Я ИДУ С УРОКА 
 

Психологи утверждают, что настоящее длится в сознании человека только три секунды. А уже через четыре секунды настоящее якобы становится прошлым.
Но вот мы читаем записки (талантливейшие!) студентки Консерватории – и прошедшее, оживая, чудесным образом превращается в настоящее. Для нас – потому что во время чтения мы начинаем жить всем этим. Для нее – потому что она и сегодня продолжает всем этим жить.

«Мы вам будем сниться! И сбываться!»

...Неужели было время, когда я не могла представить себе, как это волшебно, желанно, если по ночам снятся дети?

Уважаемые Мария и Вячеслав!
Снова обращаюсь к вам: что делать с этими «антипедагогическими мыслями» (как их называет моя дочь Наташа)? Прошло уже три года ее работы в школе, она не представляет себе, что бросит своих воспитанников. Ей удается успешно совмещать учебу, работу и творчество. Она много играет сама, в фортепианном квартете участвовала в двух международных конкурсах исполнителей, в одном (имени С.Танеева) стала лауреатом. Второго сентября в Малом зале Консерватории в составе квартета открыла очередной консерваторский сезон. Но в творческих планах на год по-прежнему присутствует «ее обычная школа». А впечатления от общения с детьми, проведенных уроков, раздумья о своих педагогических ошибках или удачах она по-прежнему фиксирует, но не всегда в письмах ко мне, а просто «для себя». Когда она приехала домой на каникулы, мы решили отправить их вам: может, это будет кому-то интересно?
С уважением и признанием,

Галина ЗЛОБИНА,
г. Салават, Башкортостан

…Первая встреча с тремя шестыми была охарактеризована коротко и емко: «Кошмар!»…
История моего появления в школе. Моя предшественница переехала на другой конец Москвы, уже, было, облегченно вздохнули «облагороженные» ее музыкой дети, но наступил период временщиков, когда появлялись ненадолго одна за другой молоденькие девушки-практикантки и исчезали, не выдержав нравов современной школьной поросли.
Это был период анархии: дети катались на шторах и рисовали на клавишах рояля загадочное слово «fax» – подразумевая другое, всем известное. Я явила собой этап если не демократии, то по крайней мере перестройки. Первый учебный год победно завершился гимном демократической молодежи – песней: «А мы с такими рожами возьмем и припремся к Элис!»
Однажды в школу наведалась старая учительница музыки: «Это только первые три года тяжело, потом привыкнете». Я привыкла раньше...

Лох Гусаров

…Уроки закончились. В отупении сижу в душном классе. Открывать окно на переменах я забываю, а на уроках мне не разрешают, после того как Маша с Арсением вылили старшекласснику на голову бутылку воды из моего окна.
Приходит Леня Гусаров из 7 «Б» (из дневника: «Гусаров и Мысин – вызов мне и моим педагогическим амбициям»). Мы разговариваем. Идем вместе в буфет. Возвращаемся. Я начинаю одеваться. «А я вас не пущу!» Оказывается, уже стащил ключ со стола и теперь закрывает дверь кабинета со стороны коридора. Я – в запертом классе.
Невозмутимо перебираю нотные сборники, пишу что-то. Разочарованный Леня отпирает дверь. Проходит от силы минуты две. А я не говорю ничего! Никаких комментариев его действиям! Леня в смятении.
Я смеюсь: «Лох ты, Гусаров!» Обиженно: «Почему?!» «Ты думаешь, я б тут осталась?» В моем голосе столько презрительной уверенности, что Гусаров, не задумываясь, выпаливает: «Выпрыгнули б в окно?!» (Кабинет на четвертом этаже.) «Балда, – говорю, – а мобильник на что? Позвонила бы вниз, директору, тебя бы и перехватили».
Мои умственные способности оценены по заслугам: ключ молча ложится на стол.

