Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №28/2004

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

КРУГИ ИСТОРИИ 
 

Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ

Страна Шушенская

Фото  А.ЦИРУЛЬНИКОВА

Школа имени Ленина

На зеленой горе крупно выложено: ЛЕНИН.
Кругом боры, полные рыжиков и маслят. Яблони в цвету… “Курорт…” – с завистью говорит водитель. – “Южные сибиряки?” – спрашиваю про население. – “Да какие сибиряки! – отвечает. – В 1913 году украинцы переселились, кубанские казаки…”
Въезжаем в станицу Шушенскую. “Где тут у вас районо?” Тетка начинает медленно объяснять: повернете туда, потом сюда… “Налево?” Думает…
Не знают, где лево, где право. Вот поэтому он революцию и устроил.
Здесь все в миниатюре: мини-Красная площадь, мини-Мавзолей в виде храма социалистической культуры с колоннами, церковь – прежде там размещалась милиция. “Предлагали мне, – сказал начальник управления образования Шифрин, – но там подвал, сыро, я подумал: зачем мне это надо?”
Владимир Николаевич пережил разные времена, оставаясь на том же месте. Он из комсомола, мы с ним, кажется, одногодки. Времена завершили круг, и вот мы снова в Шушенском, сохранившем черты советского заповедника.
Можно вызвать такси и за пятнадцать рублей, как при коммунизме, доехать до любого места. В комфортабельной гостинице “Интурист”, как в советские времена, автомат глотает жетоны. Впрочем, это отрыжка времени. Нет уже того легендарного Шушенского, куда приезжали члены Политбюро, собирались ударные комсомольские стройки, ходили теплоходы, летали самолеты – в любую точку страны, а теперь только в Норильск…
Что же такое Шушенское сегодня?
Когда наступили другие времена, шушенцам сказали: “Вы жили при коммунизме, поживите теперь, как все…”
А сейчас уже ничего не говорят. И живет Шушенское, проедая свои внутренние ресурсы: произрастающие в здешней благодатной котловине арбузы, огурчики, помидорчики, которыми, к слову, спасибо, угощал нас директор УПК Михаил Александрович Лазарев. Народное образование в Шушенском и сегодня не из бедных. У каждой школы – автобус, у некоторых по два. Музей работает. Водку хорошую на меду выпускают. “Продержался бы Ленин еще лет пять, – вздохнул начальник управления, – была бы в Шушенском такая база…”
Завтракали в средней школе № 1. Старейшее учебное заведение имени Ленина. “Мы об этом всегда помним, – сказала директор Людмила Ивановна Муравьева. – Был, конечно, период… Но мы тут собрались и решили: раз присвоили, почему надо отменять?.. В день рождения проводим линейку, в день смерти – политинформацию. Говорим: вот, ребята, сегодня умер Ленин. Лучшие ученики идут с гирляндами цветов…”
“А что вы про него рассказываете?” – поинтересовался я. “На линейках только хорошее, – ответила директор, – а на уроках – роль Ленина в истории… ну, это зависит от преподавателя”.
Я подумал: интересный ритуал. Гимн, все встают. А дальше – в стране – зависит от “преподавателя”?..
Но мне хотелось понять за толщью привычных слов, которые ветшают, как жизнь, и остаются неизменными, как она же: что все-таки означает сегодня школа имени Ленина? Был человек, по которому равнялась страна. А теперь не равняется. Но школа сохранила его имя. Что из этого следует? К чему обязывает?
Ничего, оказывается, не следует и ни к чему не обязывает – вот вывод, по-моему, поучительный для президентов, вождей и любимых руководителей, любовь к которым заканчивается на следующее утро после падения. И те же самые люди смеются и прыгают на развалинах памятника Саддаму Хусейну… Что остается? Музей, экспозиция. “Когда был Ленин маленьким…”
“А у вас пионерская организация осталась?” – «В средних классах типа пионерской, – уточнила директор, – а в старших – “Союз молодежи”… Но мы меняем названия, потому что каждый год в школе проводятся выборы, и каждый лидер говорит: “Я сделаю эту организацию сильной, мощной, при мне вы будете процветать”. Ну, как обычно говорят на выборах наши депутаты…»
Вздохнула при упоминании “имени Ленина”: “Раньше это было имя-знамя…” Подумала еще раз – насчет моего вопроса об имени. “…Знаете, наша школа – одна из лучших в районе, крае… На всероссийском конкурсе третье место по воспитанию получили. Участвуем в федеральном эксперименте по переходу на 12-летнее обучение, два года уже участвуем, одни на юге края, никто больше не участвует… То есть, – заключила директор свой непростой анализ, – получается, что мы стараемся поддерживать, как было раньше, имя передовой школы. Добрые традиции поддерживаем, учимся хорошо. Может, неосознанно, но стараемся быть той школой…”
Я понял. Но при чем тут Ленин?
В музее местной истории образования, где сохранились старая парта, старая “Пионерская правда”, горн и барабан, я увидел редкий документ: “личную книжку пионера Советского Союза”. Вот странно… Одна из моих дочерей успела побывать в пионерах, был там и я, и мама, но никто из нас не помнит про книжку, потеря которой грозила страшными неприятностями. Через какое-то время никто не вспомнит и старую школьную форму, вот эту, что висит за стеклом в Музее истории. “Девочка одна брала на выпускной бал, – сказала заведующая музеем. – Ну, музей на то и существует, чтобы пользоваться. Я даю. А почему нет?”
Вот это мне в школе имени Ленина понравилось.

