ЛИНИЯ ЖИЗНИ
Оренбургские максимы
Сегодня моим первым ученикам 42 года... Они
по-прежнему очень дружны между собой. Дружба – их
главная роскошь. Они уверены, что родилась она
именно тогда, в нашем 6 “Б” классе
Конечно, со временем к нам приходит
понимание, что не следует переоценивать
собственную роль в жизни и судьбе своих учеников.
Это так. Но однажды начинаешь понимать и другое –
не надо бросаться из стороны в сторону и потом
принижать нашу роль – мол, все было бесполезно и
бессмысленно. Как слово наше отзовется, мы не
знаем. Но оно помнится, будьте уверены, оно запало
– пусть не всем в душу, но и навылет не прошло.
Где-то застряло.
Получается – главное, чтобы мы его в свое время
сказали.
…Ехать – не ехать? Куда я собрался? Кто
меня там ждет?..
И вдруг я вспомнил, что уезжал в Оренбург ровно 30
лет назад, более того, в такой же август. До этого
совершенно не подгадывал под юбилей. И – о
Господи! – так это же было именно 18 августа. Я
хорошо помню эту ночь с 18-го на 19 августа 1974 года в
поезде Москва – Орск, который увозил меня к месту
моей первой педагогической работы после
института. Я сам тогда распределился в
Оренбургскую область. Возомнил себя народником.
Хотелось сбежать от всех и из Москвы. Хотелось
поработать по-настоящему, в тяжелых условиях,
пройти все самому, понять и найти себя – в общем,
весь романтический набор молодого человека.
Значит, это было 30 лет назад – день в день. Я
понял: не ехать – Бога гневить. Что будет, то
будет. Зачем-то знаки даются – нужно, в конце
концов, научиться их читать.
Ученикам из моего первого 6 «Б» класса, где я был
классным руководителем, теперь 42 года. Я еду к ним
в гости. Хотя, наверное, не столько даже к ним и не
столько на свою первую школу посмотреть… Я
стремлюсь туда, где 30 лет назад мне было так, как,
может быть, никогда потом. Я был счастлив. Все
было первозданно чисто. Я направлялся к истокам.
Родная Ренда
Вокзал я не разглядел – было уже темно. «…Нет, у
нас теперь все классно стало, Анатолий
Авраамович, и вокзал обновили, и Советскую не
узнать…» – сразу начал нахваливать свой город
Руслан, двадцатидвухлетний сын моего ученика
Рустама Шафигулина. Руслан часто гостил у меня в
Москве, и в первый раз, когда я встретил его, еще
подростка, он поразительно напомнил мне Рустама.
Такой же длинный, худой, гордый, самолюбивый. Меня
встречали оба – отец и сын. Я буду жить у них на
Ренде, как зовут этот район местные жители:
старейший небогатый посад Оренбурга. Второго
знаменитого посада побогаче – Форштадта – уже
практически нет в первозданном виде. А вот Ренда,
по крайней мере за тридцать последних лет,
внешне, в чем я успел вскоре убедиться, не
претерпела никаких серьезных изменений. Такой же
одноэтажный, преимущественно деревянный анклав
города, так же нет электричества на улицах, нет и
дорог, и тротуаров – одна общая колея-колдобина.
И такая же особая атмосфера – рендовская:
пригородная, по-деревенски сплоченная,
справедливая, разгульная, хлебосольная.
Когда в 1974 году я приехал в Оренбург, мне наказали
не жить на Форштадте и не работать на Ренде.
Случайно я поселился именно на Форштадте, а вот
проработал бессменно в знаменитой 46-й на Ренде.
Меня, как ни странно, не испугали ни пьяные
мужики, привычно, как потом выяснилось,
валявшиеся в школьном саду во времена летних
каникул (продуктовый магазин был и остается по
сей день рядом со школой), ни огромная дождевая
бочка, стоявшая около входа в школу, на которой
большими буквами краской было выведено: «Еврей
жопа» (авторская пунктуация сохранена), ни то, что
бессменный директор, ветеран войны и орденоносец
Екатерина Дмитриевна, битых полчаса уговаривала
меня отказаться от нелепой затеи – работать
именно здесь, предлагая разные другие
соблазнительные варианты – вплоть до отправки в
Москву со свободным дипломом. Я остался на Ренде
и скоро стал здесь своим.