Две штуки

...Из рассказов Лени Гусарова: «Знаете, как мы с Молчановым две штуки выиграли? Он меня повел в метро, у него же батя крутой, деньги дает на «Джек-пот», и Молчун часто там играет. Я кинул два рубля, там чё-то завертелось, зазвенело, тут эта баба подходит, ну, которая следит там за всем, говорит, что мы выиграли две пятьсот. Детям, это, ну, не дают в руки больше тыщи, но мы ей пятьсот рублей отдали, она нам по штуке выдала. Знаете, за сколько мы их?..» Догадываюсь, но молчу. «За полдня!! Знаете «Рамстор» на Шереметьевской? Ну вот, мы там все рестораны обошли: и «Пиццу Хат», и «Макдоналдс», и «Ростикс», и «Дольче вита»! Знаете, такой гамбургер, ну, с солеными огурцами? Мы их запивали молочными коктейлями! А потом мы пошли на игровые автоматы, там такой клевый мотоцикл, все трясется: и руль, и педали, и седло! Очень клевый мотоцикл…» Эффектная пауза. «Знаете, как мы потом блевали!!»
Я интересуюсь: а что сказал папа? «Вы чё, думаете, я ему сказал?! Да он бы меня убил!! Я ему сказал, что выиграл двести!»
Мама у Лени умерла год назад.

«Класс дебилов»

В самом начале работы попросила детей ответить на несколько вопросов, в том числе: «О чем бы вы хотели спросить меня?»
Мы тогда едва знакомы были с 6 «Б», так что они оторвались по полной программе! Отличились все, спрашивали в основном «про это», но мне понравилось чье-то откровение: «Зачем вы пошли работать в школу? Я вас, конечно, не гоню, но у нас класс дебилов». Но это не так, крышу у них и правда снесло, но это они са-мо-вы-ра-жа-ют-ся!
Про этот класс теперь я могу говорить бесконечно. В нем – потрясающий Сеня, обаятельная и какая-то несчастная Настя, «Гарри Поттер» – Миша, фанат Масяни Федя Римский (поэтому рассказы про Римского-Корсакова пока опускаются из программы), подлый Кистенев (если он подлый, почему нужно думать про него по-другому?), сознательно-серьезный отличник Тиша… И мой кумир Молчанов – вечно несделанная физика, уравновешенный, как весы в Палате мер и весов, глаза – как два колодца, нечитаемый почерк, но чем плох повод бежать на работу?!

Наивысшее признание

«Рождественскую» на слова Башлачева я написала в девять лет. Вышло удачно – из немногого, что мне самой нравится. Нехитрая, милая, очень ласковая, напевная мелодия, запоминается легко, завораживает, убаюкивает.
Конец декабря, пою ее впервые в положительном со всех сторон 3 «Б». Тихо, внимательно слушают, подпевают с третьего куплета на «ля-ля» и «та-та». Я стараюсь. Вижу по глазам, что всем понравилось, ждут, когда начнем учить слова. Настя, обстоятельный жизнерадостный колобок, ловит наконец забрезжившую мысль и с полным знанием уведомляет: «Ну да! Мы ее в детском саду пели!»
За всю мою жизнь это было наивысшее признание моего творчества!

Шнурки

1 «Б». Маленький, взъерошенный, с грустными глазами, с вечно развязанными шнурками – Никита. Придет на урок и сидит сорок минут спиной к доске. Молча! И шнурки развязаны (ботинки на липучках купили бы, что ли). Не поет, не играет с нами.
Я расстраивалась, из-за шнурков в том числе. Каждую неделю в переменку сама завязывала ему шнурки. Я умею завязывать шнурки, но через сорок минут они снова были развязаны. Мистика!
И однажды, не выдержав моих вздохов о шнурках, он их завязал! Левый с правым. И еще раз левый с правым. Неплохим тройным узлом. Идти не может. Развязать пытались: я, нянечка, учительница из параллельного класса, Татьяна Николаевна. Бесполезно! И я (первый раз!) услышала, как смеется этот ребенок. Он так хохотал!
Прошел год. Они замечательные – 2 «Б». Они знают все ноты в скрипичном ключе, умеют писать диктанты из двух нот, разгадывать нотные ребусы, выучили всю(!) песню о пластилиновой вороне. Лучшие ученики в классе – Рома, Саша, Орхан и Никита. Только шнурки у него до сих пор развязаны.

