МЕМУАРЫ ДЕТСТВА

Тайная клятва на бумаге в клеточку

В семье мамы

Баба Тася копила деньги мне на первый класс и себе на похороны одновременно, смотря какое событие произойдет первым. Дед Федор был раздосадован обоими этими обстоятельствами. Во-первых, он эгоистично просил бабу Тасю не умирать, так и говорил: «Тасенька, я пойду первым», а во-вторых, считал, что девочка должна уметь в своей жизни только расписаться, чтобы сделать это один раз в загсе, и нечего за этим в школу ходить, так и говорил: «Тьфу, нарожали пней!»

Копилка по ценнику называлась «Хозяйка Медной горы». Художник создал ее высокой женщиной с прорезью в голове. Ногами она врастала в гору, а руками сжимала солнечное сплетение. Творец задумал ее как немного молящуюся, она бы и вовсе молилась, но времена были не те, на ценнике так и было написано: «Артикул АЛН765». Баба Тася копила в «Хозяйку Медной горы» каждый вечер, и копилка будто понимала, как с каждой монетой приближается либо смерть бабы Таси, либо мой первый класс, что тоже очень печально. Дед Федор не верил «Хозяйке Медной горы». По его мнению, если бы баба Тася давала ему каждый вечер деньги, то он бы «не стоял тут с такой кислой рожей». Баба Тася не верила деду Федору, потому что если бы она давала ему деньги, то он бы проигрывал их в домино. Я не верила бабе Тасе, потому что никогда в своей жизни не видела, чтобы люди умирали. А мама Люда не верила никому, потому что ее муж – папа Петя пил.

Внутренний мир «Хозяйки» обогащался ежевечерне. Баба Тася, чувствуя религиозное настроение глиняной женщины, потихоньку крестилась, так и говорила: «Прости, Хоспади», и ей казалось, что от этого она умрет позже, а внучка Алеся пойдет в первый класс раньше. И, взяв копилку на руки, приговаривала: «Тяжелёхонька, совсем толста и полнёхонька».

Я же очень любила разбирать на винтики наручные часы папы Пети. После первого класса я сразу хотела стать либо водителем трамвая, либо часовщиком. Часы у спящего от усталости папы Пети я без труда снимала и сначала разбивала циферблат молотком, потом выковыривала стрелки, отдирала цифры и забиралась глубже, смакуя каждый винтик и колесико. Разобрав механизм, сметала все под коврик в ванной комнате.

Когда мама Люда наступала на бывшие часы, то она прямо спрашивала: «Кто это сделал?» И я честно отвечала: «Дед!» На папу Петю нельзя было подумать, потому что он явно спал, мама Люда ему сама так и говорила: «Проспись сначала, сволочь!» На бабу Тасю тоже нельзя было сказать такое, потому что вдруг она передумает умирать и все ж таки купит мороженое. Но мама Люда в душе оставалась немного педагогом по дошкольному воспитанию, она бы и вовсе им была, но в зарплатной ведомости педагогов по дошкольному воспитанию так и писали: «97 руб. 37 коп.» И мама Люда, рассчитав, что мне будет стыдно, если деда Федю заругают, ругала деда Федю. Дед Федя был неоригинален в своих догадках, так и говорил: «Тьфу, нарожали пней!» Баба Тася не сопереживала судьбе деда Федора и все больше думала о судьбе мамы Люды, так и говорила: «Бросай ты его, Людка!» А папа Петя просыпался и шел пить, так и говорил: «Я пошел на работу!»

«Хозяйка Медной горы» ничего не думала, потому что последняя монетка упала у нее где-то в районе шеи, то есть она уже была сыта по горло мамой Людой, папой Петей, бабой Тасей и дедом Федором. Кроме того, я недавно пыталась отковырять у нее из рук каменный цветок. Не выдержав накала, «Хозяйка Медной горы» сказала, что с нее хватит, так и сказала: «Бряк!» Баба Тася нашла ее, растерзанную, вечером, когда готовилась к очередному молебну с небольшим жертвоприношением. И она прямо спросила: «Кто это сделал?» И дед Федя честно отвечал: «Тьфу, нарожали пней!»

