Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №62/2003

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
РЕМЕСЛО

Почтовая контора

Улица Мясницкая – почтовая столица государства. Именно здесь расположен московский Почтамт.
А столичный Почтамт, разумеется, главный во всем государстве

Статья опубликована при поддержке компании "ПОЧТОВ", в каталоге которой на сайте pochtov.ru Вы найдете самые разнообразные современные почтовые ящики. Металлические или пластиковые, вертикальные или горизонтальные, на несколько квартир или одинарные, для дачи или офиса, размещаемые в подъездах или на улице – выбирайте из более чем 50 моделей, руководствуясь только собственными дизайнерскими предпочтениями и функциональной нагрузкой, которую предстоит нести Вашему почтовому ящику. Вся представленная на сайте продукция есть в наличии, поэтому Вам не придется ждать, когда выбранная Вами модель появится на складе и появится в продаже. Смело делайте заказ, и уже в ближайшее время Вы сможете либо самостоятельно забрать его со склада компании, либо он будет доставлен Вам курьером или же отправлен Почтой России или транспортной компанией. Стоит добавить, что при покупке почтовых ящиков из серии Lion Antiq доставка по Москве и в любой город России бесплатна!

Забытое сороцице

Как известно, нынешний Почтамт находится по адресу: улица Мясницкая, дом № 26. Но это было не всегда. Ранее Почтамт располагался в доме № 40 по той же улице. А еще раньше – по другим адресам. А до этого Почтамта вовсе не было. А почта вот была.
Первым почтовым отправлением в нашей стране считается берестяная грамота, найденная в Великом Новгороде. Этот документ относится к самым что ни на есть древнейшим временам, и к истории нынешней почты он относится весьма условно. Скорее эта грамотка – из области курьезов. Она озаглавлена: “От Бориса ко Ностасии”, и текст там такой: “Како приде ся грамота, тако пришли ми цоловек на жерепце, зане ми здесе дел много. Да пришли сороцицю, сороцице забыле”.
Несложно представить, как этот Борис – видимо, предприниматель и интеллигент, по крайней мере грамотный – сидит где-нибудь в деревянных палатах и ждет от супруги помощника на жеребце и любимую, но в спешке позабытую сорочку.
Более-менее серьезная почта появилась в России в тринадцатом веке. Она называлась “ямская гоньба” и представляла собой систему из ямских станций (на которых можно было сменить лошадь) и почтовых трактов (более-менее приемлемых дорог). Поначалу Москва связывалась трактами только с тремя городами – Серпуховом, Владимиром и Ржевом. Зато из Серпухова можно было попасть в Тулу, Муром и Козельск, из Козельска – в Калугу, оттуда – в Вязьму, а из Вязьмы – в Вышегород. Впрочем, в тот же Вышегород проще было ехать через Ржев. Кроме того, из Ржева можно было попасть в Псков, а уж оттуда – в Тверь и Великий Новгород. Из Ржева же вела дорога в Клин, оттуда – в северный Каргополь, из Каргополя – в Великий Устюг, из Великого Устюга – в Холмогоры. В Нижний Новгород шли тракты от Великого Устюга, Тулы и Владимира. Из Нижнего Новгорода – на Казань.
Больше никакие города не были задействованы этой “паутиной”. Ни в Ярославле, ни в Ростове, ни в Угличе почты не было.
Почта специализировалась не на доставке корреспонденции, а на доставке людей. Именно человек и был тем грузом, на который выдавались подорожные. Подорожные в то время выглядели так: “От Москвы по дорозе, по нашим землям до Новагорода послал есми Сенку Зезевидова с немчином Михайлом Снупсом – и вы бы давали Сенке по две подводы по ямом к Новагороду да и назад от Новагорода до Москвы, а Михайлу бы есте немчину давали по две же подводы от яму до яму до Новагорода, а корму бы есте давали на немчина на яму где ему лучица стати, куря да две части говядины, да две части свинины, да соли и заспы (крупы. – А.М.), и сметаны, и масла, два колача полуденежные по сей моей грамоте”.
Иной раз люди перемещались целыми командами. Тогда и рацион был несколько иной: “А се такова подорожная дана Юрью и Василью до Новагорода от Великого князя Ивана Васильевича всеа Руссии от Москвы по дорозе по нашим землям, по Московской земле, по Тферской земле по ямом ямщиком до Торжку, а в Торжок старостам, а от Торжку по дорозе до Новагородской земле по ямом ямщиком до Великого Новагорода: чтобы есте давали Юрию Греку по тринадцати подвод и с Халепою и с Костею-сокольником, а Василию Кулешину и с Юшком по тринадцати же подвод от яму до яму; а корму бы есте давали Юрию с Халепой Костею и с их людьми на яму, где им лучится стати, тушу боранью, а овчина назад, да трое куров, да хлебы; а Василью бы есте и с Юшком и с их людьми давали корму тушу боранью, а овчина назад, да трое куров и хлебы по сей моей грамоте”.