Енотики

Отдавая детей в школу, родители вместе с телефонами «раб.», «дом.» и «моб.» написали несколько строк о своем ребенке. Про Катю мама написала: «Упряма. Не ест сосиски и морепродукты. Любит мечтать, поэтому часто отвлекается».
Я стала думать, что не совсем понимаю значение слова «часто». Катя с нами существует лишь физически, ум ее и душа где-то в недоступных галактических местах.
Играю детям польку и прошу описать эту музыку. «Солнечный зайчик скачет», «Мальчик играет в мяч», «Весенний дождь» – отвечают дети. И тут невероятное – Катя тянет руку! «Катюша, – радуюсь, – а ты что услышала?» Полные невыразимой мечтательности глаза блуждают, и Катя с печальным вздохом отвечает: «Енотики». И столько в этом невысказанного...
Я методично пытаюсь выяснить, чем занимаются енотики. Гриша суфлирует: «Играют». И Катя, от которой уже слова не добиться, смиряется: «Играют...»
Оставляю ребенка в покое: в конце концов, енотики – не распоследняя вещь на земле. Продолжаю урок. Играю пьесы от Грига до Прокофьева. Надо догадаться, о чем музыка. «Осенняя песня» Чайковского – и все последовательно описывают безрадостные осенние дни.
Тут Катя поднимает руку снова. С всевозрастающим изумлением я вся ей внемлю. И Катя, уперев взор в одной ей видимые сферы, мечтательно говорит: «Енотики...»

Докладная

Не люблю, когда во время моей игры на фортепиано подчеркнуто холодное невнимание, комментарии, просьбы отпустить в туалет... Кораблев перешел границы нормального поведения.
Разыгрываю эффектную сцену оскорбленной музы, под гробовое молчание класса прошу Кораблева написать объяснительную записку, в которой в письменном виде изложить суть его дел на моем уроке.
Жду. Получаю ужасающе неграмотное описание его безукоризненного поведения на всех уроках мировой культуры и музыки. Благодарю, продолжаю урок. Урок последний.
На последней парте остается Кораблев, что-то пишет. Подходит ко мне и, тряся оборванным листком, угрожающе говорит: «Это на вас докладная!» Вдох-выдох, чтобы не засмеяться, беру докладную «на учительницу музыки», читаю о том, какая я несправедливая, исправляю ошибки красной ручкой, пишу резолюцию: «Одобряю», возвращаю листок, подталкиваю в спину: «Вперед!»
Не знаю дальнейшую судьбу докладной, но на уроках Егор перестал хамить и даже иногда работает.

Гемма Поликрата

Почти год мучила семиклассников культурой Египта. Они меня тихо возненавидели. В отместку путали Заратустру с Камасутрой, при этом свободно и связно произносили «Кецалькоатль из Тмелан-Тлапалана».
Исчерпав и свое терпение, засунула египтян подальше в шкаф, но в шкафу же попались «Этюды об искусстве». Прочла залпом, на следующем уроке цитирую:
– «Поликрат был так обеспокоен постоянной удачей, сопутствующей ему во всех начинаниях, что решил не искушать судьбу и расстаться с самым дорогим, что у него было…». С чем же решил расстаться Поликрат? – спрашиваю.
Мнения разделились:
– С головой! Самое ценное!
– С женой!
И вдруг Кораблев: «С...!»
– Нет, – говорю разочарованно, – самое дорогое у него гемма. А гемма...
…Когда в детях просыпается пошлость? И как сделать, чтобы они поняли, что есть пошло?..

Моя мотивация

В разговорах с коллегами – к месту и не к месту произносимое «мотивация». Интересно, а у них самих какая мотивация? А у меня?
Может быть, это новая песня, которая отстанет от меня только тогда, когда напоешься, наиграешься, проговоришь с детьми о каждой строчке? И если им нравится, то это видно по глазам, скорости запоминания, по голосам в коридоре.
А может быть, это мои сны? Снится контрольная в 1 «А» по теме «Такт-затакт». Во сне на уроке нет Кристины. Я чуть с ума не сошла, ожидая урока наяву, я должна была увидеть Кристину.
Или это ожидание физического наслаждения от присутствия детей? Вот они бегут ко мне, их руки со всех сторон, ощущение ласки и сказки.
А может, это переполняющая меня информация по теме предстоящего урока? «Пер-Гюнт» Дюка Эллингтона или Седьмая Шостаковича – так, что в соседнем кабинете географии падают карты со стены.
А может быть, это глаза Колчанова, его подчеркнуто отсутствующий вид, безобразные контрольные по МХК и безукоризненные тетради по МИДовскому английскому, его друг Сева, которого дети прозвали «белокурый Флер де Лис» (цыганка – это я).
Это первосентябрьские утра, будильник в пять пятнадцать, цветы (на эскалаторе оборачивались люди, я не могла сесть в вагон, а на Охотном ряду – изумленные однокурсники, заинтригованные и, кажется, завидующие)...
Это все годится для мотивации ходить в школу?

Робертино и мораль

Рассказываю про Робертино Лоретти. Гофман – тот, что пианист, а не писатель, – говорил: не надо думать, будто произведение готово, если оно не обыграно перед публикой раза три. Вот и я на третьем-четвертом уроке про Робертино совсем по-иному чувствую урок.
Целью моей (как говорят методисты – воспитательной) на этом уроке было доступно доказать детям, что жить интересно. Это значит делать что-то хорошо, и это возможно уже в их возрасте. А если еще сказать детям, что малоизвестные факты из биографии Робертино почерпнуты из Интернета, а редкие музыкальные записи по большому знакомству достали непосредственно из итальянского посольства – успех урока обеспечен.
Слушали рассказ с предельным вниманием. Добрались до прослушивания. Я объяснила, что записи очень старые, а поет мальчик по-итальянски. Поэтому некоторые созвучия слогов могут показаться нелепыми. И это не повод для веселья.
Зря я это сказала, потому что, услышав пленительное arpedgio и «Яма-айка!», дети впали в гомерический хохот. Сначала я обиделась, но решила быть невозмутимой. Мы прослушали все песни на кассете, а смех стих так же быстро, как и появился.
Ну какая тут может быть мораль? Да никакой.

Чудо произошло

Я долго различала их с трудом. Им не повезло в начальной школе, их учительница не любит детей, я перестала ее звать к себе на уроки, когда она ударила Артема по голове. Впустую прошел год: из-за нехватки кабинетов меня с ними отправляли в актовый зал – простор для беснующихся малышей. Из всех воспитательных приемов они понимали только окрик. Об их пятом классе я думала с неохотой (из дневника: серый, безликий, не запоминающийся, скучный класс).
Но чудо произошло. Арсений, про которого говорили, что ему нужно компенсирующее обучение, стал солистом хора. Солист ловит меня в коридоре за рукав и тянет к подоконнику: «Не пущу, пока не скажете: я ваш любимый ученик?» Я смеюсь: «Арсений, у меня много любимых!» Но он не успокаивается, пока не слышит, что он в числе них.
Потом в хор пришли Толя, Катя, Кристина и Кирилл.

Без комментариев

...В тот день началась Весна. Не календарно-мартовская, а настоящая – с капелью, помутнением рассудка, пронзительной синевой и распахнутыми впервые окнами. 5 «Б» единогласно решил, что с последнего урока я их отпущу. Попыталась вразумить – ни в какую. Получился урок-откровение: что я люблю и чего не люблю; что любят они и чего не любят.
Подходит Кирилл, держа на ладошке маленькую белую мышку. «Хотите, я ее проглочу?» И не дождавшись моего согласия, заталкивает мышь в рот.
Мне становится нехорошо, а он, насладившись мгновенным эффектом, вытягивает ее за хвост обратно. Без комментариев.
Я вдруг ловлю себя на мысли, что другого такого пятого класса уже не будет.