Как-то одна здоровенная псина, которых здесь
много, разорвала мне штанину. Как раз у дома
Шафигулиных. Зашивала брючину мама Рустика. С тех
пор я и подружился с добрейшей абикой Соней. А
потом у меня создалось впечатление, что вся семья
Шафигулиных (глава – Фарид Тагирович, старший
брат Ренат) просто взяла надо мной шефство. Во
всяком случае именно в их хлебосольный дом я
захаживал чаще всего с легкой душой и открытым
сердцем.
И сейчас, несмотря на поздний час, меня везли
сначала именно в их родовой дом, который в
какой-то степени в те оренбургские годы на время
заменил мне мой московский.
А помните?..
 Мы
сидим у озера, человек десять из моего бывшего
класса, и вспоминаем. Я, честно говоря, не очень
люблю, когда все общение сводится только к
воспоминаниям. Не нравится, когда спустя много
лет у каждого глаза только на затылке. Хочется и
про сегодняшнюю жизнь поговорить, посмотреть,
кем мы стали, как живем, что из себя представляем.
Но пока мы все же вспоминаем…
– А.А., а помните, как в Зауральную рощу ходили?
(Как же не помнить! Они учились во вторую смену. И
если уроки успевали сделать с вечера, утром в
шесть часов, в самый рассвет, мы собирались и «шли
в Азию» (это означало перейти мост через Урал и
оказаться в парке – так называемой Зауральной
роще). Мы брали с собой нехитрую еду (один лишь раз
Коля Шеинков удивил: принес тогда совершеннейшую
экзотику – быстрорастворимые бульонные кубики),
а там на природе просто весело проводили время:
играли в футбол, чехарду, «слона», пели песни,
болтали о всякой ерунде.)
– Вам тогда еще, когда в футбол играли, Мыльников,
по-моему, ножку подставил. Вы растянулись на
траве, а он спрашивает: «Ой, А.А., вы что, чуть-чуть
не упали?..»
– А.А., а помните, как мы с Рустиком у вас на мосту
дипломат раскрыли. Сначала я подкрался и
расстегнул один замок, а потом уже Рустик второй
и не успел убежать – ему на орехи и досталось.
– А я тебя, Инжеватов, не заложил. Зря…
– А.А. все равно бы не поверил: я был
председателем совета отряда.
– Поверил, поверил… Помнишь, как ты с Рубцовым
подрался? Я приезжаю из Москвы после каникул, а
мне сразу с порога: «Ваш Инжеватов подрался с
новеньким». Ну, спрашиваю, кто кого. Так ваш слон,
говорят, конечно, затоптал.
– Ну и он мне в конце, когда я на что-то отвлекся,
хорошо в ухо двинул. Да, Вов?
– Да, я уже замахнулся, ну, по инерции и попал.
– Светка, а ты на Вовку когда глаз положила,
колись?
– Да, сначала подумала – ничего особенного. Но вы
мне все надоели, а тут новый парень, симпатичный.
– Какой он симпатичный?
– Не надо, Серега, не надо… Приход Рубцова был
событием. Парень он был заметный.
– Вот, слышишь, что учитель говорит…
– А помните, А.А, что вы мне в дневник написали?
– Мариша, откуда же я помню?
– А вы мне только раз написали: «Кокетничает».
Так я не знала, что это такое, и обиделась…
– Смотрите, А.А., она и сейчас кокетничает.
– А помните уроки пения? «Люди идут по свету», про
«шарик голубой» и про «шаланду», а это: «Вот
собрался я на Кавказ, друзья, и решил покорить я
его…» Все вместе подпевают: «Взял рюкзак большой
и на гору пошел, где до этого не был никто…»
Помните, А.А.? Мы до сих пор иногда их поем.
(Я, честно говоря, почти ничего не помнил. Да, я вел
полгода пение, пока не нашли учителя, но что я с
ними разучивал? Помнил только, что не по
программе… Теперь, конечно, все сразу вспомнил.)
– Мы забыли еще карамышевскую, что он после
Москвы написал. Помните, по поводу того случая в
метро: «Едем на метро однажды вместе, к нам
какой-то дяденька пристал. Но наш учитель резко
вставил слово, и дяденька тот сразу замолчал».
Все смеются…
– А помните действительно, как мы ездили в
Москву?..
Поездка в Москву
Их было девять человек, счастливчиков, что
поехали со мной в Москву в зимние каникулы, в
январе 1975 года. Семь мальчиков и две евочки. Жили
у меня дома. Девочкам мама постелила на кухне.
Мальчики жили в одной большой комнате – кому что
досталось: кто спал на диване, кто на раскладушке
или на матраце на полу. Утром мама готовила на
всех завтрак: кашу, сосиски, бутерброды. Как-то
вечером побаловала кофе глясе. Тогда это было в
диковинку. Сережа Карамышев, худенький, смуглый,
артистичный, постоянно улыбающийся, подошел к
маме и, протянув к ней свой пустой бокал,
театрально спросил: «А можно повторить?» Смешно
получилось.
Вообще с едой мы справлялись лихо, даже в трудных
ситуациях. Как-то оказались в центре города,
устали до чертиков, дети есть хотят смертельно,
но ничего недорогого нет, а ехать еще куда-то нет
сил. Захожу в «Арагви», договариваюсь об
эксклюзивном комплексном обеде: бульон с яйцом,
курица с рисом и что-то попить. Заходим. Смотрят
на нас как-то странно. А нам в общем-то плевать –
есть хочется. Вот, правда, когда бульон подали,
воцарилось замешательство: как есть яйцо? Было
настолько не до этикета, что я скомандовал: кому
как удобно, главное, чтобы наелись в удовольствие
и силы появились: нам еще топать и топать.
Мотались мы тогда по Москве безбожно. Что
называется, приходили домой без задних ног. Все
старались успеть посмотреть: и ВДНХ, и Дворец
спорта в Лужниках (я договорился, и мальчикам
даже разрешили выйти на лед), и Пушкинский музей,
и Театр юного зрителя… Особенно ребята полюбили
метро. И больше всего ездить по эскалатору. (В
Москве никто из них до этого не был. Многие
впервые сели в поезд дальнего следования.) И
конечно, само собой – магазины. Родители
деньгами снабдили: кто мясо просил привезти, кто
апельсины. А я помогал то гитару выбрать, то
плавки купить…
Неправильная установка
Через неделю нынешнего пребывания в Оренбурге я
был в курсе всего: кто где работает, с кем живет,
какие кризисы преодолел, какие проблемы
беспокоят. Я побывал почти у всех в гостях,
побывал, что называется, на всех строительных
площадках и на всех рабочих местах. Они как бы
отчитывались передо мной за прошедший
тридцатилетний период. А Сережа Инжеватов – тот
прямо как маркиз Карабас: это моя аптека, это мой
магазин, это мое здание под офисы… Короче говоря,
все они трудяги: кто новые пластиковые окна
делает, кто холодильное оборудование поставляет,
кто грузоперевозками занимается… Одним словом
– вкалывают, но и зарабатывают, и свою жизнь
обустраивают и своих семей.
И что поразительно – по-прежнему очень дружны.
Дружба – вот что рендовские ребята ценят больше
всего. И дружат совершенно по-киношному: в любой
момент готовы прийти на помощь – примеров тому
сотни, – поделиться последним, им не нужны лишние
слова, они по-настоящему скучают, если не видятся
пару дней. Спрашиваю Павлика Горчакова, лучшего
кардиолога-реаниматора «Скорой помощи» города:
«Как живешь?» – «Нормально. Два сына, оба в
институте. Работаю на одном месте двадцать лет.
Ну, зарплата не ахти какая, бывает и туговато, но
ведь ребята есть – всегда помогут».
Они уверены, что эту романтическую дружбу им
привил я – в далеком шестом, седьмом классе. А они
передали ее, как эстафетную палочку, своим детям,
которые так же крепки дружбой, как и их отцы.
…Снова, как и тридцать лет назад, мы устроили
пикник. Точнее, они устроили: за городом, на
неприметных озерах, арендованных знакомыми. С
купанием, рыбалкой. Как и раньше, разбились на
команды и айда в футбол. В жару. Так же азартно
(они вообще все делают азартно, со вкусом): с
криками, спорами, весело и чуть по-хулигански.
Паша Горчаков на всякий случай находился все
время рядом.
– Паша, как у меня пульс?
– А.А., пощупайте мой – такой же.
– Убедительно…
– Ничего, А.А., зато спать будете хорошо, –
говорит Серега Карамышев. – А то что-то сегодня
ночью хандрили, колобродили – я видел.