Словом, к живому почтовому отправлению соответствующим образом и относились – нужно доставить, чтобы не испортился, в частности, чтобы с голоду не умер.
В шестнадцатом веке Москву посетил Сигизмунд Герберштейн. Он оставил подробнейшее описание города и всяческих отраслей городского хозяйства, в том числе и почтовой. Как почти что все, увиденное в нашем государстве, почтовый институт обескуражил путешественника: “Начальник почт, который на их языке называется ямщиком, заботился, чтобы ранним утром мне приводили когда тридцать лошадей, а иной раз сорок или пятьдесят, хотя мне нужно было не боле двенадцати. Поэтому каждый из нас брал такого коня, который казался ему подходящим. Потом, когда эти лошади уставали, и мы приезжали на пути к другой гостинице, которые у них называются ям, то немедля меняли лошадей, оставляя прежние седло и уздечку. Каждый может ехать весьма быстро, и если случайно какая-нибудь лошадь упадет и не сможет вынести, то можно, и притом безнаказанно, похитить из первого попавшегося дома другую лошадь, а также взять ее у каждого случайного встречного”.
Сотрудником почты стать было непросто. Чтобы “охотника” приняли в ямскую слободу, требовалось поручительство огромного числа его коллег. Поручительство же выглядело так: “Все мы, Московские дороги, бронницкого яму, поручились есмы волостным людем Николо-Вежиского монастыря крестьянам и по охотнике – по Матфее, Еремееве сыне Вяжиском, в том жити тому охотнику на Московской дороге на бронницком яму в охотниках; и живучи, Государева, Царева и Великого князя Василия Ивановича всея Руси гонба гоняти с своею братьею ровно, и по государевых послов… по своей череде отпущати; а держати ему по государеву указу, на выти по три мерина добрах гонных, со всем гонным запасом с летним и зимним; и никаким воровством не воровати, и зернью не играти… и убытка, и волокиты волостным людем – не учинити”.
Со временем почтовым службам стали чаще доверять не только живой товар, но и привычную для нас корреспонденцию. Одновременно с этим почта начала обретать первые признаки чего-то регулярного. Особенное же развитие почтовые службы получили при Петре Великом. Вот, к примеру, один из указов этого непревзойденного реформатора: “Поставить почту от Москвы до Архангельска по городам на ямах; гонять тою почтой выборным московским городовым почтарям; возить с почтой из Москвы государевы грамоты, письма торговых иноземцев и московских людей; обратно привозить воеводские отписки, отписки гостей и письма торговых людей. Почте идти от Москвы на Переяславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Вологду, Вагур, Холмогоры. Почтари должны переменяться на ямах быстро, ехать днем и ночью с великим поспешанием, чтобы поспевать от Москвы и обратно добрым летним и зимним путем в 8-й и 9-й день, остановки на ямах делать в указанные числа и часы”.
Ответственность же на специалистах-почтальонах была нешуточная. Вот, в частности, один из документов: “Ехать… почтарям по почтовым станам, переменяясь наскоро, денно и нощно, нигде не мешкая ни четверти часа. А буде который почтарь в пути ехать медленно или оплошно и в указанные часы не спеет, или письма подмочит, или пьянством утеряет и за таким почтарем по указу великого государя учинена будет смертная казнь”.
В 1724 году организована московская почтовая контора. В 1725 году она получает официальное имя Почтамт (что, впрочем, не отменяет старого названия, часто встречающегося в старых бумагах. В 1799 году публикуется оригинальный указ: “Детей почтальонов, как прижитых на настоящей службе, так и на той, из которой кто в сию поступил, определить в звание отцов и их по востребованию нужды и способностям каждого на места нижних служителей при Почтовом департаменте”.
Почтальонские династии сделались делом неизбежным. Если совсем еще недавно в почтальоны выбивались, и притом с большим трудом, то с этого момента в почтальоны записывали против воли.
К этому времени Московский почтамт уже занимал особняк на Мясницкой (дом № 40). Правда, под конец столетия он переехал на нынешнее место, на угол с Бульварным кольцом. Но некоторые почтовые службы здесь все же остались. В 1905 году здешние деятели присоединились к бунтарям. Почта забастовала и даже оказала пусть и наивное, но все-таки сопротивление царским войскам.
Естественно, что социалистические идеологи воспользовались этим фактом, и со временем на здании возникла мраморная доска с мемориальной надписью: “Место массовых собраний почтово-телеграфных работников в ноябре 1905 г.”.
Этим и ограничилась официальная история так называемого старого Почтамта.

Почтальонская сабля

В конце восемнадцатого века Почтамт переместился на свое нынешнее место. А почтальоны между тем делались ближе обывателю. Почта входила в быт большого города, и почтальоны вместе с ней.
Впрочем, фигура служителя почты продолжала казаться загадочной и романтичной. Огромной популярностью пользовался в высшем московском свете Александр Яковлевич Булгаков, почтдиректор (кстати, живший здесь же, на Мясницкой, в здании Почтамта). Это был почтальон по призванию. Петр Вяземский писал о нем: “Тут был он совершенно в своей стихии. Он получал письма, писал письма, отправлял письма, словом, купался и плавал в письмах, как осетр в Оке”.
Правда, призвание Булгакова иной раз и зашкаливало за рамки общепризнанной морали. Он, например, однажды вскрыл письмо поэта Пушкина к супруге и, по словам Александра Сергеевича, “нашед в нем отчет о присяге великого князя, писанный, видно, слогом неофициальным”. Александр Яковлевич не задумываясь написал донос в полицию. Пушкин потом возмущался: “Однако, какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства! Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина”.
Правда, иной раз подобное рвение приводило к действительной пользе. Одно время, например, в Почтамте служил цензором по иностранным книгам некто Асаф Горлицын. Один из современников описывал его трудовой подвиг: “У одной из великих княгинь в Петербурге пропали как-то редкие драгоценности. Асаф, по долгу службы читая иностранную корреспонденцию, напал на письмо на каком-то восточном, кажется, персидском языке, написанное шифрами. Расшифровав письмо и переведя его, Асаф убедился, что напал на воровскую переписку об украденных бриллиантах великой княгини. Он дал знать о том куда следует. Снеслись с персидским правительством и в конце концов нашли в Персии под дубом эти сокровища”.
Но это личности чиновничьи. Сам же почтальон являлся вообще фигурой роковой. Представителю этой профессии был посвящен романс малороссийского поэта Е.Гребенки:

Сумка черная на нем,
Кивер с бронзовым орлом.
Сумка с виду хоть мала –
Много в ней добра и зла:
Часто рядом там лежит
И банкротство и кредит…

Внешность же почтальона сочетала в себе пафос и потертость. В одном из чеховских рассказов (“Ведьма”) в дом входит “молодой белокурый почтальон в истасканном форменном сюртучишке и в рыжих грязных сапогах”. Зато спустя минуту “ямщик вышел и немного погодя внес… почтальонскую саблю на широком ремне, похожую фасоном на тот длинный плоский меч, с которым рисуется на лубочных картинках Юдифь у ложа Олоферна”.
Неудивительно, что почтальоны были граждане воинственные. Вот, например, газетная заметка от 17 мая 1885 года: “Почтальон Яблонский, проезжая по 1 Мещанской части, при встрече с легковым извозчиком, крестьянином Януариевым, ударил кнутом его лошадь, а Януариев кнутом же нанес ему удар по лицу и рассек правую щеку”.
Сам же Почтамт со временем предоставлял гражданам самые разнообразные виды связного сервиса. Это, например, было единственное место в городе, где обычный обыватель мог запросто позвонить в Санкт-Петербург. А перед Почтамтом обычно толпились посыльные в форменных серых костюмах и красных фуражках. Называли их “красными шапками” и отправляли с посланиями за не слишком высокую плату.
Со временем почта все более входила в городской быт. Россияне приучились отправлять друг другу не одни лишь письма, но еще и поздравления со всяческими праздниками. Газеты сетовали: “Во всех московских почтовых учреждениях и особенно в центральном отделении почтамта во время Страстной недели и первых дней праздника Пасхи в виду огромного поступления в это время корреспонденции и в частности визитных карточек шла усиленная работа”.
В старом Почтамте становилось тесновато, и в 1912 году на его месте было открыто новенькое здание (дошедшее до наших дней), выстроенное по проекту О.Р.Мунца, Л.И.Новикова, а также братьев Весниных. И спустя всего лишь год поэт С.Соловьев отметил новенькое здание в своем стихотворении “Москва”:

Но дальше, дальше в путь. Как
              душно и тепло!
Вот и Мясницкая. Здесь каждый
              дом – поэма,
Здесь все мне дорого: и эта надпись
              Пло,
И царственный почтамт, и угол
               у Эйнема.

Началась новая эпоха в жизни нашего Почтамта.

Ради цыбика чаю

А тут еще стало стремительными темпами развиваться новенькое увлечение – филателия. В сентябре 1883 года несколько московских чудаков посовещались и в результате основали “Московское общество собирателей почтовых марок”. Правда, в скором времени власти на всякий случай это общество прикрыли и вновь открыли только в 1888 году.
Город к тому времени забыл о пионерах этого занятия, и в 1888 году газета “Московский листок” опубликовало заметку “Курьезное общество”: «8 сентября, в отдельном кабинете гостиницы Билло, на Большой Лубянке состоялось первое заседание нового общества “собирателей почтовых марок”. На заседании присутствовало 22 человека, из которых только один был русский, а остальные немцы и евреи. Председательствовал г. Зелихсон. На заседании выбрана комиссия для выработки устава и были рассмотрены коллекции старых марок. В числе марок имеются старые почтовые марки, стоящие по несколько сот рублей каждая. Интересно при этом, что протокол заседания писался на немецком языке и русского разговора в заседании московского общества не было слышно».
Одним из видных дореволюционных собирателей был, как ни странно, Ипполит Матвеевич из романа Ильфа и Петрова “12 стульев”. Он специализировался на российских земских марках, и его коллекция в то время уступала лишь коллекции мистера Энфильда из Глазго. Чтобы удовлетворить свои амбиции, хитрый Воробьянинов организовал выпуск в своем уезде новой марки – всего навсего в двух экземплярах, и когда Энфильд попросил у Воробьянинова продать ему столь редкий экземпляр за сколько Воробьянинов захочет, тот ответил англичанину надписью на латинице: “Nacosia – vicousi!”, после чего “деловая связь с мистером Энфильдом навсегда прекратилась и удовлетворенная страсть Ипполита Матвеевича к маркам значительно ослабела”.
Впрочем, в России марки собирали издавна, но вовсе не с коллекционной целью. В частности, в повести “Полунощники” Лескова был некий мальчик лет девяти, “имеющий в чертах большое сходство с военным”. Он занимался очень странным делом: “Перед мальчиком куча вскрытых конвертов, с которых он смачивает слюнями марки и переклеивает их в тетрадь. Делает он это скоро и ловко и с замечательною, недетскою серьезностью…” На вопрос, зачем ему так много марок, мальчик отвечал:
– За это в Ерусалиме бутыль масла и цыбик чаю дают.
“Умный… мальчишка – какой хозяйственный”, – думали старшие. Филателией здесь даже не пахло.
В первые годы после революции отношение к филателистам было приблизительно таким же снисходительным. В частности, “Красная газета” писала в 1929 году: “Из всех страстей и страстишек, какие владеют человеческим сердцем, коллекционирование почтовых марок, пожалуй, самая невинная и самая распространенная… В наши дни коллекционирование признается большинством невинной, но и никудышной забавой”.
Тем не менее за маркой признавалась этакая познавательность. Якобы филателист, увлекшись марками на тему географии, заинтересуется тем, как в далеких странах проживает угнетенный пролетариат. А собирающий коллекцию “Жизнь замечательных людей” выучит биографии видных революционных деятелей.
К тому же марки собирало множество людей, которых советская идеология считала образцом для подражания – поэт Валерий Брюсов, писатели Горький и Чехов, полководец М.В.Фрунзе, полярники Эрнст Кренкель, физиолог Иван Павлов, командир крейсера “Варяг” контр-адмирал Всеволод Руднев и даже дочка Карла Маркса. Так что постепенно марочное собирательство делалось все популярнее.

Асфальта алчного личинка

Новая власть не то чтобы существенно, но все же изменила жизнь Почтамта. Посыльные куда-то подевались, зато функции почтамта несколько расширились в ином, весьма оригинальном направлении. Юрий Нагибин вспоминал: «Почтамт – неотъемлемая часть моего детства. Он шефствовал над нашей школой, и мы ходили туда собирать бумажный утиль. В ту пору ощущался острый нехваток бумаги, торпедных катеров и дирижаблей, и я все свое пионерское детство собирал бумагоутиль, металлолом и средства на строительство катеров и воздушных кораблей.
Мы ходили на Почтамт в ранние утренние часы, в просторных тихих залах нежно шуршали ролики конвейеров, развозящих по этажам письма в конвертах, пакеты с красными сургучными печатями, кипы брошюр и газет. Утиль мы сдавали во дворе весовщику, он шмякал наши мешки на большие весы с гирями и выдавал квитанции.
Однажды я совершил подлог ради победы в соревновании пионерских звеньев. Мое звено безнадежно проигрывало звену Карнеева, и я сдал в утиль два мешка свежих брошюр “Как разводить шампиньоны”. Каким-то образом дело вскрылось. Я не вылетел из пионеротряда главным образом благодаря умелому заступничеству Коли Карнеева».
Этим отношения Почтамта с местной пионерией не ограничивались: “Ходили мы сюда и по вечерам в столярную мастерскую. Мы сколачивали фанерные ящики для рационализаторских предложений рабочих и служащих Почтамта, выпиливали лобзиком карикатурные портреты прогульщиков, бузотеров и пьяниц. Помню, каким успехом пользовалось изображение четвертной бутылки со скрючившимся в ней красноносым гомункулусом. Сбоку шли фамилии главных пьяниц Почтамта. Вот так мы боролись с алкоголизмом на заре туманной юности. Странно, что опозоренные алкаши не устроили нам темную. Может, не заметили нашего плаката с пьяных глаз?”
Вообще же Почтамт стал, что называется, организацией открытой. В частности, в детском путеводителе по городу подробно разъяснялось, как устроить познавательное путешествие по этому учреждению: “Для экскурсии удобнее время до 3-х часов дня. Разрешение на осмотр всех работ можно получить на месте у администрации по предъявлении удостоверения личности и разъяснения цели посещения. (Для этого из вестибюля надо пойти по лестнице направо во 2-й этаж, в кабинет начальника или его помощников.)
Посещение почтамта представляет значительный интерес. Оно, с одной стороны, знакомит с новейшим техническим оборудованием этого большого и сложного механизма, с другой – дает почувствовать ту громадную роль, которую играет почта в экономической и культурной жизни нашей страны”.
Но странно – почему-то сам Почтамт стал неосознанно восприниматься как нечто недоброе и даже агрессивное. Вот, например, четверостишие из стихотворения Б.Пастернака “Бабочка-Буря”:

Как призрак порчи и починки,
Объевший веточки мечтам,
Асфальта алчного личинкой
Смолу котлами пьет почтамт.
Маяковский же был более конкретен:
Балансирую –
           четырехлетний навык! –
                тащусь меж канавищ,
                     канав,
                     канавок,
И то – на лету вспоминая маму –
            с размаху
                     у почтамта
                    плюхаюсь в яму.
На меня тележка.
На тележку баба.
В грязи ворочаемся с боку на бок.

Почему именно у Почтамта произошло роковое падение в грязь – непонятно.
В другом стихотворении все тот же автор излагает новую страшилку:

Жил на Мясницкой один старожил.
Сто лет после этого жил –
про это лишь –
сто лет! –
говаривал детям дед.
– Было – суббота…
под воскресенье…
Окорочок…
хочу, чтоб дешево…
Как вдарит кто-то!..
Землетрясенье…
Ноге горячо…
Ходун – подошва!..
Не верилось детям,
чтоб так-то
да там-то.
Землетрясенье?
Зимой?
У почтамта?!

А Булгаков еще в своих ранних редакциях “Мастера и Маргариты” упоминал наш Почтамт исключительно как место бед и тревог: “На Мясницкой у почтамта в полдень разрыдалась девушка, торгующая с моссельпромовского лотка шоколадом. Оказалось, что какой-то негодяй вручил и так нищей, нуждающейся продавщице червонец, а когда она через некоторое время вынула его из жестяной коробочки, служившей ей кассой, увидела в руках у себя белый листок из отрывного календаря”.
И в другой редакции, когда Иванушка Бездомный ловил Воланда, Почтамт и вовсе оказался оборотнем: “Весьма отчетливо он видел, как Воланд повернулся и показал ему фигу. Иванушка наддал и внезапно очутился у Мясницких ворот, у почтамта. Золотые огненные часы показали Иванушке половину десятого. Лицо Воланда в ту же секунду высунулось в окне телеграфа. Завыв, Иванушка бросился к двери, завертелся в зеркальной вертушке и через нее выбежал в Савельевский переулок, что на Остоженке”.
Впрочем, какие-то причины настороженного отношения к Почтамту все же были. Некто Н.П.Окунев записывал в дневник в 1922 году: “Все уличные часы до сего времени или стоят, или врут больше моих; даже на вокзалах и на Почтамте”.
Другой мемуарист (точнее говоря, мемуаристка, И.Соя-Серко) писала (приблизительно тогда же): “Всякие мелочи, такие характерные для тех времен, теперь кажутся занимательными. Так, на московском почтамте все простые деревянные ручки были прикреплены к столикам цепочкой (чтобы не утащили), и когда посетители почтамта писали письма или надписывали конверты, раздавалось мелодичное позвякивание”.
А в 1929 году на здании Почтамта и вовсе вывесили знамя из рогожи, изображающее черепаху. Это был символ отставания, вывешенный так называемой легкой кавалерией из активистов-комсомольцев.
Но, впрочем, подобные символы украшали тогда не один лишь московский Почтамт.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru