НАБЕРЕЖНАЯ ЭПОХИ
“…И осенние флаги зажжены не про
нас”
Эта школа открылась чуть больше года
назад, но в ней уже установились свои правила
ГЕННАДИЙ ШПАЛИКОВ, ЛАРИСА ШЕПИТЬКО И
ЮРИЙ ВИЗБОР НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМА “ ТЫ И Я”
Три десятилетия назад, первого ноября
1974 года, расстался с жизнью Геннадий Шпаликов.
Четверть века миновало со дня гибели Ларисы
Шепитько.
Двадцать лет назад оборвалась жизнь Юрия
Визбора.
А год назад не стало Элема Климова… Но именно с
благословения Элема Германовича впервые
публикуются сегодня письма Геннадия Шпаликова к
Ларисе Шепитько, связанные с историей замысла и
создания художественного фильма “Ты и я” –
единственной совместной их работы в кино, при
участии Юрия Визбора.
История эта напоминает лирический роман со
счастливым началом и невеселым концом – однако
таким, о каком можно словами Визбора вымолвить:
“Кручина твоя не кончина, а только ступень для
тебя”.
Поздней осенью 2000 года Элем Климов рассказывал
мне о том, как это начиналось…
Роман из заплечного мешка
А я – осенняя трава,
Летящие по ветру листья…
Г.Шпаликов
Однажды летом шестьдесят восьмого года
из подмосковного леса появился человек с пухлым
мешком за плечами. Его сразу заметили с веранды
ближайшей дачи. Узнали и слегка удивились:
хотелось ненадолго остаться одним, не оставив
адреса, как же он их разыскал? Главное, мешок-то
зачем?
Не заставив себя долго ждать, человек небрежно
развязал таинственный мешок и начал вытряхивать
содержимое на пол открытой веранды. Десятки, нет,
пожалуй, сотни исписанных листков и листочков.
Они тут же стали разлетаться во все стороны –
было ветрено, и жильцы дачи дружно кинулись
ловить их, помогая владельцу мешка. А тот весело
объяснял:
– Здесь не по порядку, но разберешься, да,
Лариса?.. Забыл опять страницы пронумеровать! –
Невольно вышло в рифму, он засмеялся. Строчки
стихов возникали у него будто бы сами собой, “из
ничего, из ниоткуда”, улетая и опадая где
придется, как осенние листья или как эти листки
из мешка. Теряясь иной раз бесследно, если некому
было собрать их, сберечь…
Сейчас вроде бы все собрали. Унесли в комнату,
сложили ворохом на столе. Сели втроем пить чай,
глядя на эту совершенно живую бумажную гору –
она все еще шуршала, шептала, вздыхала…
– По объему это был целый толстый роман, –
смеясь, вспоминал Климов. – Наутро мы
спохватились: не унесло ли какую-нибудь
гениальную сцену ветром в сад, не поискать ли? Но
Гена и слушать не захотел: у него ночью уже новые
идеи родились!..
…Где-то он теперь, тот роман из щедрого
шпаликовского мешка? – думаю я. – Завалялся на
чьем-нибудь чердаке или в подвале, отсырел,
истлел, давно сдан на макулатуру?..
Бездомной, бродяжьей натурой обладал его
редкостно талантливый автор, словно бы всерьез
воспринявший совет любимого Пастернака: “Не
надо заводить архива, над рукописями трястись”.
Почему-то легко представляешь, как испещренные
его крупным полуразборчивым почерком страницы
сгорают, смешавшись с сухою листвой, а сам он лишь
задумчиво шевелит палкой в этом весеннем или
осеннем костре…
Но кинорежиссеру Шепитько внезапное явление из
леса поэта-кинодраматурга Шпаликова пришлось
тогда как нельзя кстати. В его новом замысле,
брошенном к ее ногам в буквальном смысле,
мгновенно, обжигающе ощутила она созвучие своим
собственным тревогам, раздумьям, волнениям,
вопросам. “Мы увидели друг друга как в зеркале”,
– скажет Лариса потом. Ты и я! Вот и название –
обозначение возникающей зеркальной переклички.
