Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №24/2006

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена
Четвертая тетрадь
идеи судьбы времена

АКТЕР, КОТОРЫЙ БЫЛ БОЛЬШЕ ЛЮБОЙ РОЛИ
 

Дмитрий ШЕВАРОВ

Чтобы мы не разучились улыбаться, любить и прощать...

В нынешнем декабре Юрию Владимировичу Никулину исполнилось бы 85 лет

Цирка в нашем маленьком городе не было. Только летом на две недели приезжал цирк шапито, да и то не всякий год.
Но в ожидании цирка мы не теряли время даром. Почти каждый день представления открывались в нашем 1 «а». Ни с того ни с сего смешинка вдруг начинала гулять по классу, захватывая всех-всех и даже учительницу. После одного из представлений директор с ужасом воскликнула: «Столько клоунов, как в этом классе, я никогда не видела!»
Первым клоуном был, конечно, Сашка Шелапугин. На его лице круглый год сияли крупные веснушки и несмываемая никакими слезами улыбка. Неловкий и мешковатый, он умудрялся так потешно выходить к доске, что наша учительница старалась спрашивать его с места.
Вторым был рыжий Сережка Евстигнеев. Для него ничего не стоило забраться по пожарной лестнице на крышу трехэтажного дома, чтобы спасти повисшего на карнизе котенка. Кроме храбрости акробата и ловкости жонглера, он обладал еще уникальной способностью шевелить ушами не вверх-вниз, а как слон – взад-вперед.
Ну а все остальные мальчишки были рядовыми клоунами. До сих пор не могу понять, отчего так приятно было представляться смешным в глазах всего класса?
Возможно, виноват в этом был Юрий Никулин, которого мы очень любили. Своими ролями он как-то незаметно внушил нам, что можно быть смешным, совершенно не теряя достоинства. Что хорошему человеку не страшно быть немножечко смешным. А иногда это просто необходимо, чтобы спасти положение.
Сашка, Сережка и я впервые вышли на школьную сцену в роли котят. «Мы котята-поварята, поварские колпаки…» Это был новогодний спектакль для родителей. Зрители умирали от смеха и долго нас не отпускали.

Однажды наступил час и моей персональной славы. Я к ней не стремился, но обстоятельства, как волна, выбросили меня на сцену.
А дело было так. Стояла слякотная осень. Я забыл дома мешок со сменкой и пока бежал в школу, заляпался рыжей глиной. Ботинки стали тяжелыми, и я еле доковылял до нашего класса. Звонок прозвенел, а я стою в дверях, запыхавшийся и расстроенный, что не успел проскочить к своей парте.
Учительница смотрит на меня с отвращением, как будто я не ученик ее, а комок грязи, неизвестно как закатившийся в класс. При этом она разворачивает газету «Красный Север» и стелет ее на свой учительский стол. Потом она хватает меня как пушинку и ставит на «Красный Север». Лицо у меня вспыхивает от бесцеремонности, с которой меня водрузили всем на посмешище.
– Полюбуйтесь на этого… – возмущенная учительница не сразу находит то страшное слово, которого я заслуживаю.
Дожидаясь приговора, я сквозь набегающие слезы разглядываю свои глиняные ботинки и заголовки на спортивной странице «Красного Севера»: «Спартак расстается с кубком», «А штанга все тяжелеет»… Учительница продолжает греметь:
– Полюбуйтесь на этого… Никулина!
И тут происходит то, чего не ожидали ни я, ни учительница. При слове «Никулин» девочки начинают восхищенно ахать и шептаться, а мальчишки одобрительно гудят.
Я потихоньку поднимаю голову и вижу сияющие глаза нашего класса. Все происходит как во сне. Не зная, как ответить на эту доброжелательную волну, я начинаю кланяться во все стороны. Ребята хлопают в ладоши и смеются.
Учительница тоже вдруг начинает улыбаться; она стаскивает меня со стола и отправляет в туалет мыть ботинки.
В тот день я твердо решил, что когда подрасту, то обязательно пойду всерьез учиться на клоуна. Нет, не просто на клоуна, а именно на Никулина.

Потом я окончил начальную школу и уехал к папе, маме и сестренке на Урал. В чемодане среди самых заветных вещей я вез открытку с Никулиным из серии «Актеры советского кино».
Очевидно, какое-то веселое облако еще сопровождало меня. Когда в четвертом классе нам задали сочинение о будущей профессии, я написал о том, что хочу быть клоуном.
Всегда тихая и грустная наша учительница литературы Капитолина Михайловна Толмачева, возвращая мне тетрадь, посмотрела на меня сочувственно. Она только поправила мне ошибки, но вслух ничего не сказала, догадываясь, какие шишки могут повалиться на несчастного клоуна после уроков.
В новой моей школе клоунов не любили. Тут считалось, что быть смешным – это значит быть слабым и жалким. Худшего прозвища, чем «клоун», здесь невозможно было и представить. Поэтому в душе я был очень благодарен Капе, что она никому не выдала моей мечты. Меня и без того лупили почти каждый день за то, что я новенький, в очках, говорю на «о» и не играю в «чику» на деньги.
Когда до бабушки с маминым письмом дошла очередная порция наших домашних новостей, в том числе и новости о моих клоунских планах на жизнь, бабушка прислала мне огорченное письмо: «Димуся, почему ты выбрал профессию клоуна? Ну мне прямо неприятно. Это, конечно, тоже профессия, но ты ведь умный мальчик, начитан и вдруг ничего получше не мог придумать. Даже хотя бы в своей семье – сколько у тебя интересных профессий: папа с мамой – журналисты, дедушка с бабушкой – режиссеры, другой дедушка – милиционер. И по жизни, и по литературе сколько и каких профессий ты знаешь, а ты вдруг о клоуне! И нам ничего не пишешь. О твоих делах и жизни узнаем от мамы. Все, дорогой, пиши нам. Целую, твоя бабушка».

