Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №16/2008
Четвертая тетрадь
Идеи. Судьбы. Времена

Лебедушкина Ольга

– Кем работаете? – В Москве!

В провинции этот ответ понимают все. «В Москве» – это, по сути, название если не профессии, то образа жизни

Есть общее, еще со времен Гоголя, название для провинциальных городов – город N. Каждое утро из «городов N» на все московские вокзалы прибывают десятки поездов. В них приезжают люди, которые вовсе не собираются завоевывать столицу – просто хотят побыстрее заработать побольше денег и вернуться домой.

Немецкое слово с неправильным ударением

В 90-е постоянным пассажиром поезда, идущего из глубинки в Москву или из Москвы в глубинку, был человек с клеенчатыми клетчатыми сумками. Особенно если расстояние от родного малого города до столицы – всего одна ночь. Плюс-минус несколько часов, что тоже не меняет расклада: утром ты или в Москве, или дома, в зависимости от того, куда тебе нужно – к своему лотку на рынке или на оптовую базу.
Сегодня «челноков» в этих поездах сменили другие люди: в спортивных костюмах и со спортивными сумками. Когда они едут в Москву, в сумках – картошка. Когда обратно – грязная одежда вперемежку с хрустящими пакетами – подарками и гостинцами для семьи.
Это иногородние рабочие. Приглашенная рабочая сила. Те, кто приезжает в Москву на работу вахтовым методом – на срок от двух недель до нескольких месяцев. Едут как по старинке – на заработки. Мужчины – чаще всего строители или охранники на тех же строительных объектах. Женщины – продавщицы, уборщицы, сортировщицы.
На заработки подаются целыми домами, улицами, кварталами. Иногда – целыми деревнями. Рассказывают, что есть уже села, в которых, как в войну, – ни одного мужчины моложе шестидесяти и старше пятнадцати.
Села и улицы пустеют, когда работы нет, или она есть, но платят за нее такие деньги, что на них невозможно прожить. Именно тогда на вопрос, кем работает муж или отец, провинциальные жители начинают отвечать вопреки всем правилам грамматики и логики: «В Москве!» И все их понимают. «В Москве» – это, по сути, название если не профессии, то образа жизни.
В речи же москвичей, да и на телевидении и в газетах, все чаще проскальзывает другое. Их тоже называют гастарбАйтерами, немецким словом с неправильным ударением. На третьем «а».

Чужие среди своих

Само слово, как подскажет любой справочник, появилось в Западной Германии в 1950-е годы для обозначения иностранных рабочих, приезжавших на постоянную или временную работу. Немецкое Gast означает «гость». Arbeiter – «рабочий». Слово стало политкорректной заменой термина Fremdarbeiter, который применялся к людям, вывезенным на работы в Германию с оккупированных территорий. Fremd переводится не только как «иностранный», но и как «чужой». «Гость» звучит, конечно, лучше, чем «чужак», но на практике отношения к мигрантам не меняет.
Впрочем, речь сейчас не о мигрантах, а о тех, кого стали называть так же, как иностранных рабочих. Речь выдает неосознанное или сознательно спрятанное: те, кому до Москвы одна ночь, уроженцы малых городов или сел откуда-нибудь из-под Тамбова, Воронежа, Саратова, – те же иностранцы в своей стране. Как таджики, молдаване, турки. Только с российским паспортом. И в Москву едут как в чужую, опасную, не слишком дружественную страну. Но она, эта страна, намного богаче твоей собственной. В ней за месяц можно заработать столько, сколько дома не получится за год.

Гости страны Москва

Это совсем не тот сюжет, из которого потом получается «Москва слезам не верит».
– Работала воспитательницей в детском саду, зарплата до двух тысяч не дотягивала. У меня дочке четыре года и мама инвалид второй группы. Сейчас – уборщицей, место в общежитии есть, живем вчетвером в одной комнате. Работа хорошая. Если работать по две смены, можно накопить дополнительных выходных и на десять дней каждый месяц – домой. Маме на лекарства теперь хватает. За квартиру не должны… Дочка ест фрукты каждый день. Первый раз, когда я ей накупила всего – апельсинов, мандаринов, бананов – ешь сколько хочешь, – мы не уследили. Потом пришлось «скорую» вызывать – аллергия, пятнами пошла…
– Когда комбинат закрыли, он в городе единственный был, работы не стало. По телевизору было объявление, что охранники на строительство нужны, я позвонил, меня взяли. Сейчас две недели здесь – две дома. Я не жалею. Платят, как говорится, хорошо… Если получится года два так поработать, может быть, на квартиру заработаю. Не в Москве, это уж точно, дома, конечно. Сейчас мы все у тещи в двухкомнатной – жена, дети… Так что даже хорошо, что меня полмесяца нет… Всем так лучше. Правда, скучаем друг о друге...
Иногда, конечно, из сражения за право на существование возвращаются не победители, а побежденные:
– Документов никаких не подписывали, все на словах. Обещали тридцать тысяч в месяц и кормить. Кормили кашей без масла, каждый день, это да. Жили в вагончике. Два месяца проработали, не дали ни копейки. Тут уже холода пошли, сырость, начал кашлять, в больницу в Москве не берут – регистрации нет, даже разговаривать не хотят. Вот  – ребята на дорогу собрали, еду лечиться домой. А они ждать остались – может, заплатят… А что делать – дома ни работы, ни денег…

Огни большого города

За разговорами выясняется еще одна общая особенность. Москвы как таковой почти никто не видел. У каждого из них своя Москва. У кого-то – грязный пакгауз, где нужно убираться круглые сутки, и рабочее общежитие на соседней улице. У кого-то – строительный объект («Забор такой дощатый, длинный, километра полтора, а что там, за забором, и не знаю, а-а-а, метро «Беговая» знаешь?). И для каждого эта своя Москва не больше родной улицы или деревни.
– Ну а на выходных ходили куда-то? Где-нибудь были?
– На каких выходных? Выходные у меня вот сейчас, домой еду…
Понятно, что самое нелепое, бессмысленное и смешное здесь задавать вопросы про музеи–театры–выставки. Впрочем, всеобщее внимание привлекает женщина-гастарбайтер на колесах, официантка из вагона-ресторана в одном из поез-
дов «Москва–Санкт-Петербург» («Двадцать дней в поезде, десять – дома»): «Однажды нашим рейсом ехал Якубович. Такой простой…» На столике в ее купе – свидетельства той временной сказочной жизни, в которой можно так запросто встретить Якубовича: полбутылки дорогого коньяка, крохотные баночки с икрой, черной и красной, с логотипом «РЖД». Везет дочке-подростку постер с автографом «звезды» и дешевую бижутерию, которую продают здесь же, в вагоне, разносчики-коробейники («Не успела подарок купить, с одного поезда – скорей на другой, ну ничего, главное, деньги есть, пойдем дома курточку купим и компьютер новый…»)
На подъезде к конечной станции, городу N, девушка по соседству начинает спешно делать макияж: накладывает багровые тени и подводит глаза жирной черной линией. Вместо простого свитерка, в котором была вчера, – алая кофта в стразах. На самом деле в городе ее никто не встречает, и нужно ждать еще автобуса до родной деревни. Ее Москва – супермаркет где-то на Юго-Западе.
– Там нам менеджер не разрешает. Яркий макияж, говорит, запрещен. А зато я сейчас приеду – вся такая накрашенная, такая вся… Из Москвы же, правильно?
Наверное, в ее мечтах такими люди и должны приезжать из той Москвы, где она никогда не была… Она – старшая дочь в многодетной семье, отец пьет, мать когда-то была дояркой, теперь фермы нет. Зато автобус успевает прямо к московскому поезду.

