ТЕОРЕМА СОЦИУМА
Русский путь
Россияне все чаще говорят об “особом
пути” России, поскольку ей во многом
противопоказан западный опыт, на Западе ее “не
любят” и “не уважают”. Это своего рода комплекс
“опоздавшего”...
Уже к 1994 году в массовом сознании и
коллективном словоупотреблении, в
агрессивно-защитной риторике отечественных
масс-медиа вновь стал укореняться возвращенный
слоган “особого пути” России, через
неотрадиционалистов шестидесятых –
восьмидесятых годов восходящий к российским
евразийцам, почвенникам и, наконец, славянофилам
ХIХ века.
Более того, число тех, кто так оценивает
перспективы развития страны, удерживается до сих
пор. В конце восьмидесятых годов на “особый
путь” и “собственные достижения” ссылался лишь
каждый десятый опрошенный. В 2000 году их стало в
три с половиной раза больше.
На протяжении всей второй половины девяностых
годов, по данным ВЦИОМа, около четверти взрослого
населения России устойчиво “относили себя к
европейцам” (чаще других это были россияне
моложе 24 лет с высшим образованием, жители Москвы
и Санкт-Петербурга). Вдвое больше (55–57%) было тех,
кто, по их уверениям, “никогда не ощущал своей
принадлежности к истории и культуре Европы”
(остальные затруднялись с ответом). При этом ни
крупнейшие страны Запада, ни промышленно
развитые страны Востока (Япония, тихоокеанские
“тигры”), не говоря уж об исламских
государствах, для абсолютного большинства
россиян не являли собой образца
привлекательного развития. Поддержку этим
моделям высказывали в лучшем случае от одной
пятой до одной четверти россиян, тогда как до
трех пятых наших соотечественников в девяностых
годах считали, что у России “свой, особый путь”.
Так, отвечая на вопрос, на чей опыт следовало бы
ориентироваться России при продолжении реформ в
2000 году, 3% избрали в качестве ориентира Южную
Корею и других восточных “тигров”, 7% –
коммунистический Китай, 14% – США и страны
Западной Европы, а 63% согласились с тем, что нужно
“не подражать чужим образцам, а глубоко изучать
исторический опыт России, следовать ее традициям
и особенностям”, 13% затруднились с ответом. В 1991
году распределение было принципиально иным: 33%
опрошенных считали, что следует ориентироваться
на опыт США, 31% выдвигали в качестве такого
ориентира Японию, 30% – Западную Европу, 7% – Южную
Корею, 4% – страны Восточной Европы.
Вероятно, некоторые характеристики этого
выбираемого сегодня большинством “особого
пути” России можно отчасти представить,
опираясь на косвенные данные о той экономической
и политической модели общества, которую
предпочитают тоже большинство россиян. Им
предложили на выбор две экономические модели:
“основанную на государственном планировании и
распределении” и “основанную на частной
собственности и рыночных отношениях”. Число
сторонников первой увеличилось от 37% в 1997-м до 52% в
2000 году. Число сторонников второй модели тоже
выросло за это время, но совсем не столь
значительно: с 28 до 33%. Зато резко уменьшилось
количество затруднившихся с ответом: с 35 до 15%.
Из предложенных на выбор политических систем
(“советская, которая была у нас до 90-х годов”,
“нынешняя”, “демократия по образцу западных
стран”, “другое”) 42% высказались за советскую
систему, в то время как за западную демократию –
26%.
Как видим, с каждым годом растет
привлекательность советской
планово-распределительной модели. Если доля
симпатизирующих рыночной экономике колеблется
вокруг трети, перемен в политике россияне ждут и
хотят еще меньше, поскольку в большинстве своем
ничего позитивного с ними не связывают.
Еще более показательную, хотя и косвенную,
характеристику этого воображаемого пути дает,
возможно, ответ на вопрос о самой способности
россиян самостоятельно двигаться по подобным
маршрутам. И здесь между 1989 и 1994 годами в сознании
россиян произошел серьезный перелом. В 1989 году 26%
опрошенных согласились с мнением, что «нашему
народу постоянно нужна “сильная рука”», зато 45%
сочли, что “нельзя допускать, чтобы власть в
стране сосредоточилась в руках одного
человека”. В 1994 году акценты явно поменялись: за
“сильную руку” высказались уже 35% (и еще 23%
согласились с тем, что она необходима в некоторых
ситуациях), число же противников сосредоточения
власти в одних руках упало до 23%.
При этом между тягой к “сильной руке” и
предпочтением “особого пути” есть хотя и не
ярко выраженная, но явная положительная связь.
Напротив, противники железного порядка в среднем
чаще согласны с тем, что Россия явно отстала от
большинства развитых государств и ей следует
выходить на общий путь развития западной
цивилизации.
Вместе с тем аналитически разведенные нами
идейные позиции не соотносятся с разными,
“принципиально непримиримыми” группами. Оценки
различаются лишь до известной степени и во
многом зависят от формулировки вопроса. Видимо, в
умах россиян, как и в мечтах гоголевской героини,
чаще всего соединяются самые разные
предпочтения, включая, казалось бы, вовсе не
сочетаемые. Собственно, проблема реального и
бесповоротного выбора – не только
исторического, для страны, но и индивидуального,
для себя – при этом чаще всего не встает, а
мечтать на манер другого гоголевского персонажа,
Манилова, никому не возбраняется. Поэтому на
вопрос, хотели бы они жить в России, как живут на
Западе, большинство ответило “да” (48 против 34%).
Как видим, об “особом пути” России социологу
удается узнать довольно мало содержательного.
Причем для преобладающей части опрошенных этот
путь представляется исключительно в категориях
повторения уже пройденного и знакомого.
На наш взгляд, значение категории “путь”лежит в
символической плоскости как один из элементов в
конструкции современного мифа российской
исключительности.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|