С кем? С творческими единомышленниками –
“людьми одной группы крови”, с будущими героями
фильма, с будущими зрителями. Но и этого мало!
Ведь в каждом живет еще тайное внутреннее Я.
“Что несем мы внутри себя? Роль второго
невидимого Я в наших поступках, судьбе при всей
нашей несхожести, индивидуальности и капризах
подстерегающего нас Случая”, – пытаются
формулировать соавторы в своих “Заметках к
фильму”, намереваясь адресовать его прежде
всего сверстникам – тридцатилетним.
Но все-таки что же было запечатлено на “листках и
листочках” из заветного заплечного мешка?
Геннадий Шпаликов. “Вот вам основа
сценария: поэма, фантастический рассказ,
описание одного из островов Южно-Курильской
гряды, на который выброшены киты, и – пространный
разговор между двумя предполагаемыми героями.
Все это никак между собой не связано.
Человек, даже не предубежденный, отнесся бы к
этому с большим недоумением. Но Шепитько прочла
точно, угадала общность замысла, настроения.
В окончательный вариант сценария не вошло ничего
из предварительных записей. Так, исчезли киты,
осенний бал в Нескучном саду, соломенная шляпка с
синей лентой на голове героини (и героиня эта
исчезла), фантастическое повествование о
неопознанных летающих предметах, поэма – все это
неизбежно гибнет на подступах к истинному
рассказу.
Но каждый раз, когда все вроде бы и кончено, и
работа обрела стройность, мне приходит в голову
одна и та же мысль: а “истинный” ли это рассказ?
Может быть, все это чистописание, прикинувшееся
рассказом? А настоящий сценарий – те первые
записи – обрывочные, неясные, то слишком
подробные, а то – намеком, дневником, началом
строфы? Не знаю”.
Суть – внутри нас, и справиться с этим
можно только самому.
Лишь бы не было поздно, лишь бы
не было поздно, слишком поздно…”
Лариса Шепитько, Геннадий Шпаликов:
«Заметки о фильме “Ты и я”». 1971 год.
Ты – герой своего романа о
несбывшемся…
“…Как это волшебно начиналось! –
вспомнит позже Наталья Рязанцева. – Гена писал
стихи и монологи, еще не к кино, просто так. Лариса
услышала в них что-то ей родственное, у нее была
пора счастливой уверенности в себе и в кино. Она
заразила этой уверенностью Гену. Она старалась
создавать ему такую рабочую обстановку, такой
уют, так верила в него, что он был какое-то время
здоров и счастлив в этой работе. Но было девять
вариантов сценария. А идеи высыхают и
трансформируются… Но не считая эту картину
удачей, я все-таки думаю: как они были безрассудно
талантливы, когда затевали такое невозможное…”
В роли главной героини Ларисе виделась только и
только Белла Ахмадулина.
“Текст роли в ее исполнении звучал совершенно
непривычно, ну просто непредполагаемо! Она
называла меня Сашей, читая вслух свои места в
диалогах, – вспоминал Юрий Визбор. – Мы
репетировали с Беллой два месяца. Места для
репетиций были самые разные – дом Ларисы, моя
квартира, “Мосфильм” и даже поляна в Ситеневе,
где на берегу водохранилища в палатках отдыхали
мои друзья – альпинисты, автогонщики,
воднолыжники.
…Да, в общем, это был роман, конечно, предчувствие
счастья работы, время совместных чаепитий,
бесконечных перезваниваний, цитирование мест из
еще не сыгранных и не снятых мест сценария. С
Геной Шпаликовым мы затеяли несерьезную
переписку в стихах. Слава Зайцев, делавший эскизы
для наших костюмов, клятвенно заверял всех наших
домашних и просто знакомых, что он непременно
всем сошьет по костюму. Картина была еще не
начата, но мы уже ходили на концерты “нашего”
композитора Альфреда Шнитке. Еще я не знал, каким
образом мне удастся сыграть в требующей
некоторой акробатики сцене в цирке, а уже
Мстислав Запашный, знаменитый цирковой артист,
стал нашим близким знакомым. И всем этим
дружеским хороводом управляла Лариса, у которой
хватало времени на все и на всех”.
