Только расстреляли за это не нас

Такого горя в жизни моего поколения еще не было.
Такого шока, как будто тебя ударили сразу во все болевые точки души и тела и ты хватаешь ртом воздух и ничего не можешь сказать, как тот спасенный заложник, который никак не мог разогнуться, чтобы глотнуть наконец воды. Произошло такое, чего не может быть, что запрещено показывать даже в кино. Сознание в ступоре пытается осознать, что это реально, но винт свернулся и все крутит и крутит один и тот же кошмар из Беслана.

Первый раз стало страшно от новости не по-настоящему. Не поверилось.
По-настоящему страшно стало после слов: «Сделать все возможное, чтобы спасти жизни детей». О это до боли знакомое увертливое «сделать все возможное»... Не «спасем детей», а «сделаем все для спасения»... и дальнейшего улучшения... Что же можно было сделать «все», когда нужно было сделать только одно, но – немедленно?

В британских выпусках новостей политобозреватель частит скороговоркой:
– Путин поставлен перед выбором из трех решений, ни одно из которых принять нельзя. Чтобы он ни выбрал, он проиграет.
– Да почему же? – взываю я к мужу. – Переведи мне, почему нельзя пойти на все условия, спасти детей?
– Он говорит, это значит показать террористам лучший способ добиться всего, чего они хотят. Детских садов и школ в России много. Если уступить им здесь, завтра они возьмут следующий...

Об этих нелюдях в масках что сейчас говорить. Все сказано. Нет таких слов. Давно мы слышали, кто может вырасти на развалинах в Чечне, если дети там с рождения не видели ничего, кроме войны и смерти. Но мы зажмуривались на эти предупреждения. Наверное, потому, что нам не давали прямого эфира с мест убийств чеченских детей.

– Мы проявили слабость, – сказал президент.
Ее не проявили, и в этом ужас. Единственно возможную, инстинктивную, святую слабость, которая делает человека человеком, которая бросает животное навстречу смерти в защиту детеныша; которая делает невозможным любой торг, обесценивает любые сокровища, принципы и территории, если речь идет о неминуемой смерти детей – одного ребенка! Той нестерпимой душевной боли, из-за которой множество людей предложили себя в заложники взамен детей, того страха, из-за которого спецназовцы бросились без бронежилетов под пули, животом на гранаты, чтобы закрыть детей. Простой родительский рефлекс, из-за которого парализовало весь мир, ощутивший себя на месте бесланских родителей, то чувство взрослого к ребенку, из-за которого рыдали даже мужчины у экранов заокеанских телевизоров, тот материнско-отцовский рефлекс, который говорит, что выход может быть только единственный, моментальный: «Возьмите все!», а в судьбе державы разберемся, не пропала бы наша держава в один день. Но наш президент оказался этих рефлексов лишен. Не допустить растаскивания державы на куски – вот довод, вот причина. Ох и жирный кусок Чечня – не столько нефтью, сколько кровью пропитана, сдобрена. Не допустить гипотетического конфликта. Не ввергнуть гипотетических людей в череду расправ.
Это звучит сильно. На слух президента гораздо громче, чем детский плач.

Одна сторона считает, что за независимость Чечни детей можно взять в заложники, морить голодом, жаждой и страхом, стрелять им в головы и в спины, а другая сторона убеждена, что ради предотвращения конфликта на Кавказе, за целостность России, за политику России в Чечне можно и поторговаться, а дети потерпят под дулами, без воздуха и воды, рядом с трупами, потому что можно взять террористов измором. Чем одна сторона другой лучше? Измором??? «Восемь-девять дней на переговоры у нас есть» – о, доктор, Бог вам судья за ваши «9 дней», если на третье утро часть малышей уже не приходили в сознание!
Отдать все за детей. Согласиться на все. Сломаться в железной своей упертости: не могу... За такую слабость Россия поставила бы ему памятник. Потом все вместе решили бы, как же расхлебывать эту кровавую кашу в Чечне. Как договориться, наконец. Как спасти всех оставшихся детей повсюду. Потому что если нам отвешивают такие запредельные удары, значит, что-то запредельное было сделано и нами, и кто-то должен наконец остановиться первым, хотя бы тот, кто причисляет себя к христианской цивилизации. Потому что не может быть, чтобы нельзя было найти человеческого решения, если хоть одна сторона поведет себя по-людски.
Я никогда не была и не буду феминисткой. Мужчины – хорошие люди, если их вовремя кормить и не давать им опасных игрушек. Но, по моему глубокому убеждению, в Беслане под свист пуль и разрывы гранат окончательно провалилась и обанкротилась мужская цивилизация, генетически больная агрессией и жаждой уничтожения. Им больше нельзя доверять власть. Они разучились разговаривать друг с другом. Они забыли, чего стоит ребенок. Если бы на месте Путина была женщина? Если бы этот вопрос на равных с ним решала женщина? Если бы он без ее согласия не смел отдавать приказ? Если бы рядом с чеченскими командирами была женщина с равным правом голоса, не было бы шахидок в московских театрах и метро. Расхожий штамп «Семья – ячейка общества» почему-то не вызывает вопроса: но почему тогда обществом руководит один мужчина? Одни мужчины? Как они могут справиться? Справились бы они с кашей, прививками, двойками, с жизнью, если бы они одни растили детей и в семьях вообще не было женщин?
Английский корреспондент на экране – единственный в специальной журналистской каске. Через голос переводчика слышу рвущийся родной русский, на котором кричит осетинка: «Спасите детей! Отдайте этим все, что они хотят! И пусть их потом Бог судит! Бог будет судить, не мы! Никакая цена не может быть слишком высокой!» Эту кассету записали для телевидения, для президента. Кто ее видел? Кто ее спрятал? От кого?
Там, внутри школы, по ту сторону, шла человеческая жизнь, где старый учитель, отказавшись покинуть своих учеников, вцеплялся в винтовку боевика, закрывая детей, и получал выстрел в лицо; там женщина выносила детей, которых удалось схватить, а потом возвращалась в школу под пули и взрывы за своими – я пишу, и мне хочется встать и писать это стоя, и плакать вечно, и никогда не забыть! Там раненые мальчики и девочки, убегая, прихватывали под мышки невыносимо тяжелых малышей, там чужие отцы, потеряв своих, накрывали других детей собой, защищая голой спиной от гранат; там Аушев шагал один, безоружный через школьный двор под прицелом снайпера, а операторы тащили камеру туда, где под двусторонним огнем нельзя было поднять головы.
Но пока там жгли, взрывали, расстреливали детей, по эту сторону шла подлая наша реальная нереальность с гуттаперчевыми куклами у власти, где начальники пугались не столько террористов, сколько возможной реакции президента; здесь президент скрывал число заложников и требования захватчиков, как будто это была его личная секретная разработка по диссидентам; здесь телевидение крутило тупую рекламу и мыльные сериалы; здесь веселились бизнесмены и продюсеры шоу; здесь депутаты отказывались прервать отпуска, а министры во главе с премьером так надежно хоронились, что не подали и звука; здесь руководители телевидения не решались включить прямой эфир и показать кассету с мольбами бесланских женщин. В Беслане еще не поймали всех боевиков, но уже ловили “провокаторов, сеящих среди населения вражду к властям”.
Что-то с нами случилось за эти годы, пока главный друг целостности России тянул одеяло власти на себя. Он натянул его до такой степени, что остальные, отпустив его, утратили нормальные рефлексы, перестав адекватно реагировать на боль и детский плач. Первые дни боялись предпринимать что-то, советовать, вмешиваться – вся страна ждала, что скажет главный. А главный, наконец-то оставшись один на один с властью, надрываясь под тяжестью неподъемного одеяла и неразрешимого выбора, молчал, принимал соболезнования и явился ненадолго в Беслан, когда там стало безопасно. Хотя, очевидно, тоже страдал! О, этот кадр, где раненый ребенок на больничной койке отворачивается от склонившегося над ним президента и тот виновато уходит!