– Да, я почти совсем не спал. От возбуждения. Все
переварить не мог… Когда ложился, уже знал, что
не засну.
– Почему?
– Чувствовал…
– Не то чувствовали, А.А. Вот как чувствовали, так
и получили. Неправильная у вас установка. Надо
наоборот говорить – вот, мол, посплю сегодня
хорошо. А так, конечно, чего ожидаете, то и
сбудется. Ладно, сегодня не перегружайтесь.
Завтра – сплав.
Какой сплав, думаю про себя. Плюс еще в такое
пекло. Может, отказаться? Ведь действительно,
кажется, совсем не в форме. Но, как говорит Рустик
(еще одна оренбургская максима), планы нарушать
нельзя.
– А.А., а вы отдохните… Прилягте.
…Несмотря на будний день, никто из них никуда не
спешил. У меня появилась возможность немного
понаблюдать за ними. Я смотрел, как они решали
свои деловые вопросы по мобильным, отходя чуть в
сторону и переходя иногда на «производственный
язык». Не отключали телефоны, но и не слишком
отвлекались на них. Вообще здесь не любят суеты.
Отдыхать так отдыхать. Я лежал чуть в сторонке и
смотрел, как они общаются: они разговаривали о
своих детях, спорили о грядущих выборах мэра, об
Олимпиаде…
– А.А., сейчас чай с мятой заварим...
Я взял чашку чая и пошел вдоль тихого заросшего
озера, мимо мостика для купания, сквозь тучи
стрекоз и полчища кузнечиков. Рядом – огромное
желтое поле, пустынная одноколейка – никого.
Тишина и простор. На душе спокойно и радостно. Как
в детстве.
Сплав
50 километров по Уралу на моторке. Сплошной водный
серпантин. Средняя скорость – 2 узла в час. Иногда
на веслах или просто по течению, чтобы послушать
тишину. На воде или на берегу почти никого нет. На
островках в заболоченных камышах – только
пугливые цапли. Природа достаточно скудная и
однообразная, но первозданная. «Клев мы вам
обеспечим», – кричит Рустик, стоя как исполин за
нашими спинами в лодке и раскручивая над головой
Сереги леску спиннинга.
– Толстый, ты меня сейчас на свой трезубец
поймаешь.
– Не дрейфь, Серый, ты мне не нужен.
– Ладно, кончай, я тебе говорю…
– Ты лучше смотри, куда гребешь…
– Да, я и грести не могу… За тобой все смотрю... Ты
ж дурной…
– Нет, А.А., вы слышали… Да я тебя сейчас…
Они возятся, как дети.
– Болван, ты мне уже по беске заехал…
– Тихо, тихо… Смотри, шефа перевернем…
– А.А., скажите ему…
– Рустик, ладно, садись… Поехали вот к тому
островку, искупнемся…
– Вот, слышал… Сматывай свои удочки, дурдыла…
Садись за руль и включай мотор…
– Ну хорошо… Я тебя на острове сделаю…
На острове рыбачим.
–А.А., вы этого балабона не слушайте. Вот красный
червячок – это деликатес, я его сейчас вам
насажу… Вот так и забросим… Нет, А.А., дайте я:
вот, смотрите…
– А.А., не слушайте эту вражину. Я говорю: надо
ловить на кукурузу. Зайдите чуть подальше – вон я
вам тапочки специальные приготовил – и кидайте
ближе к камышам…
Поймали мы пару окуньков и выпустили.
– Абика не простит, если мы ничего не привезем.
Ладно, в случае чего у рыбаков возьмем…
Искупались, поели, поплыли дальше. После пикника
меня разморило, и я задремал на корме. Слышу,
мотор заглушили, тихо так плывем по течению. Но
как-то уж больно тихо. Приоткрываю глаза и
медленно поворачиваю голову. Рустик с Серегой,
украдкой поглядывая одним глазом в мою сторону,
наливают по 50 грамм. Увидели. И почти
одновременно: «За вас, А.А.».