А классик марксизма-ленинизма… “Ну как отказаться от имени, – сказали в шушенской администрации, – когда мы все, что имеем, получили благодаря ему?”
Шушенская – модель страны.
Пустоватые магазины, очереди. Но и – спецпайки, пансионаты четвертого отделения. Когда тут, в коммунистическом рае, кто-то выступал с инициативой, говорил – давайте то-то сделаем, построим, ему отвечали: не надо…
В той, шушенской стране (и в этой, куда нас загоняют опять) знали, что надо и что нет. А когда рухнуло, оказалось, ничего в общем-то нет. Что же остается?

Наука для комара

Каждый год песчаная гора меняет конфигурацию. “Нет ничего более изменчивого, чем песок”, – замечает Татьяна Гончарова, сотрудник национального парка “Шушенское”.
Дети проводят исследования.
Сравнивают рост трав и цветов на ландшафтных полянах, посещаемых населением и безлюдных. Изучают муравейники, динамику жизни озер, которые – есть сведения за сто пятьдесят лет – сильно деградируют… Идет потепление, это все ощущают. Енисей не замерзает, перелетные птицы, как пелось в песне, остаются “с тобою, родная моя сторона” – и пожирают малька. Исчезает купальница и медуница, подснежник и незабудка, ветреница и ночная фиалка…
Школьники с Татьяной Юрьевной провели опрос населения: “Что люди берегут?”
Оказалось – склон горы, где временами находят бивни мамонта. Родник – считается целебным. “Красную горку” – промышленного значения не имеет, но люди отметили: с ним связаны легенды, праздники. А внешне – просто красного цвета глина…
И вот эти чем-то дорогие для жителей места дети изучают, берут под охрану и добиваются присвоения статуса памятника природы “районного масштаба”.
А еще лучше – областного или президентского. Без этого никак нельзя. Исторический пример – “Журавлиная горка”: поросшая лесом дюна, откуда хорошо наблюдать журавлиные брачные танцы. Здесь гуляли молодожены Владимир Ильич и Надежда Константиновна – поэтому горку и сохранили.
В двадцать седьмом году возник заказник имени Ленина. При музее оставили лес с мемориальными деревьями – свидетелями той поры. Чтобы поддерживать лес для проведения экскурсий, учредили опытно-показательный лесхоз, потом национальный парк, заповедник… “Все это у нас сохранилось благодаря Ленину, – подтвердили мне в заповеднике, – а посмотрите кругом: ни журавлей, ни боров – ямы и канавы…”
Потому что там Ленин не был?
Какая, думаешь, удивительная страна.
“В стране нет мест, где были бы созданы условия для естественного возобновления природы, – говорят шушенские биологи. – Не посадки и прочее, а естественное…”
Справедливо и применительно к человеку. Включая “посадки”. Когда “посадки” мобилизовывали резервы личности? В ГУЛАГе? Силы человека и страны раскрываются при власти, которая оставляет людей в покое. Но как верно отметила здешняя ученица, процитировав философа Торо: “Встает только та заря, к которой мы пробудились сами…”