Осим

Прихожу в 3 «А» за детьми, чтобы увести их в свой кабинет – визги, беготня; строимся; дети, ошалевшие от перемены, с трудом понимают, что происходит; мягко привожу каждого в сознание; ищем потерявшихся; веселый щебет... и у меня все меркнет внутри – в класс заходит Осим. В его глазах тоже тает последняя надежда: урок музыки состоится, я пришла...
Избегаем смотреть в глаза друг другу. Я не напоминаю ему про тетрадь – все равно ее у него нет. Осим выдирает из черновика мятый листок, рисует на нем прямоугольник, аккуратно кладет на пол и яростно топчет ногой: «Это кабинет музыки...»
Я молчу, я устала от таких демонстраций, ему не нужно и неинтересно происходящее на моих уроках, а я не умею увлечь его. И полюбить его, понять я тоже не могу себя заставить. Один его презрительный взгляд – и я сразу чувствую себя маленькой и бессильной.
Осим: папа – хорват, мама – курносая Светлана; рослый, стройный, красивый; пронзительно нерусский взгляд из-под длинных черных ресниц. Как мне полюбить недоброго девятилетнего мальчишку?
...Уроки кончились, в классе я одна, распахиваю настежь окно, перевешиваюсь через подоконник, наблюдаю, как расходятся по домам дети. Снег растаял, сухо. Солнце. Саша Огороднов притащил самокат, и продленка развлекается с модной игрушкой. Четверо играют в «квадрат», Колчанов наблюдает. Навстречу молодой светловолосой женщине с ребенком на руках вылетает Осим, рюкзак летит в сторону, мама Светлана спускает с рук младшего, и Осим, закрыв глаза, зарывается лицом в пушистые волосы брата, прижимает к себе его изо всех своих детских сил, а у меня внутри вдруг все переворачивается. Позабытый ранец валяется рядом, Осим подымает братишку на руки и целует, целует его в нос. Улыбаясь, смотрит на них мама и... я…
Наконец улавливаю нетерпеливый и обиженный возглас Гусарова: «Эй, вы совсем там зависли?»

КРУ

Третий час. Обычно, если не предпраздничные дни, не репетиции и не концерты, я в это время ухожу из школы. Но сегодня в школе КРУ (не аналог ли ЦРУ?), и я должна до четырех сидеть в классе.
Весна, а в школе подозрительно тихо. Не читается, не мечтается – КРУ... Беру тетрадь по полифонии и погружаюсь в собственные (студенческие) уроки. Голоса на лестнице – возвращается с гуляния продленка.
Любопытство во всем, даже в шевелении ушами у Рината. Еще пять минут я работаю. Под безмолвным надзором нескольких пар глаз не выдерживаю первая. Мы все вместе идем в класс географии смотреть телевизор. Их четверо – Володя, Саша, Ринат и Рушан. Все из 7 «В». Они там все друг на друга похожи – добрые, бесхитростные, не «звезды».
Программы просмотрены, неинтересно. Стулья сдвигаются вокруг одной парты, про телевизор забыто – достается заветная колода карт. Мы играем в замечательную игру, называется «дерьмо». Азартно, весело, с хохотом и воплями (внимательные взгляды географини и учительницы по химии, заглянувших в класс на шум). По уши в «дерьме» оказался Саша, дело близится к трагической развязке, накал эмоций и страстей, вокруг бегает тоскующий Гусаров, явно ревнующий меня к «дерьму» (играть с «вэшками» он не сел)…
Тут у меня зазвонил телефон. «Ты где?» Я сухо отвечаю: «На работе», – и отключаюсь. Володя смотрит на меня долгим, внимательным взглядом и, не в силах постичь мое credo, говорит: «Да, хорошая работа».

Неподдающийся

Последний урок МХК в неподдающемся 7 «Б». Выставляю оценки, рассказываю про аттестат, средний балл, выражаю соболезнование тем, у кого четыре. Болтовский возражает: «Да я все равно («всЁравно» – с ударением на первый слог. Почему-то все так говорят. Это им кажется признаком крутизны) после девятого класса пойду в школу милиции, на фиг там мой средний балл и ваша МХК!»
Я мечтательно говорю, не вразумляя и не укоряя: «Взя-атки будешь брать...» Карякина возмущенно: «Вы что, сейчас с этим борются!» И вот уже кто-то будущего мента хлопает по макушке, кто-то за кем-то бегает вокруг парт, а до конца урока еще пятнадцать минут, и, если кто-то из коллег войдет в класс, я сделаю вид, что ситуация под контролем.
В дверях – мальчик из девятого, говорит, что Дина Федоровна ругается, потому что у нее над головой кто-то сильно топочет. «Топочет? – удивляюсь я, – у нас никто не топочет!» И молю Бога, чтобы мы не провалились к Дине Федоровне.
За минуту до звонка начинается отсчет: «Пятьдесят девять... два... один!!!» Я выдыхаю: «Все!!! Больше я вас на уроках не увижу!!!»
И сюжет для окончания мемуаров. Яблоков угрожающе подходит и говорит: «Ха! Мы будем вам сниться! – И, помолчав, добавляет: – И сбываться!!»

Рисунки Г.ПАВЛИШИНА из книжки Т.МАКАРОВОЙ “Сказка о муравье, по имени Муравей”. – М., 1973

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"