РОДИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА
НАЕДИНЕ
Мир, где вприпрыжку бегают минуты
Дочь играет в Бога. Хотя я не уверена
точно, что играет, – просто слова другого не могу
подобрать. Она творит мир словом. Превращает хаос
бессловесности в космос выразительности.
Выхватывает из нагромождения вещей и предметов
что-то наиболее существенное на ее взгляд и
торжественно нарекает: «Киса!» После этого в мире
сияет радость и звучит счастливый детский смех. А
я наконец осознаю, что Бог тоже творил наш мир с
удовольствием. Новонареченное животное же,
ничуть не смущенное своей избранностью, степенно
умывается на окне первого этажа.
Она сразу угадывает самую суть вещей. «Бакака!» –
бросает она вдогонку очередному четвероногому.
«Собака», – машинально поправляю я и разглядываю
тузика. Росточек небольшой, ножки коротенькие,
кривоватые, шерсть клочками, уши смешно
подпрыгивают при беге. И впрямь… бакака какая-то.
Дядю с тетей почти никогда не путает – как будто
нутром чувствует свое, женское. В заблуждение ее
может ввести короткая стрижка – но только если
эта стрижка при полном отсутствии женственности.
Очень быстро, непостижимым для меня образом
научилась отличать бабу от тети и деда от дяди. Но
иногда все-таки ошибается. Но это мне поначалу
так казалось. Потом я стала присматриваться. И
вскоре заметила, что она бросала в лицо не старой
еще женщине свое категорическое и непререкаемое
«Баба!», только если в глазах молодой старушки
была тень всемирной усталости – усталости от
жизни.
Дома все предметы для краткости называет просто
«ка»: лож-ка, чаш-ка, вил-ка, тарел-ка… Даже стол
или стул – они тоже «ка». Или «ки» – если их
много. Все действия с предметами обозначаются
словом «одень»: застегни, открой, откуси… И
нечего тут синонимию разводить – и так всем все
ясно.
Но однажды утром во время завтрака вдруг говорит:
«Там чашки стоят». Спокойно так, будто ничего и не
произошло, мол, я всегда могла это сказать, только
все момент подходящий выбирала – вы же так
заняты. Но эта незамысловатая фраза звучит
как-то… экзистенциально, как будто
останавливает время, дает подержать эти слова в
ладонях, почувствовать их вес: «Там. Чашки.
Стоят». А потом время запускается снова.
Такую же экзистенциальность текста я встречала
только у Толстого в рассказах про детей. Помните,
там, где «Гуси сели на воду… Вода была чиста, и
видны были лапки». Вроде и описание, а вроде –
творение, слишком уж зримо это.
Постепенно прозрений становится все больше. С
каждым из них мир будто протирают влажной губкой,
снимая слой привычной пыли.
– Как часики ходят?
– Топ-топ.
– А тикают как?
– Тик-так.
– На яблоко, ешь.
– Не буду.
– ???
– Там у червяка домик!
– Кто воду на кухне разлил? Чего молчишь, язык
проглотила? – В ответ предъявляет кончик
розового язычка.
Ей очень нужно, чтобы ее поняли. Она терпеливо, до
бесконечности будет повторять одну и ту же фразу,
пока я наконец не дешифрую, пока не услышу смысл в
этих неумелых и беспомощных звуках и пока не
повторю. Тогда она довольно кивнет – и задаст
новую загадку. Так она строит мостики в наш,
взрослый мир. А может, наоборот, используя
понятный нам язык, она позволяет нам заглянуть в
свою волшебную Вселенную, посмотреть, как там со
звонким топотом, вприпрыжку бегут минуты и
степенным шагом идут часы…
Перед сном беседуем, изучаем население планеты.
– Есть мальчики и…
– Деики!
– Тети и…
– Дяди!
– Бабушки и…
– Деди!
Я удовлетворяюсь исчерпывающим списком. А она,
после некоторого молчания, твердо и тихо
добавляет:
– И мама…
И я вдруг чувствую себя древней-древней, мудрой
праматерью всего живого – наверное, такой я и
являюсь в мире, который она сотворила своим
словом.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|