Из письма Геннадия Шпаликова Ларисе
Шепитько:
Люди делают судьбу, – самая большая удача, –
пока что, – это ты. Я объяснял Урусевскому
(известный кинооператор и постановщик фильма
“Пой песню, поэт” по сценарию Г.Шпаликова. – И.Б.)
– не знаю, понял ли он, – что ты – герой своего
романа о НЕСБЫВШЕМСЯ.
Только между нами, – я ведь и не так, в общем, живу
(хотя и прыгаю с моста), но, конечно, живу
литературно по способу нашего героя. А в
остальном сплю, пью, пишу, сижу дома, – и с ужасом
думаю, что – надо писать, – потому что мне это
Богом отпущено, и ничего иного я не умею, а писать,
как мне хочется – так я и пишу, – но есть рынок и
сбыт. Ты – вне рынка, я – вне рынка, хотя мы и есть
тот рынок – единственный – которому надо
платить, – но Бог с ними…
Всегда твоя машинка тебе передает пламенный
привет, – всеми тебе знакомыми протертыми
буквами и лентой, она кланяется тебе и прощается,
Лара.
Страницы сыпятся лист за листом…
Говорят о чем киты,
Воробьи, синицы?
Отчего мне “Я и ты”
Продолжают
сниться?
Г.Шпаликов
Между тем действующими лицами “романа о
Несбывшемся” оказываются персонажи сценария, а
затем и фильма “Ты и я” и люди реальные. Так,
несмотря на удачную кинопробу, не суждено было
сыграть в дуэте с Визбором Владимиру Высоцкому…
Не сбылась в роли главной героини и Белла
Ахмадулина – запрет Госкино на участие в фильме
“непрофессиональной актрисы” был категоричен.
И если на главную мужскую роль помимо Высоцкого
пробовались еще Юрий Соломин, Георгий
Тараторкин, Леонид Дьячков (сыгравший в фильме),
то ни о ком, кроме Беллы, Шепитько и слышать не
хотела. Однако приказ Госкино о запуске фильма в
кинопроизводство подписан, и на поиски актрисы
дан всего один вечер!..
Юрий Визбор вспоминал, как Лариса приехала к нему
без звонка, только и вымолвив: “Беллы у нас нет”.
Отчаяние ее было так велико, что Визбор без
лишних слов выскочил за дверь и привел свою
соседку по лестничной площадке…
Это была Алла Демидова. Она-то и сыграла Катю –
жену одного из друзей и тайную любовь другого.
У каждого человека есть свое Несбывшееся. Иногда
это зависит только от нас самих. Герои Шпаликова
и Шепитько – двое талантливых ученых-медиков.
Оба молоды, но у них уже есть прошлое: общие
удачные опыты на собаках, которые впоследствии
могли бы спасти не одну человеческую жизнь… Но
они некогда изменили своему призванию. И рано или
поздно, – как сказано у Грина, – Несбывшееся
зовет нас… Повинуясь этому властному зову,
главный герой фильма Петр, благополучный врач
при советском посольстве одной из европейских
стран, неожиданно для всех бежит в Москву, где
вскакивает в первый попавшийся поезд, уносящий
его далеко-далеко…
Геннадий Шпаликов – Ларисе Шепитько:
Лариса, может статься, что мы до твоего
отъезда (съемочная группа уезжает в Швецию. –
И.Б.) не свидимся. Вот мои соображения, которые я
бы тебе сказал при встрече.
1) Никакого внешнего повода для бегства нет и не
могло быть.
2) С таким же рвением он рванул бы из Риги, Улан-Удэ
и Нью-Йорка, что не одно и то же, но по характеру
поступка это верно. Иначе получается полный бред:
бежать от капитализма в Сибирь. Характер этого
человека поставлен – во всяком случае по идее –
в положение, не соответствующее целям жизни.
Здесь поэтому место, обозначенное заграницей, –
фон лишь и не более. Фон – напротив – не
печальный и не жуткий.
3) Самое главное, о чем я хотел тебе написать, что
считаю главным – жизнь вокруг должна быть
показана – как она и есть на самом деле –
волшебная, праздничная, счастливая,
стабилизированная, очень радостная, чужая,
конечно, но ни в коем случае не печальная. Это –
весь фокус дела. Все очень и очень красиво,
снежно, белоснежно, летают лыжники, ходят по
улицам в значках и флагах туристы в цветных
куртках, в шерстяных прелестных шапочках, всякие
прелестные бабы и ночные леди, и все – сплошной
праздник и карнавал, со своими странными и
прекрасными шествиями, игрой, – счастьем, но –
своим, – никакое это не мелкое и буржуазное, а
просто свое, европейское существование,
печальной нашей действительности неловкое и
печальное по невозможности такой внутренней
свободы и безалаберности – внешней. Это должно
быть, повторяю – очень красиво и празднично, и
потому – для героя – более печально и
отстранено, как всегда печален чужой карнавал,
чужое празднество, но – печаль светлая, без
жлобства и ненависти к этому, а некая, скажем,
печаль вперемешку с мыслью: а я-то тут при чем? В
этом, по-моему, единственно возможный выход в
этой ситуации. И моя к тебе речь и просьба.
Собственно, это я и собирался тебе сегодня утром
сообщить...
Будут и еще письма. Не длинные, написанные ночью
на принесенных с почты бланках для телеграмм.
Геннадий Шпаликов – Ларисе Шепитько:
…А тут, как в мае, даже лучше, хотя жара, но
прелесть воздуха и вообще славно. И, как говорит
моя гениальная дочь – ладно, ладно, очень
шоколадно!
Чувствую я себя, если тебе интересно, ничего. Меня
тут кормят, – с помощью Коровина, – все вообще
ничего. Тоска жуткая. Просто, очевидно, 33 моих
года, усталость, – все-таки 3 сценария за год,
кроме нашего, сказываются, – и очень болезненно,
хотя никогда так не думалось и не писалось, как
сейчас.
Буду я тут недели две – и далее – и так далее.
Обнимаю. Элему привет. Всегда твой Гена.
Милая Лариса, – пытаясь работать над делом
святым, – я смылся. Работа идет крайне тяжко. Но –
ничего! Живу я тоскливо, без-пляжно, без-бабно, и
вообще тоска. Хотя причин для этого нет. Мне
помогли снять дом, рядом с чеховским, это дом по
улице Чехова, 18. Мне смотреть одному в окно крайне
нелепо, но – что делать! И видеть никого неохота.
Страшно тяжело то, за что я взялся. Хочу выполнить
это один – пока что. Страницы сыпятся лист за
листом, но, – но, – но, – что? – не знаю, не уверен.
Лара, прочел на почте, все верно, кроме пропусков
букв и некоторой велеречивости слога, но это так,
– за счет ночи, – с ночью сочтемся, а в остальном
верно.
Гена.
“Он с максимальной полнотой сумел выразить свою
эпоху, нашу эпоху”, – скажет Лариса Шепитько на
первом вечере памяти Геннадия Шпаликова. И
добавит: “Эта эпоха закончилась”.
“Некоторые – и я – как-то выжили, прижились, –
напишет позже Белла Ахмадулина. – Шпаликов – не
сумел, не выжил. Это благородно…”
“Все это вместе могло быть названо
счастьем, впрочем, это и было счастьем – тогда,
когда мы были вместе”.
Юрий Визбор
АЛЛА ДЕМИДОВА В РОЛИ КАТИ
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|