Там же, в Саяно-Шушенском заповеднике, познакомился с замдиректора по науке Александрой Евгеньевной Сонниковой, которая рассказала, что между Дивногорском и Абаканом живой реки нет, все затопило искусственное море. Осталось только 70 километров живого Енисея, где можно изучать и обучать детей в живой природе – не так, как в мертвой…
В живой природе, убеждала меня Сонникова, совсем другие, чем в классе, аудитории, методы и приемы обучения. Когда-то она работала в Доме-музее Ленина, и их в Институте марксизма-ленинизма учили, как вести экскурсии, двигаться, дышать, говорить с придыханием. “Я хочу, чтобы мы так же, – сказала Сонникова, – с придыханием говорили людям: посмотри на этот цветок… Если Саянский алюминиевый будет продолжать выбросы, будет не прекрасный цветок, а урод…”
Об обучении в живой природе.
“Вот идут по тайге юные туристы, – говорит она, – несут груз, преодолевают себя. А экологическое воспитание другое – любить прекрасное. Под грузом? Под грузом любить не смогут. И мы разгружаем детей – везем снаряжение на лошадях, а детей ведем по реке. И говорим: посмотрите, какая река и как люди относятся к реке…”
Иногда она ляжет на землю и их положит: давайте посмотрим, как плывут облака…
“Сейчас таких методов нет, – говорит мне Сонникова совершенно о другой педагогике, не мертвой, – а нужны методические разработки обучения в живой природе, на экологических маршрутах”.
Повторяет в надежде, что до кого-нибудь дойдет.
“…В стране более ста заповедников – государственная заповедная система, которая способна передавать знания. По туристическим тропам может пройти страна, целое поколение, и приобрести знания о заповеднике, о народах, которые жили тут до нас. Люди должны понять, что мы – дети одной реки”.
Увы, мы на том берегу, где взрываются жилые дома, зрителей театра травят газом и падает крыша аквапарка.
“…В Туве, за Саянами, – говорит она, – может быть, нет прогресса, но идет восстановление природы. Люди не пашут, не сыпят ядохимикаты…”
“Что ж, – говорю я Сонниковой, – может быть, всю страну превратить в Туву?”
“Ну, не всю – отвечает она серьезно… – Но нам говорят: кому нужна эта ваша наука про комара? А я отвечаю: не будет науки – погибнет комар и вся последующая цепочка – получим Сахару…”