За что заплатили замученные эти дети?
За имидж государственного человека, железного лидера вроде Терминатора, у которого заблокирован чип, позволяющий меняться, учиться, жалеть и защищать людей.
Зато мы спасли самое дорогое, что у нас есть, – нашу власть. Наших гарантов и командиров, не рискнувших явиться на поле боя для переговоров. Зато теперь они в благодарность будут спасать нас – заслоняя нас телами наших детей. Они утроят усилия по превентивному уничтожению и паспортной проверке. А когда там не останется мужчин и женщин, к нам придут смертники-дети, обвязанные поясами шахидов, и наши власти опять не выйдут на переговоры с ними – чтобы не спровоцировать дальнейший конфликт, который погубит тех, кто еще останется за нами. Детских садов, больниц, роддомов, школ, детей и женщин в России много. Нашей власти надолго хватит.
И теперь все в России знают: если по одну сторону ребенка встанет бандит с автоматом, то по другую возникнет чиновник – и горе нам, ибо мы не знаем, кто страшнее!

Нам никогда этой боли не вылечить и никогда не вернуть себе самоуважения. Самое страшное, что могло случиться в жизни взрослого человека, произошло. Мы оставили детей между убийцами и властью – бессильной, но безжалостной, трусливой, но мстительной. И они разорвали детей на куски. Мы сами виноваты, что власть у нас такая. Те, кто дважды голосовал за «органы», десятилетия уничтожавшие страну. Те, кто не голосовал, но и не протестовал. Те, кто протестовал слишком слабо. Те, кто, как я, устранились с отвращением. Чеченская проблема всегда была так запутана, так опасна и так далека. Благодаря нашим жмуркам она оказалась так понятна, так близка – тут, в солнечном сплетении, в подвздошье каждого.
Только расстреляли за это не нас.

Трагедия Беслана вскрыла противоречия, которые так болезненно ощущаются в сегодняшней России. Они разрывали нашу страну и сто, и двести лет назад. Разное понимание ценности человеческой жизни, разное оправдание истории. Статья Андрея Полонского «Из девятого круга», которую мы публикуем сегодня – это иной, хотя и столь же страстный отклик на события в Беслане. Между этими двумя текстами, между двумя взглядами не может быть согласия или компромисса. Но каждый волен выбирать сам, на чьей стороне искать истину.

Фонд помощи по теракту в Беслане

Сегодня деньги для Беслана собирают во многих школах страны. В знак сочувствия и солидарности. Может быть, вы, ваши коллеги, ваши ученики тоже хотите помочь. Вот реквизиты прямого счета администрации Беслана.

Получатель: Администрация местного самоуправления города Беслана

ИНН: 1511006861
КПП: 151101001

Банк получателя: АКБ “Банк развития Региона” г. Владикавказ

БИК 049033764
Кор. счет
30101810500000000764
Спец. счет
40603810700080118998

Возможно, вы захотите помочь конкретным людям, сделать так, чтобы ваши деньги попали именно им. Для этого нужно позвонить в собес Беслана по телефону (86737) 3-17-14.
Работники собеса вышлют вам по факсу или по почте списки пострадавших граждан Беслана. Списки написаны от руки. Указаны фамилия, имя пострадавшего или погибшего, почтовый адрес. Иногда – номер больницы, состояние здоровья, другие сведения. На сегодняшний день в списке 1349 человек.
К сожалению, никаких дополнительных сведений, кроме тех, что есть в списках, в собесе сообщить не могут. Пожалуйста, не просите людей у телефона об уточнениях – они работают сутками, отвечая на звонки со всей России.

«Первое сентября»

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"