Пудели, всадники, львы и грифоны

Чтобы попасть в поезд, который идет по совсем другой России, достаточно совершить путешествие из Петербурга в Москву. Или наоборот. Особенно если поехать из города N с пересадкой в Питер. А потом вернуться, не так чтобы не скоро. Тогда сразу станет заметно, как меняется «состав населения» в вагоне.
…Этой весной я возвращалась из Петербурга в Москву одним из вечерних поездов. На перроне у нашего вагона толпились люди в спортивной форме. Правда, без тяжелых сумок, да и форма была явно какая-то другая. Худенькая пожилая женщина в облегающем трико, «кислотного» цвета футболке и плоском велосипедном шлеме разбирала и складывала гоночный велосипед. Успела как раз к началу посадки.
Было много молодежи с роликовыми коньками и скейтбордами и разновозрастной публики с одинаковым багажом – каждый, кроме небольшой сумки, нес раскладной стол.
Как потом выяснилось, в моем вагоне на чемпионат России среди карликовых и той-пуделей ехала петербургская команда. Стол разместился почти в каждом купе. Небольшие сумки оказались контейнерами, из которых, обустроившись, хозяева выпустили собак – напоить, покормить, поправить помятые собачьи прически…
Загадка со столами раскрылась просто. Устроители собачьих выставок, даже такого уровня, предоставляют только площадку. Все остальное, начиная с внешнего вида собаки и заканчивая столом, на котором она будет сидеть, – проблема хозяев.
– Мы уже привыкли так ездить, – объяснила соседка. – Завтра еще полдня будем где-то болтаться, потому что в павильоне нас ждут только к двенадцати. Но ничего, мы привыкли. И Лана привыкла.
В одном купе со мной ехала претендентка на чемпионское звание – маленькая персиковая пуделиха. Она все время переступала с лапки на лапку и стремилась заглянуть за перегородку. По соседству везли главную соперницу – тоже в бантиках, косичках и с кудрявой челкой…
Пожилая велосипедистка, мальчики со скейтбордами и две девушки с роликами из моего купе возвращались с «Бегущего города». Девушки тут же растянулись на полках и сказали, что вряд ли будут способны встать до самой Москвы. Я не знала, что такое «Бегущий город», зато знала хозяйка Ланы, которая с гордостью рассказала, что среди тех, кто его придумал в 2000 году, были и ее дети.
Это уже на следующий день из интернета выяснилось, что «Бегущий город» – название для нового вида спорта, городского ориентирования, которое отличается от классического спортивного тем, что нужно как можно быстрей добраться до контрольной точки, обозначенной на карте, не по лесу или полю, а сквозь «чащи» большого города. Сложность еще в том, что вместе с картой маршрута, запутанной и полной загадок, участник получает права на передвижение соответственно своей категории. «Львы» идут пешком, «грифоны» могут бегать, «атланты», «ангелы» и «сфинксы» – подъехать остановочку на общественном траспорте. Велосипедистка, оказывается, была «всадницей». Мои соседки, как и положено, – «роллерами»… То, что они не добежали первыми, их, конечно, расстроило, но не очень.
– Все равно мы сами себе доказали, что мы, москвички, Питер знаем ненамного хуже… Было классно!..

Жизнь, которая кроме

…На самом деле все эти случайные дорожные зарисовки вовсе не о финансовой и социальной пропасти между столицами и нищей глубинкой. Речь о тех разрывах и зазорах, которые лежат в иной плоскости. Ее условно можно назвать экзистенциальной. Или еще как-нибудь. Например, сферой бытия… Или, как говорит одна моя мудрая шестилетняя знакомая: «Ну что вы про детский сад и про детский сад меня спрашиваете. У меня еще есть жизнь, которая кроме…»
Если перевести это на язык взрослых, от зарабатывания денег на физическое выживание (еду и крышу над головой) должно оставаться время на то, что есть собственно жизнь. Музыку, книги, прогулки. Или – разведение той-пуделей. Или – блуждания по питерским переулкам на роликах и с хитрой картой в руках. Я сейчас не о развлечениях и активном отдыхе в свободное время. И не о свободных деньгах, которые на все это есть или их нет. Я, еще раз повторяю, о ж и з н и.
В конце концов, вполне вероятно доходы пассажиров плацкартного вагона в поезде «Санкт-Петербург – Москва» и такого же вагона в пассажирском «Город N – Москва» или «Москва – город N» не так уж сильно отличаются. Не удивлюсь, если кто-то из моих собеседников-гастарбайтеров реально зарабатывает больше, чем девушки на роликах (они ведь тоже явно где-то работают, и немало).
Но способ жить, когда вся жизнь вынужденно (а с какого-то момента, может быть, и вовсе не вынужденно, а по привычке) приравнивается к добыванию средств на жизнь, уже сформировался. И очень многие живут именно так. И это вызов куда серьезнее, чем просто разница в зарплате…

Рейтинг@Mail.ru