КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
ОБРАЗ 

Древо желаний художника

Вспоминая Тенгиза Абуладзе

«Покаяние» Тенгиза Абуладзе всколыхнуло сознание советского общества 80-х годов, как за двадцать лет до этого другое произведение – «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына. В обоих случаях общество, будто затаившись, ждало именно такого пробуждения и оказалось в высшей степени восприимчивым к новой реальности, где царила бесстрашная правда, дверь в которую распахнули эти великие произведения. После «Одного дня», а потом после «Покаяния» уже невозможно было вернуть общественную жизнь огромной страны в прежнюю колею. Книга и фильм стали судьбоносными.
Повесть читали взахлеб, передавая «Новый мир», где она была опубликована, из рук в руки. Фильм, несколько лет пролежавший на полке, смотрели толпы потрясенных зрителей. Он выманил из квартир «молчаливое большинство», ту часть публики, которая перестала ходить в кино, довольствуясь телевизором. Название его – «Покаяние» – звучало непривычно, будоражило и пугало еще до просмотра даже тех, кто никогда не каялся и тем более не знал слов Тертуллиана: «Время покаяния – опасное и страшное время». Финальная фраза «Зачем нужна дорога, которая не ведет к храму?!», произнесенная неподражаемой Верико Анджапаридзе, стала крылатой. А сам фильм – одним из самых влиятельных и в истории отечественного кино, и в нарождающемся нашем новом историческом сознании.
Снятый почти подпольно благодаря поддержке грузинских республиканских властей по уникальной схеме, позволившей обойти обязательную предварительную цензуру Госкино, фильм тем не менее не мог быть показан народу. Но пришло его время. Решению о его выпуске на экраны, которое принималось «на самом верху», предшествовал закрытый просмотр в почти пустом, напряженно затаившемся Белом зале Дома кино. Тогда недавно избранный секретарь Союза кинематографистов СССР Элем Климов сказал Тенгизу Абуладзе: «Дело чести нашего Союза – добиться выхода вашего фильма на экраны». Это прозвучало как обещание, но никакой уверенности в этом не было и не могло быть. Оператор Михаил Агранович, вспоминая работу над «Покаянием», говорил, что никто, кроме Абуладзе, не верил, что фильм когда-нибудь кто-нибудь увидит.
Вскоре началось триумфальное шествие «Покаяния» по экранам страны и мира. Через год картина была показана на Каннском кинофестивале и получила там престижные награды – Большой приз жюри, премии ФИПРЕССИ и экуменического жюри.

* * *

Абуладзе не начинал одиночкой. Он пришел в кино в удачное время крупных сдвигов в обществе, которое из-за войны и победы над фашизмом оказалось, хотя и ненадолго, гораздо более открытым, чем раньше. Он был одним из талантливых и ярких режиссеров послевоенного поколения, чьи свежие картины буквально за два-три года в корне изменили облик советского кинематографа. Он был из поколения, вкусившего терпкую сладость победы над общечеловеческим злом. И навсегда сохранил этот шик победителя.
Глубоко национально укорененный художник, он всегда осознавал себя частью большого кинематографического мира. В первых же его фильмах (в «Лурджа Магданы», снятой совместно с Резо Чхеидзе, в «Чужих детях», в «Я, бабушка, Илико и Илларион») при всем своеобразии чувствовались общие черты тогдашнего кинематографа, где властвовало итальянское влияние – внешняя простота фабулы, внимание к жизни обыкновенных людей и доверие к этому обыкновенному в них. Эту его принадлежность к большому миру кино чувствовали и в Москве, и за рубежом. И международное признание, пришедшее с первой же дебютной картиной «Лурджа Магданы», завоевавшей главный приз в Канне среди короткометражек, и повторившееся с «Мольбой», «Древом желания» (премия «”Давид” ди Донателло» за лучший иностранный фильм), и особенно с «Покаянием» с его каннскими наградами, – прямое тому свидетельство.
За годы и от фильма к фильму творчество Абуладзе приобрело характер особого художественного мира со своими четкими философскими и художественными чертами, где, несмотря на способность к обновлению стиля, сохранялся до времени ведомый лишь ему общий замысел. Забавное и трагическое, комедия и высокая драма естественно сливаются в единую, предельно выразительную картину. Рассказывая частную историю, художник не упускал из виду общие и вечные понятия, стремился вывести сюжет к общим законам бытия.
Абуладзе, окончивший ВГИК, начинал в единой семье советских кинематографистов, но некоторая периферийность грузинского кино давала чуть больше свободы и воздуха. Это обстоятельство сыграло решающую роль при создании «Покаяния».
За сорок лет работы Абуладзе снял семь художественных и несколько документальных лент, но малое число работ не помешало ему стать известным и любимым режиссером как у нас, так и за рубежом.
Появление документального фильма Наны Джанелидзе «Тенгиз Абуладзе – Древо желаний» – радостное и важное событие. Оно напоминает нам о новой актуальности творчества Абуладзе. Как внимательно должны были бы смотреть «Мольбу» после всех событий на Кавказе. Ее воспринимали (не без труда) как философскую поэтическую притчу, и справедливость этого отношения неоспорима, но ведь уже тогда, в середине 60-х годов, когда межнациональная рознь казалась чем-то навсегда изжитым, это была картина о корнях розни и ненависти и путях преодоления вражды. Она напоминает нам и о том, что вопрос о дороге к храму, прозвучавший в финале «Покаяния», не перестал быть насущно важным.
Фильм «Тенгиз Абуладзе – Древо желаний» сделан близким человеком с близкого расстояния. Это естественная интонация – верная ученица и соавтор сценария последнего фильма мастера, Нана Джанелидзе, к тому же жена его сына и мать его любимого внука. Она собрала соавторов и сотрудников – сорежиссера и друга Реваза Чхеидзе, с которым Абуладзе пережил минуты триумфа в Канне, соавтора сценария «Мольбы» Реваза Кваеслава, его актеров – Софико Чиаурели, Отара Мегвинетухуцеси, Кахи Кавсадзе, Автандила Махарадзе, операторов Ломера Ахвледиани и Михаила Аграновича. Сняла и записала их воспоминания.
Но в фильме присутствует гораздо больше людей – в хронике, в фотографиях, в авторском комментарии: Сергей Эйзенштейн, операторы Леван Пааташвили и Александр Антипенко, Мзия Махвиладзе, жена и замечательная театральная актриса, которую Абуладзе снял только один раз – в «Покаянии», где она блеснула талантом, как блистала на сцене театра Марджанишвили, Верико Анджапаридзе, Федерико Феллини, Ив Монтан и многие другие.
Фильм Джанелидзе пронизан печалью, и эту печаль зритель разделяет полностью. Прошло немало лет после смерти Тенгиза, но чувство утраты не ослабело, а даже усилилось. В фильме сказано справедливо и горестно: «Когда такой человек уходит из жизни – его место никто не может занять». Но необходимо добавить, и в случае с Абуладзе с особым акцентом, так как он был не только признанным и любимым, но и значимым для Грузии художником: когда в нации был и есть такой человек, его след остается навсегда, его присутствие неистребимо. Ведь гении и святые формируют нацию и обеспечивают ее будущее.
В картине, несмотря на ощущение утраты и пустоты, которые Нана Джанелидзе выразила в изобразительном ряду, сквозь печаль проступает явственное ощущение присутствия героя. Да, кресло, в котором режиссер сидит на одной из фотографий, опустело, и книги на полках напрасно ждут прикосновения хозяина, библиофила и хорошего читателя. Однако сумрак, в который погружен кабинет и предметы в нем, не мрачен, он таинственным образом представляется мне не сумраком прощания и угасания, а предрассветной полутьмой. Так и слышатся строки любимого Тенгизом и народом Грузии великого поэта Илии Чавчавадзе, погибшего от руки наемных убийц: «Добрая моя родина, не печалься! Хоть настоящее сурово, будущее принадлежит тебе».

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"