В этот день я взяла на себя все часовые трупы и созналась про сережки мамы Люды, так и сказала: «Выменяла на три жвачки!», но кричала вовсю, что «Хозяйку Медной горы» пальцем не трогала. Баба Тася еще раз напомнила маме Люде про мужа Петю, так и прокричала: «Говорила же!!! Бросай ты его, Людка!», а Петя не возвращался с работы уже третий день, было много дел. Мама Люда думала, что сережки не ее, а это подруге муж из Турции привез, подруга так и сказала: «Поносишь – отдашь». А я думала, что все происходит из-за того, что дед Федор просто очень любит играть в домино.

Папина родня

Отец часто наведывался к своим родителям в Шипуново. Как у каждого шофера, у него тоже были свои традиции. Где-то посредине трассы между Барнаулом и Шипуновом стоит береза. Вокруг поля, поля. И летом и зимой поля. А она стоит одна, важная, но ровно настолько, насколько вообще может себе позволить береза. Это ж не дуб и не ель какая-нибудь. Веточками дрожит, листиками переговаривается. А где-то далеко в лесополосе другие березы кучкуются, шепчутся, завидуют. В общем, стоит она такая! И отец каждый раз, когда мимо проезжал, делал два гудка. Привет, мол, тебе, красавица. А она кивает, качается. И так всегда: едет мимо – приветствует.

Вот как-то вез он деда моего из Барнаула в Шипуново, тот на обследование в город приезжал. В дороге заговорился и вдруг понял, что проезжает мимо той березы, а побибикать-то и не успел! Аж сердце замерло! Десять лет ездил и чтобы хоть раз здравствуй не сказал? Да никогда! Сидит и молча расстраивается, разговор прекратил. А дед вдруг говорит: «Слышь, сынок, там березу мимо проезжали. Помню, когда мы эту трассу строили, асфальт клали, то все начисто рубили, а я ее как-то сразу приметил. Она и статью-то всегда была другая. Ну и упросил мужиков, чтобы оставили. Береза-то и не сильно мешала, но от бригадира влетело. Ишь как. До сих пор стоит. Давай вернемся, я посмотрю». Они вернулись, дед ее гладил, приговаривал что-то, конечно, заплакал, водки попросил. Отец аж вспотел. А дед умер через день после той поездки.

Папа с мамой не живут вместе. Отец запился окончательно, из города уехал в то самое Шипуново, от него нет никаких новостей. Он меня часто обижал. И дед меня не любил. Но когда я вспоминаю про ту березу, то все-все им прощаю.

Настоящая подруга

Я отбила ее во втором классе. Когда нас вели в филармонию, мне всегда не хватало пары. Мы с Таней перетягивали Олю за руки из стороны в сторону: «Она со мной пойдет! Я первая ее увидела». – «Нет, со мной! Я первая подошла!» Лельчик совершенно безразлично болталась и тихо покрякивала.

Ее фамилия была Селезнева, и я иногда называла ее Уткой. Как-то первого сентября нам раздали учебники, все, как водится, принялись их срочно листать. Вижу, Лельчик покраснела и надулась: «Когда будем проходить вот этот параграф, я на урок не пойду». И пальцем тычет в картинку, а там нарисована жирная утка с открытым клювом, из кустов торчит ружье и подписано: «Охота на селезня». А девочка по фамилии Дроздова сказала, что тоже не пойдет на один урок. Потому что в учебнике была нарисована мушка-дрозофила. И потом эту девочку мы до конца школы называли Дроздофилкой.

У Лельчика была трогательная любовь с Женей Черепановым. Сначала они вместе ходили в садик, но судьба развела их по параллельным группам. Переглядывались на прогулках через сетку рабицу. В школе судьба-злодейка определила Женю в параллельный класс. Женя был курчавый блондин с голубыми глазами, ясной улыбкой и ямочками на щеках. Просто мечта! И вот благодаря Жене я заполучила Лельчика в подруги.