Голландская печка, русская баня…

Что-то надо делать, решили в Шушенском и организовали “простое товарищество”. Так в соответствии с Гражданским кодексом назвали свое объединение люди, которые поняли, что в одиночку разумное и вечное посеять еще можно, а собрать – нет.
В товарищество объединились пять школ. Пять равноправных юридических лиц, действующих на основе общественного договора. Структура, как говорят здесь, сетевая. Управление образования, то есть традиционный начальник над школами, – партнер этой сети. “Снимает погоны, – сказали члены товарищества, – и спускается на горизонтальный уровень”.
Я бы не идеализировал. Снимет начальник погоны или не снимет – это зависит не только от него самого, но и от его начальников. В одном случае управление образования – партнер товарищества, а в другом, скажем так, осторожный наблюдатель за происходящим. И очень важно, чтобы этот наблюдатель был к товариществу лоялен, доброжелателен.
В остальном принципы деятельности товариществ сходны: обмен ресурсами и их складывание, когда силы каждого недостаточны. “Умение договариваться”, “учимся договариваться” – эти слова я слышал постоянно в Шушенском районе и Балахтинском, и можно полагать, что это краеугольный камень в здании кооперации.
Отвлекусь в сторону, вспомню одно из первых открытий, которое сделал для себя в старой доброй Европе: бесконечное, кажется, бюрократическое согласование, прежде чем принять важное решение.
В Голландии дискутировали тридцать лет, прежде чем был принят закон о всеобщем среднем образовании (это произошло, кстати, в 1917 году, когда в России договариваться перестали). Спустя семьдесят лет, в тех же Нидерландах, где мы изучали опыт фермерского образования, нам объясняли: фермеры сами договариваются о ценах. Если не договорятся, это сделают за них в правительстве. Если в правительстве не сделают, решат в Евросоюзе… Поэтому “учимся договариваться”.
В Шушенском простом товариществе говорят о том же, с учетом национальных особенностей. “На что похоже товарищество? – размышлял директор одной из входящих в него школ Владимир Киримов. – Пожалуй, не на семью, где есть глава, а на родню. Договорились, скажем, строить баню. А когда баню построили – собрались, проанализировали: так сделано, не так…”
В Ильичевской школе, где собралось в тот раз простое товарищество, я увидел, кто в него входит: не только школы, но и их партнеры, и опекуны.
Вот что, кстати, здесь думают о попечительстве (которым сильна Ильичевка, так же как Иджа – работой с семьей, Каптерово – социально-профессиональным самоопределением и здоровьем и т.д.). “Мы понимали, – сказал директор, – что переломить ситуацию в одиночку не сможем. Что действовать, как раньше – школа ходит и просит, нельзя, партнер нужен. Поэтому вошли в российско-британский проект “Социально активная школа”, познакомились с мировым опытом, с опытом попечительства в крае и тогда начали работать с нашей общественностью, чтобы они помогали нам – не финансами, а интеллектом и поддержкой общественности, без которых невозможно жить в социуме. Подтянули родителей, Совет ветеранов…”
Как это происходит в жизни?
Попыталась, скажем, школа сама залить каток – не хватает сил. Тогда она действует через Совет ветеранов, тот обращается в администрацию, а администрация отказать не может – ветераны, выборы…
“Когда мы тут рисуем на доске пять наших школ, – объяснили мне на семинаре-собрании простого товарищества, – мы считаем, что с нами и управление образования. Когда мы рисуем пять школ, то считаем, что с нами и главы администрации…”
Не такое простое товарищество…
Каковы их предложения? Образование, дополнительные услуги населению. Развитие техники и ремесел (в каптеревских “Родниках” – замечательная лаборатория ремесел в бывшем купеческом доме, который отвоевали у “Ритуальных услуг”). Сад, который обеспечивает яблоками все школы. Комбинат бытового обслуживания. Что-то делать для других: вспахать огород, посеять... “Как только научимся что-то делать для кого-нибудь, – сказали на собрании, – мы будем востребованы всеми…”
Под крылом товарищества – маленькие деревенские школы (научный руководитель шушенского товарищества, лидер краевой ассоциации сельских педагогов и родителей Алевтина Васильевна Макарчук сказала: “Мы приняли решение – ни одна сельская школа в крае не может быть закрыта без аудита”).
Заспорили: а кто вас послушает, сказали одни, у вас нет авторитета. Значит, ответили другие, будем зарабатывать…
Еще подмечают: говоря о товариществе, не будем забывать о лице школы. У товарищества тридцать лиц…
Еще: как товарищество мы являемся привлекательным местом для повышения квалификации других районов.
Записал в блокнот реплики на собрании товарищества:
“Помните, из Англии приезжал представитель…”
“Мы долго не могли определиться с моделью…”
“Сельское сообщество – это довольно сложная организация. Простите, не организация, а организованность…” (Между прочим, это сельские учительницы и учителя так общаются!)
…Об инновациях, которые должны изменять отношения детей, учителей и родителей.
Об общественном контроле школы. Люди, заинтересованные образованием, должны вмешиваться в процесс: а кто там управляет школой? А какие процессы? И конечно, в бюджетной сфере. “Не знаю, как другие, а я, как директор, готов часть функций отдать, но не просто общественности, а организованной общественности…”
Товарищество пытается эту общественность организовать.
В присутствии, между прочим, наблюдающего начальства из органов управления…
Слушаю их и думаю: чем это отличается от обычных директорских посиделок?
Те ведет начальник, а тут они сами.
Есть простое товарищество. Есть благотворительный фонд с попечительским советом. Есть краевая ассоциация сельских педагогов и родителей…
“Мы вместе делаем одни и те же дела”, – говорят они.
Это уже больше похоже на Голландию…