Их синхронность – не плод моего воображения. Они
настолько знают и чувствуют друг друга, что могут
разговаривать без слов. Сами рассказывали такой
случай. Едут как-то вместе на машине в
командировку. Остановились. Серега,
хозяйственный, ужин приготовил, все разогрел,
порезал. Зовет Рустама есть. Тот думает: «Неохота
мне есть. Но если я сейчас откажусь, этот псих все
разметает, да еще потом со мной разговаривать всю
дорогу не будет». А Серега потом рассказывает: «Я
его зову, но думаю: если сейчас выкобениваться
начнет – мол, не хочу и прочее, – прямо ногой все
к чертовой матери отфутболю и, чего бы мне это ни
стоило, ни слова с ним не скажу до конца
маршрута». «Иду», – откликнулся Рустик. «Ну
ладно, хорошо», – подумал Серега.
…Началась гроза. Рустик сразу оживился. Он был в
восторге. «Ура, наконец экстремальные условия.
Серега, тащи тент, накрывай А.А., давай скорей, что
ты там копаешься…» Звонок на мобильный.
Русланчик беспокоится, в городе идет сильный
дождь. «Все нормально. И у нас шторм. Но шефа
спасли. Сухой».
Пока есть время
Последняя ночь. Мы сидим у Карамышева: я, он и
Рустик. Чаевничаем. Серега специально чай
заваривает: пополам зеленый с жасмином и черный.
Очень вкусно. Я выпил чашечку, протягиваю ему и
прошу: «А можно повторить?» Они смеются.
– Знаете, А.А., – неожиданно говорит Рустам, – вот
пока мы тут втроем и есть немного времени, я что
хотел сказать… Все было очень хорошо. И легко. Я,
честно говоря, боялся, что напряг будет – в
смысле как-то несвободно, неестественно. Но все
было очень хорошо. Мы очень рады.
– Ох, ребята, если бы вы только знали, что для меня
эта поездка и как вы много сделали, чтобы…
Голос у меня прервался, к горлу подступил комок,
на глаза – слезы. Я пытаюсь с собой совладать.
Скрыть – невозможно и не нужно, но и распуститься
совсем и разрыдаться ни к чему. У Рустика, смотрю,
глаза тоже на мокром месте. Хотя я старался не
смотреть.
– Я так рад, ребята, что здесь увидел. И не только
и не столько от приема – хотя, конечно, что
говорить – царственно, – сколько от того, какими
увидел вас – взрослыми, умными, порядочными,
подлинными… Нет, не то… В общем, я завтра тоже
ничего пафосного вещать не буду, но сейчас… Для
меня то, что я приехал и как все здесь было, –
очень важно. Понимаете?.. Помните, Инжеватов
сказал: «Спасибо вам, А.А., что приехали к нам.
Совершенно бескорыстно. Мы ведь понимаем, что из
Москвы в Оренбург за материальной помощью не
приезжают. Значит, специально, чтобы нас
проведать».
Так вот… За материальной, может, и не едут. А вот
за душевной поддержкой, за какой-то
компенсацией… Я снова был счастлив. Я получил
такой заряд радости. Я как бы снова обрел смысл
жизни. Во всяком случае перестал сомневаться, что
зря ее прожил. По крайней мере тогда в Оренбурге.
И я так благодарен вам…
Мне снова было трудно говорить. Возникла пауза.
«Ладно, вы сейчас оба тут у меня расплачетесь,
сентиментальные мои, – попытался разрядить
обстановку Серега. – Давайте лучше выпьем
чуть-чуть на сон грядущий и спать – завтра рано
вставать. Ну, А.А., еще раз за вас…» – «И за вас,
ребята…»
Провожать на вокзал пришли многие. С детьми. До
отхода поезда оставалось пять минут. Пора было
прощаться. Я успел сказать какие-то слова
каждому, а когда дошла очередь до 18-летнего Кости,
сына Карамышева, просто сказал: «Замечательный у
тебя отец!»
…Первый звонок еще в поезд был от Сережи
Карамышева:
– А.А., как установка?
– Все нормально. Спасибо, Серега.
– Это вам спасибо, А.А. Я для этого и позвонил.
Здорово вы мне помогли сегодня с Костей.
– О чем ты, Сережа?
– Ну как же... Вы такие слова обо мне сказали на
вокзале. Мне это было важно. Очень мне они
помогли. Спасибо за поддержку. Я что хотел
сказать… В общем, спасибо вам, А.А., за все. Я хочу,
чтобы вы знали: вы для меня всегда по жизни
учитель.
Анатолий БЕРШТЕЙН
Оренбург–Москва
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|