Тогда только начали появляться одноразовые шприцы, и мальчики приносили их в школу, чтобы на переменах стреляться водой. Шприцы считались большим дефицитом. Я доставала шприцы через маму для Лельчика, она была рада угодить Жене по любому поводу, и я стала их гонцом. Перед школой звонила Жене и говорила, что оставлю в кабинете в ножке последней парты шприц, а он вместо него туда же положит любовную записку для Лельчика. Когда он стал просить за одну записку три шприца, мне стало неинтересно.

Обряды, клятвы, ритуалы

Лельчик просто умирала по Жене, искала любой повод для встречи, долго вычисляла, где он бегает на перемене, а когда видела, то пряталась в туалете. Один раз Лельчик изъявила желание поцеловаться с Женей, и я задумалась, как это сделать. Женя сам нашел выход. Он сказал, что поцелует меня в щечку, а я ее. Так состоялся их первый поцелуй.

Потом она захотела за него замуж. И я сказала, что так уж и быть, распишу их. Если нормальная невеста и жених ищут свидетелей, то здесь ситуация была обратной. Никаких свидетелей! Все тайно! У меня дома! Я взяла на себя организацию стола, но в холодильнике из праздничного была только банка сайры. Лельчик надела платье, в котором она на Новом году была Мальвиной. Простыня, связанная пучком на макушке, служила ей фатой. Поскольку моя бабушка работала в гостинице «Сибирь», где все плохо лежало, фата была с синим штампом и надписью «Наша цель – превзойти ваши ожидания».

Жених не явился в назначенное время, и я побежала за ним домой. Если бы мне на голову посадили куклу, то я бы весьма напоминала свадебную машину. Женя вышел в трусах и сказал, что его мама не отпускает жениться. Он поцеловал невесту посредством моей щеки. Я не представляла, как сейчас явлюсь без жениха и посмотрю в глаза невесте, поэтому попросила Женю расписаться на тетрадном листе, а потом обвела все красиво фломастерами и принесла Лельчику: «Он не может сейчас прийти, делает уроки. Вот ваше свидетельство, распишись». Это «брачное свидетельство» до сих пор лежит у меня дома: Лельчик всегда боялась, что его найдет папа.

…Один раз бабушка из деревни прислала леща. Мой папа взял на себя самую костлявую часть – тело, а нам отдал голову. Мы грызли ее с Лельчиком на пару, сидя на лавочке во дворе. Обсосали, как могли. Потом стало скучно, и мы начали кидаться рыбьей головой через гараж. Потом пришли мальчишки из соседнего двора, отобрали голову и начали ее пинать. Внезапно проснулась обида, мы стали кричать: «Жалко рыбку, ей же больно, что вы делаете, это зверство», и я закатила истерику. Пацаны покрутили пальцем у виска и ушли. А мы с Лельчиком склонились над головой леща, у которого глаза от пинков смотрели в разные стороны, и было выедено пол-лица. Мы решили похоронить его. Достойно, с почестями. Рядом с домом строился банк, и там мы нашли небольшой кусочек мрамора, я вспомнила, что на кладбище видела фотографии, и вырезала из календарика овальный портрет золотой рыбки. А чтобы фотография не испортилась, покрыла ее прозрачным лаком для ногтей. Мы нашли укромное место, вырыли ложкой могилку, обложили ее стеклышками от битых бутылок и погрузили тело усопшего. Вернее, то, что осталось от его головы. Бросили по горсточке земли и сверху поставили монумент. Каждый вечер мы приносили ему цветочки. Я серьезно вам говорю. Цветочки носили и стояли над могилой со склоненными головами и скорбным видом.

Через месяц мы решили более основательно навестить покойного и раскопали могилу. Он все так же смотрел в разные стороны и, наверное, был польщен таким вниманием.

…В детстве мы с Олей четко решили, за кого не выйдем замуж. Она сказала, что «никогда не женится» на мужчине, если его будут звать Вадим или Валерий. Потому что это «фу, какие имена». А я сказала, что никогда даже встречаться не буду с человеком, которого зовут Владимир. Что за имя такое – Володя, Вова. Несовременное. Даже в тетрадку это записали, поклялись на бумаге в клеточку, что ни-ког-да. И твердо запомнили уговор на всю жизнь.

Сейчас мы с Олей живем в разных городах. Ее мужа зовут Вадим Валерьевич. А моего – Владимир Владимирович. Честное слово.