Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №16/2010
Вторая тетрадь
Школьное дело

УЧИТЕЛЬСКИЙ ДНЕВНИК


Берштейн Анатолий

Дорога, по которой ведешь своих учеников

Ты должен понимать, что на этой дороге не всегда возможна повторная встреча

Среди многих примет начала учебного года есть для учителя и такая: вдруг начинают звонить бывшие ученики. Поздравляют, желают, благодарят. Предлагают встретиться – им хочется вспомнить школу, класс, освежить былое хотя бы в разговорах.
Потому что школа никогда не кончается. Она то уменьшается, то вырастает в каждом человеке, и часто это не календарные, а какие-то внутренние круги жизни. Вдруг вспомнилось. Вдруг захотелось прийти. Вдруг пробило на слезу.
И бывает, чем старше становится человек, тем чаще вспоминает свои школьные годы, воскрешает образ любимого учителя.
Второе, что подталкивает к воспоминаниям, – собственные дети-школьники. Все кажется, что раньше («вот нас») учили лучше, отношения были надежнее, а учителя – интереснее. И не важно, что тут правда, а что – миф, главное, в людях жив образ идеального ученичества, счастливого детства, хорошей школы. Без этой идеализации немыслимо переступить порог школы не только ученику, но и учителю, ведь школа – страна надежд. А учитель – фиксирует он это или нет – человек, обремененный множеством ожиданий.
Детских, родительских – в первую очередь. Но, к сожалению, работать «на детей» учителю становится все труднее. Все больше сил и времени современный учитель отдает обслуживанию требований руководителей образования. И тут впору задуматься: а вспомнят ли нас нынешние ученики через 20–30 лет? Позвонят ли? Скажут ли нам полновесное искреннее спасибо, не на парадной линейке перед видеокамерой произнесенное?
Потому что кто поспорит: во что вкладываешься, то и любишь; когда любишь, тогда и получаешь отдачу.

 

Они звонят: сначала по телефону, потом в дверь

Проходит время, и для обиды на бывшего ученика не остается ощущения близости, для радости – собственного участия, для интереса – памяти.
И мы приятно удивляемся, когда вдруг они позвонят, бывшие ученики, когда-то близкие люди. Ныне они взрослые, как с ними себя вести?
Отменить прогулку или просмотр футбола по телевизору, прибрать специально в квартире, купить выпивки и закуски, или что-то к чаю, или вообще не суетиться?
Может быть, просто не встречаться: сослаться на здоровье или какую-то дурную занятость, попросить позвонить на следующей неделе – наверняка еще на один подвиг их не хватит. Что я им, в конце концов, Мария Ивановна какая-нибудь?
И для чего они придут? Что, собственно, им надо? На меня посмотреть, себя показать, похвалиться, поплакаться, посоветоваться (не дай бог!), поспорить, упрекнуть? Или просто пообщаться: кто-то вспомнил (самый организованный, любопытный, сердечный, смелый), и захотелось. А может быть, и не забывали вовсе?
Собственно, это не важно. Постричься, что ли? Интересно, принесут цветы или что-то оригинально-приятное? Или самое банальное: бутылочку-две чего-нибудь, ветчины, сыра, яблок, хлеба и торт?
Ладно, здорово, конечно, что они придут. Постараюсь побольше их послушать и не загружать собой. Пусть будет все легко и весело, как раньше, сразу после школы, на наших «арбузниках» или «под пиццу».
…Проходит время, но мы все помним. Проходит время, и они звонят: сначала по телефону, потом в вашу дверь. И ничего не меняется.

Кому это надо

Очень часто дети оказываются необязательными, инертными, равнодушными к нашим мероприятиям. Вроде это интересно, исключительно для их пользы, нередко ими же задумано или предложено. А они скучны, ленивы, сидят с постными недовольными физиономиями.
«Да что ж это, – восклицает учитель, – мне что, больше всех надо?»
Немного остыв, подумав, он ответит достаточно уверенно: «Мне, конечно, потому что я понимаю, для чего это все делается, потому что я вообще больше их понимаю и потому что это просто моя работа и я должен делать ее добросовестно». Еще подумав, скажет: и мне, и им, только в разной степени и в разное время. Сегодня, конечно, мне. А завтра, естественно, им, для них и делается.
Так-то оно так, если бы не одна закавыка, о которую часто спотыкаешься. Закавыку эту принято называть «мотив». Не тот легкий мотивчик, что мы насвистываем, а тот глубинный, скрытый, молчаливый, что залег на дне, но посылает вполне отчетливые импульсы-команды, обязательные к исполнению. Вот он: мы вообще – для чего? Воспитание наше – для кого?
Без честного ответа самому себе, без постоянной проверки и контроля этого ответа («зеркальце, скажи, да всю правду...») такие вопросики будут постоянно воспаляться: «Да сколько, в конце концов, можно?», «До какой поры?», «Кому это больше надо?»
Нам! Нам! Нам!
Для них! Для них! Для них!

Кажется, все впустую

Мало кто любит, когда к нему относятся сугубо потребительски. А среди детей порой находятся ученики-вампиры, выцеживающие из нас все соки, а затем равнодушно отворачивающиеся.
Разумеется, учитель готов делиться всем, что у него есть, но он никогда не смирится с пренебрежением, с которым нас, открывшихся в работе и полностью выложившихся, отталкивают от себя. Нам не жалко ни потраченных сил, ни знаний, ни оказанной помощи. Но обидно сознавать, что не в того человека вложились, работали впустую, если не во вред. Ибо кто не способен быть благодарным, кто так по-лакейски жестоко предает оказавшихся, на их взгляд, исчерпанными учителей, друзей, близких, – не может употребить все накопленное, «высосанное» во благо ни себе, ни людям.
Переживая боль разочарования и обиды, горькие минуты стыда и раздражения, учитель начинает бояться быть щедрым. Появляется осторожность, даже недоверие, желание заручиться гарантиями на будущее, обязательствами, порой очень смешными.
Но как только учитель закрылся от боли разочарования, начал защищаться от детей – он перестает быть учителем.
Болезненная мнительность разрастается до таких размеров, что человек начинает даже терять привычное чувство юмора, видеть двусмысленности, и намеки, и порочные намерения там, где их и в помине нет. Он превентивно атакует и, пожалуй, добивается нежелаемой цели: теперь его ученики, ничего не понимая, обижаются или просто отходят в сторону на безопасное расстояние. Им невдомек, что происходит. Они не чувствуют за собой никакой вины, хотя наиболее совестливые могут начать искать причину нашей обиды в собственных поступках.
А причина внутри самого учителя. Прочно поселившийся страх получить плевок в душу.

Без ложного величия

Бывает, хочется позвонить кому-либо из бывших учеников. Соскучился. И знаешь, что он первый не позвонит. Многие не могут даже при хороших отношениях позвонить вам просто так, ищут повод. Люди «не хотят навязываться». Боимся навязываться и мы, учителя, хотя скорее всего нашему звонку обрадуются. Но панически страшно наткнуться на кусочек вечной мерзлоты, и мы не решаемся.
Что можно на это сказать? Глупо! Во-первых, к холодности мы уже готовы и сможем быстро пережить. Как говорит знакомый психолог, это «обидная необида»: небеспочвенно, но вполне предсказуемо, объяснимо и преодолимо.
Во-вторых, вспоминается рассказ Александра Грина. Любящий жених, отлучившись из комнаты невесты на несколько минут из-за волнения, вдруг обнаружил, что отсутствует уже долго; пока он переживал, время шло, и он, совсем растерявшись, не зная, как будет объяснять свое долгое отсутствие, убегает совсем.
Кто из нас не испытывал этот комплекс, когда страх объясниться парализует волю и обращает в бегство. А уж «из-под коряги» выбраться еще сложнее.
Итак, все дело в страхе.
Мы ведем себя с учениками как боги, а обижаемся на детей как раз за то, что они, действительно видя в нас покровителей, надеются в том числе и на божественную мудрость и не помышляют об инициативе. Тем более не догадываются о наших невротических комплексах.
В общем, гордость не лучшее учительское украшение. К тому же не полагается по штатному расписанию. Освобождайтесь от лишних тяжестей, ошибочно принимаемых за жреческие символы. С ними, возможно, уйдут искусственные страхи. А взамен мы приобретем свободу и вернем детей, которых сами же оттолкнули.

Пространство для разбега

Кто сказал, что учителя всего лишь ретрансляторы знаний и, в худшем случае, бациллоносители просвещения? Неправда. Очень часто даже не самым инициативным из них приходится играть роль куда более ответственную.
Учитель сильно влияет на ребенка, «недоразвитого человека», как говорили о детях в эпоху Возрождения. Он неотменимо стоит на пути каждого – обязательная отметка, промежуточный финиш, верстовой столб посередине дороги, который непросто объехать. И хотя немало учителей остаются в воспоминаниях детей всего лишь легкой, приятной или неприятной деталью ранней жизни, некоторые застревают как кость в горле. Есть другие учителя, они «проявляются», когда все плохо, нужен совет, необходимо укрепить дух. И это не редкость: люди мысленно разговаривают с бывшими учителями, спорят, извиняются, хвалятся, отчитываются.
Учителя, как самозванцы, занимают в душе ребенка не свое, но царственное место. Властители, вершители судеб – порой против своей воли, порой по недоразумению.
Но как же часто учитель серьезно сомневается в себе, в своем праве стать важным обстоятельством в жизни воспитанника, быть притягательным образцом, запечатлеться в душе, раствориться в помыслах и проявиться в поступках! И вот он мечется между гордыней праведника, тщеславием победителя, честолюбием мудреца, смирением слуги… выматывающий, опустошающий выбор.
Хотя все куда как просто: надо всего лишь знать особенности дороги, по которой ведешь, и, может быть, только рукой махнуть в сторону распутья.

Рейтинг@Mail.ru