Ружье Ленин забрал с собой

“Вы с нами до кабака дойдете?” – спрашивает гид сопровождающего меня начальника районного управления образования. Имеется в виду музейный кабак. Мы в музее “Шушен-
ском” – деревне того времени. Она сохранена, стоит на том же месте, ссылка Ильича – фрагмент ее истории.
А еще недавно казалось, что – вся история.
В 20-е годы в Шушенском существовал народный дом с избой-читальней. В 30-е открыли историко-революционный музей, в нем устраивались выставки типа “16 лет без Ленина под руководством т. Сталина”. В 70-е, к столетнему юбилею, был организован заповедник “Сибирская ссылка Ленина”, а теперь его имени на вывеске историко-этнографического музея нет…
“Так вы с нами до кабака дойдете?” – переспрашивает Надежда Николаевна Степанкова, заведующая детским музейным центром. Теперь понятно, почему она обращается к начальнику управления образования Владимиру Николаевичу Шифрину. Степанкова проводит что-то вроде детской экскурсии по Шушенскому. Взрослые к Ленину теперь не приходят. А дети почему-то идут с интересом. Ну, об этом позже.
“В этом доме, – говорит гид, – жил вождь мирового пролетариата. Вы видите табличку: 1897–1898. Это усадьба богатого зажиточного крестьянина, подворье глаз радует. Чистый двор, темный… Помните, “по сусеку поскребу, по амбару помету” – вот сусеки. Ребятишкам показываем. Забывают русский язык. Давайте в дом зайдем…”
Сослали его в Шушенское на три года. Место подходящее, вдали от города и железной дороги. Раньше сюда ссылали декабристов, польских повстанцев… По соседству, в селе Ермаково, поселились соратники…
Ильичу было двадцать семь. Приехал весной, в начале мая. Отметился у волостного. Спросил: где можно переночевать?..
Хозяин дома, Апполон Зырянов, в 30-е годы был еще жив, его в виде исключения не раскулачили, выкупили у него дом и расставили мебель, как она стояла при постояльце. Зырянов с женой и приемным сыном жили в одной половине, а постоялец – в другой. За квартиру он платил рубль. На восемь рублей казенного пособия можно было прокормить семью и купить три книги…
Через год приехала невеста с тещей. Елизавета Васильевна Гистрова, мадам, окончила институт благородных девиц, с зятем была в хороших отношениях. Да и Наденька… коса ниже пояса, местные ахали. Это потом мы ее запомним с выпученными базедовой болезнью глазами.
…Во дворе пасется жирный, ленивый конь. “Мы, – говорит гид, – иногда деток на нем катаем, любим его, балуем…”
Она ведет нас по Шушенскому и показывает: тут вот баня по-чистому – девки мылись, ворожили, покойников обмывали. В каждом доме есть что-то, что можно потрогать. “Хотим, – говорит гид, – маршрут сделать для детей с ослабленным зрением, чтобы могли “посмотреть” руками и тут же из глины слепить что-то”.
В музее есть кукольный вертепный театр. Швейная мастерская шьет одежду фольклорным группам. На Троицу устраивали ярмарку для инвалидов…
“…А это изба бедного крестьянина, белые пришли – грабят, красные грабят…”
Век прошел, а ничего не изменилось.
Деревянная лошадка позапрошлого века. Нелюбимых детей в крестьянской семье не было. Детей любили. “Сейчас говорят: что я тебя до свадьбы буду по головке гладить? А надо гладить… Детство крестьянина коротко”.
В детском центре можно поиграть со старинным сундуком, залезть в него. Позаниматься за гончарным кругом. Расписать что-нибудь в стиле хохломской, мезенской росписи, как маленькая девчоночка Юля Богатова – ни одной лошадки одинаковой не найдете. Программы называются “Детская этнография”, “Семья в музее”…
Так потихоньку, за разговором и до кабака добрались.
Здесь нас напоили медово-пряным “сбитнем”, зимой его подают теплым, летом – из погреба. Потом еще выпили по рюмке “кедровки” и послушали патефон И.Ф.Паченова с сыновьями. Славно… Гид рассказывает, что в питейном заведении, где мы находимся, вино всегда было хорошего качества, с завода братьев Даниловых. На огородах сажали хмель, табак, коноплю…
Интересно, что, хотя сельское хозяйство в Шушенском, как везде, развалилось, музей сажает то, что выращивали крестьяне в прошлом и позапрошлом веке. С успехом собирает урожай. Играет свадьбы…
“В этом доме идет тема свадьбы, значит, и приданого. Вот за ткацким станком сидит педагог детского центра, дети наши ткут, плетут, вяжут, а летом работают демонстраторами… Сибирская свадьба носила азиатский характер – свадьбу играли, лицедействовали. Каждая деталь имела смысл. Почему на невесте фата? Почему невеста на свадьбе не должна есть, пить? Почему молодой муж должен перенести жену через порог? Обо всем этом мы рассказываем… Тут идут настоящие свадьбы, с песнями, плачем…”
А свадебные рубашки с ромбом, символом будущего ребенка, невесте дарил жених. Считалось, наказание Божье, если в семье нет ребенка…
В музейном центре особые дети: ослабленные, дивиантного поведения, инвалиды. Они приходят позаниматься в мастерской, что-то сделать. Для занятий с ними – специальные программы, бесплатные.
Вот эти дети идут к Ленину…
Надежда Николаевна тридцать лет водит детей по музейным тропам. Маленькие вваливаются в историю кучей. Для тех, кому требуется “экстрим”, организуются экспедиции. Есть музейная азбука: “п” – память, “т” – толчок в развитии, “д” – дом сказок…

Чем не сказка: сельская лавка с товарами первой необходимости?
Знаменитый корниловский фарфор. Ивановские ситцы, павловопосадские платки. Погреб с рейнскими винами и рижскими бальзамами… Большое впечатление в лавке производят старинные зеркала с павлинами. Почему, когда человек умирает, зеркало занавешивают? А если зеркало треснуло, пугаются? Почему до года ребенка в зеркале не показывают?
В сельской лавчонке на коробках с конфетами, чаем и табаком – живописная реклама позапрошлого века! Удивительные филигранные бутылки под масло, под деготь, под керосин. Ботинки пошива ранее 1861 года. Весы… “Здесь у нас урок арифметики проходит, – объясняет детский гид, – изучаем аршин, сажень, локоть, вершок…”
Медную посуду, самовары продавали на вес. Поэтому жульничали, чугунную штуку туда могли запаять… Самовар стоил полкоровы. А пачка чая – полсамовара. “Самовары, самовары, самовары медны. Из-за вас-то, самовары, люди стали бедны…”
Домам полтораста лет, люди, которые в них жили, переехали. В отличие от деревень, затопленных при строительстве Красноярской ГЭС, в Шушен-
ском жителей насильно выселяли, при переезде давали хорошую компенсацию. Многие сами передавали дома музею. (“Это же была комсомольская стройка к столетию, что вы!”) Здесь и сейчас работают энтузиасты из советских времен…
А вот волостная управа, суд… Стол с зеленым сукном, кресла для судьи и адвоката, лавка для публики. Обвинитель стоял… А в дни, когда суда не было, за столом сидел полицейский, к которому надо было являться на отметку, Ульянов получал тут пособие и почту, которые приходили дважды в неделю, из Петербурга. Все это добротно, крепко, незыблемо – и развалилось в одночасье?
Осталось просвещение – удивительное в нашем отечестве. По всплескам народного просвещения на карте России можно нарисовать географию политических ссылок. “А по всплескам музейного дела, вы не замечали, – говорит наш гид Надежда Николаевна, – обнаруживаются дыры в образовании!.. Не случайно сюда идут ребятишки, родители, значит, школа что-то недодает, что-то там не так. Ну, этим тоже надо переболеть. Пойдемте в тюрьму. Ой, нас же там девки ждут, картошка перепрела…”

Позеленевший бронзовый Ильич стоит перед домом, в котором оригинал провел большую часть ссылки. Дом с колоннами, большой, красивый, для семейной пары. В углу – увитая хмелем беседка, сооруженная молодоженами. Кухня, где хозяйничали Крупская с матерью. Столовая, маленькая проходная… Здесь подлинно все, включая корзины на полу, которые передала музею Крупская. В 1938 году ее пригласили на открытие музея, но она была уже больна, прислала описание и план вещей в доме.
…Спальня и рабочий кабинет – в одной комнате. Жизнь, похожая на работу, и работа, неотличимая от жизни. Она за столом, он за конторкой. Конторка за ширмой, две кровати железные… На стене ружье фирмы “Август Франкотта”. Это не то, объяснили мне, свое ружье, когда кончилась ссылка, Ленин увез с собой. Я подумал: какая страшная историческая подробность…

Цвела весна, куковала кукушка, сообщая, сколько нам жить еще с Лениным и без. Мы занимались “закреплением урока” – имея в виду чудесный черемуховый пирог, который готовят в музее. Все шушенцы, кулинары и патриоты, болеют за эти места. Это воспитывалось в них с детства – что они особенные, шушенцы… “Поэтому спасибо Николаю II, – заключила нашу экскурсию заведующая музеем-заповедником Галина Алексеевна Бугаева, – что заслал Ленина к нам в город-памятник. За асфальт, за все спасибо. Но Ленин – только часть, а не центр Шушенского…”
Сказано, будто про власть и страну.
Осознают ли это когда-нибудь те, к кому перешло ружье Ленина?


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru