Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №60/2004

Первая тетрадь. Политика образования

БЕСЛАН–МОСКВА

“Вы в чем-нибудь нуждаетесь?” – “Только в сочувствии…”

В московский Институт нейрохирургии имени Бурденко из Беслана перевели девять человек. В палатах сейчас только двое. Остальные – в реанимации. Четверо пациентов – дети. Состояние одного ребенка врачи называют удовлетворительным. За жизнь троих продолжается борьба. Все это время родственники пострадавших в Беслане живут прямо в больнице.

Из официальных лиц судьбой жертв теракта в Беслане занимаются только депутаты Государственной думы от Северной Осетии. Они поделили между собой все столичные больницы, где находятся пострадавшие и их родственники. В каждой дежурят помощники депутатов.
В Институте имени Бурденко это помощник депутата Арсена Фадзаева Рудольф Бикаев, или, как называют его родственники пострадавших, Рудик.
Бикаев – единственный представитель власти, которого здесь видели. Все остальные о сочувствии Беслану говорят только по телевизору. Рудик приезжает в больницу каждый день. Приносит людям все необходимое. В первую очередь это сотовые телефоны. У многих приехавших в Москву в Беслане и Владикавказе остались тяжело раненные родственники.
Заходим в палату. У 30-летней Марины Тагзиевой черепно-мозговая травма и ожоги третьей степени. Обе ее дочери были в захваченной школе. Одна пошла во второй класс, для другой это был первый в жизни день знаний.
«У нас одна девочка тоже в Москве, только в другой больнице, – говорит сестра Марины Рита. – А та, что постарше, во Владикавказе осталась. Ее недавно по НТВ показывали: лежит в больнице, рисует…»
Сама Рита первого сентября тоже пришла на праздничную линейку к школе № 1. Отлучилась на несколько минут – купить детям цветов. А когда вернулась, во дворе уже стреляли.
Вадим Дзандаров, у которого в Институте им. Бурденко в реанимации 15-летняя сестра, тоже по случайности не оказался в заложниках.
«Я помощник депутата городского собрания Беслана, – говорит Дзандаров. – Как официальное лицо, должен был выступать на линейке в третьей школе. Но сам я заканчивал первую. К тому же у меня сестра там учится… то есть училась… вот я и попросился в первую школу выступить. Поехал туда и опоздал на 15 минут. А приехал – уже все произошло».
Все три дня Вадим дежурил у захваченной школы. До 1 сентября 2004 года молодой чиновник собирался устроить в Беслане акцию «Мирный Кавказ» – с концертом, с выступлениями уважаемых на Кавказе людей…
Мы с Рудиком спускаемся на несколько этажей – в палату к единственному ребенку, который находится в сознании. Вадим догоняет нас у лифта.
«Вы не представляете себе, что такое сейчас Беслан, – говорит он сбивчиво. – Пока у меня сестра была во Владикавказе в больнице, я несколько раз туда возвращался. Это мой родной город. Но мне не хотелось туда ехать. Сейчас это мертвый город. А все эти дни, с 1 по 5 сентября, даже погода… говорили, это Бог над нами плачет. Дождь, мрак, гробы повсюду. Мы не знаем, что будет завтра. Мы не знаем, выживут ли наши родные. И даже вот сейчас я не уверен, что прямо в больницу не ворвутся вооруженные люди и всех нас не перестреляют».
В палате 10-летнего Сережи Караева работает телевизор. На экране – президент Путин. Звук выключен. Телевизор подарил какой-то московский банк. Сережа уже перенес одну операцию. Ему предстоит еще несколько. Будут удалять осколки из головы. Из-под бинтов на нас смотрят огромные глаза.
«Он говорит, что еще там, сидя в спортзале, поклялся Богу, что больше ни в одну бесланскую школу никогда не пойдет, если выживет», – рассказывает Лариса Цораева, сестра Сережи.
– А вообще в школу пойдешь, Сережа? – спрашиваю я.
– Это вопрос времени. Я ничего сейчас пока не знаю, – отвечает он.
– После всего этого он стал разговаривать как взрослый! Даже я бы так не сказала: «вопрос времени», – говорит Лариса. – А вот уколов боится, как маленький, кричит на всю больницу, мне уже перед врачами неудобно…
В разговор вступает Рудик: «Давай поговорим как мужчина с мужчиной. Я тебе даю слово, что все, что ты ни попросишь, я тебе привезу. А ты мне даешь слово – не бояться уколов. По рукам?»
Сережа пожимает Рудику руку.
«Он у нас совсем уже взрослый. У него даже подружка есть. В девятом классе…» – говорит Лариса.
«Так, может, тебе подружку привезти? А? Сестру домой отправим, а за тобой пусть подружка ходит?» – спрашивает Рудик.
«Не надо подружку. Не на что ей тут смотреть», – отвечает Сережа.
Мы спрашиваем у него, что ему принести. «Мне ничего не надо», – отвечает мальчик.
Потом, уже у лифта, нас догоняет женщина-врач. «Вы знаете, он просто постеснялся у вас попросить, а вчера весь день мечтал об этом. Ему очень хочется, чтобы депутат Арсен Фадзаев что-нибудь написал ему на память. Несколько строчек, но лично ему. Сделаете?»
«Молодец мальчик. Жаль только, что уколов боится», – говорит Вадим Дзандаров.
«Он же ребенок», – говорю я.
«Нет. Он мужчина. Осетинский мужчина», – отвечает Вадим.
Сережу два раза навещал психолог. Все остальные обещанной психологической помощи так и не дождались.
«Это сейчас мы более-менее пришли в себя, – говорит Рита Тагзиева. – А когда мы только прилетели из Беслана, так плохо было, так страшно. Я несколько раз в обморок падала. И другие девочки тоже. И хоть бы кто-нибудь к нам пришел. Ни психологов, не представителей власти, никого. Ну просто бы пришли и поинтересовались, как у нас дела. Нам ведь сейчас не надо ничего. В больнице нас кормят, пустили пожить в палаты. Нам нужно только внимание. Только сочувствие. Это ведь так легко. Чтобы мы не чувствовали, что мы с нашими бедами никому не нужны…»
«Правда, они могли бы быть к нам повнимательней, – соглашается Елена Дзусова. Ее мать, Таисия Дауева, сейчас в реанимации. – Они не смогли нас защитить. Но все остальное – это же можно обеспечить! Вот по телевизору рассказывают, что материальная помощь идет в Беслан, что деньги какие-то поступают. Мы этих денег не видели. На похороны скидывались всей улицей. Да как скидываться, если в каждой семье кто-то погиб? Вы не представляете, что там творилось. Полный хаос. В больницах не хватало самого необходимого. У нас многих оперировали первый раз прямо в Беслане – из-за этого сейчас почти у всех начались осложнения, потому что ни стерилизации не было, ничего…»
Институт имени Бурденко по собственной инициативе и на собственные средства кормит родственников пациентов, доставленных из Беслана. На полчаса в день их пускают к родным в реанимацию. Все остальное время они проводят в палатах. На улицу практически не выходят. Во-первых, почти все приехали из Беслана в летней одежде. Во-вторых, не дает покоя милиция: постоянно проверяют документы. И, только увидев в паспорте слово «Беслан», отпускают…
Все деньги и материальная помощь, собранные многочисленными фондами помощи Беслану, до Института имени Бурденко не доходят.
«Мы же люди темные, можно сказать, с гор спустились, – смеется Елена Дзусова. – Мы не умеем счета открывать, ничего не понимаем в этой бухгалтерии. Куда идти, что делать… Вы нас простите, что мы смеемся. Мы просто плакать больше не можем».
Главный врач Института им. Бурденко Леонид Глазман говорит коротко: «Состояние больных преимущественно тяжелое. Перспективы есть. Загадывать не будем».

Наталья КЛЮЧАРЕВА


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru