.
Но штучный метод Тубельского слишком дорогое удовольствие. Такого не может себе позволить даже богатая Америка. Студии не могут удовлетворить потребности общества в педагогах.
Можно ли сделать так, чтобы институт не отбивал у студентов охоту становиться учителем?
Можно, если представить себе систему высшего образования не как структуру, призванную набить человеку голову различной информацией, а прежде всего как систему самообучения. Не надо стремиться вложить в голову всю возможную информацию, надо научить ее искать и применять.
Многие говорят: учителя недостаточно культурны, они недостаточно интеллигентны.
Но ведь и культура не есть совокупность знаний – это способность в культуре жить и пользоваться ею, создавая нечто внутри ее. Может быть, культура и есть та способность к развитию, та необходимая свобода в предмете, о которой говорят в один голос директора школ?
Учителю нужна свобода. От догм, собственных и общественных. От чиновника. От стандарта. Понятно, что они не исчезнут никогда и никуда, пока существуют государства. Но свобода не снаружи, а внутри нас. И единственное, что может создать внутреннюю свободу, – вера в то, что ты двигаешься в верном направлении. А единственное, что может убедить тебя в верности пути, – это дорога, пройденная самостоятельно.

№ 24, 1997