Вскоре моя мечта о клоунской карьере запуталась в тенетах нахлынувшего взросления. Более всего я стал бояться показаться смешным и маленьким. В десятом классе, чтобы не отстать по росту от девочки, которая мне нравилась, я подкладывал в ботинки сложенные во много раз газеты и надевал отцовскую шляпу. Мне казалось, что в таком виде я выгляжу солидно и неотразимо.
А чтобы подрасти, надо было всего-то навсего заняться спортом, побольше висеть на турнике. Но мне было не до спорта, я писал стихи, ходил за девочкой и слушал, как она смеется. Мне не приходило в голову, что она смеется не только от хорошего настроения, но и оттого, что ей забавно на меня смотреть.
Я мечтал о профессии капитана речного теплохода или в крайнем случае археолога. Но когда на экране возникал Юрий Никулин, мне снова казалось, что не может быть выше призвания, чем быть Балбесом с большой буквы, дарить людям радость и добрый смех.
Впрочем, я стал замечать в любимом актере не только бесшабашную веселость и дурашливость, но и задумчивость. Иногда даже трудно было понять, чего в Никулине больше – веселости или задумчивости.
Только задумчивый человек мог сочинить такую колыбельную:

На манеже белые квадраты
Положил в окошко лунный свет,
Спать ушли гимнасты, акробаты,
Только лишь остался сторож-дед.
Засыпают лошади и звери,
На конюшне тихо и темно.
Час ночной уже пришел,
Медвежата и осел
Крепко спят давным-давно…

Эту задумчивость и душевную глубину намного раньше меня заметили режиссеры. Никулин снимался не только у Леонида Гайдая, но и у Льва Кулиджанова, Андрея Тарковского, Сергея Бондарчука, Ролана Быкова.
В поздних ролях, особенно в роли Лопатина в германовских «Двадцати днях без войны», Никулин достиг какой-то особой несуетности и простоты. Было ощущение, что другие актеры рядом с ним играют, а он – живет. Будто его позвали в кадр с улицы: «Эй, помоги, выручи…» Ну он и пришел в чем был и какой был. Мол, надо так надо.
Он мог молчать в кадре, стоять спиной, но это молчание, эта сутулая спина говорили зрителю больше, чем длинные монологи и крупные планы.
Алексей Герман вспоминает: «...Для этой роли необходим был Никулин – необходим буквально как воздух… Многим казалось, что в тандеме Никулин – Гурченко именно она – мотор, который тянет на себе все. На съемках она постоянно учила Никулина, и все же главной фигурой в их дуэте, мерилом правды, мерилом органики был он… Достичь органичности типажа – это высшая математика актерской работы. Никулин не способен сфальшивить, а потому и Гурченко приходилось подравниваться по нему… Кто-то поднял шум, что Никулин не годится на роль социального героя и что вообще он не Габен. Очень люблю Габена, но не меньше люблю и Никулина… От меня потребовали под угрозой закрытия картины взять вместо Никулина другого актера… Эти разговоры дошли и до Никулина, и как то ни было для него оскорбительно, он ничего не показал, скрывал от меня, что знает обо всем…»
Выручил Константин Симонов, сказавший начальству, что ему виднее, каким должен быть придуманный им герой.
В последние годы Юрий Владимирович часто заканчивал разговор с людьми просьбой: «Не надо обижать…» Иногда это произносилось требовательно и относилось к конкретной ситуации, иногда эту фразу он бросал на ходу, иногда он говорил ее вместо «до свидания».
Люди искали в этой фразе скрытый смешной смысл, ведь это говорил Никулин. Некоторые посмеивались на всякий случай и ждали продолжения. А продолжения не было, потому что в словах «Не надо обижать!..» выражено все, что хотел сказать нам Юрий Никулин.

Скоро десять лет, как мы остались без Юрия Владимировича. Но до сих пор в его уход мы не смогли поверить – ни дети, ни взрослые.
Фильмы с его участием загоняли по телеканалам до дыр, но вот будет Новый год – и куда без Никулина?
Кажется, что все эти фильмы сделаны про запас, в дорогу тем, кто остался жить дальше. Чтобы они не разучились улыбаться. Не разучились любить. Не разучились прощать.
Кадры с Никулиным выплывают оттуда, где все живы. Где нет таких глупостей, как границы. Где людей не делят на богатых и бедных, на успешных и неуспешных. Где девочки хотят быть балеринами и врачами, а мальчики – космонавтами и цирковыми артистами. Где зайцы, не опасаясь волков, трудятся на заготовке сена. Где поезда не сталкиваются, даже если летят по одной колее навстречу друг другу…
«Почему не сталкиваются-то?» – спрашивали Никулина те, кто еще не слышал его любимый анекдот про два встречных поезда и пьяного стрелочника.
– Не судьба! – торжествующе отвечал он.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru