КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
ПУТЕВОДИТЕЛЬ ПО ВЫСТАВКЕ 

Застывший кадр неснятого фильма

Проза поэта, поэзия живописца, живопись музыканта… Виды искусства благотворно влияют один на другой, если, конечно, не являются метаниями дилетанта. Фотовыставка Карлоса Сауры в Институте Сервантеса на Ногинском бульваре в Москве – выставка работ выдающегося кинорежиссера, ставшего выдающимся фотографом. Он снимает фото во время киносъемок, а во многих фильмах Сауры действуют фотографы и уж во всяком случае – фотографии.

По двум большим альбомам, представленным на выставке, легко определить, что ее посетителю досталась лишь небольшая часть многолетней – с юных лет – фотодеятельности кинорежиссера. Оригинальность и профессионализм этих картин столь несомненны, что невольно задаешься вопросом: не фотограф ли Саура снимал фильмы режиссера с этим именем? Однако память кинозрителя дает отрицательный ответ.
Первые фильмы испанского режиссера в силу обычного советского абсурда попали к нам почти сразу, еще при жизни Франко, через внеконкурсные показы на московских международных кинофестивалях и в киноклубах, этих тайных ложах вольных каменщиков в СССР. И сразу приобрели почитателей среди клубного зрителя. При этом Карлос Саура оказался, как это ни странно, в компании не с Луисом Бунюэлем, несомненным его кумиром, о котором он пишет: «Бунюэль относился к числу эмигрантов в ссылке, к тем, о ком в моем университете лучше было даже и не упоминать. Запрещенные имена, призраки поколения, проигравшего войну, все эти марксисты, анархисты, атеисты и масоны… Какой контраст представляли его жизненная сила, его страсть и наше уже послевоенное поколение, выросшее в атмосфере затянувшегося отпевания усопших, разочарованное и скучающее!.. Да, возможно, Бунюэль повлиял на меня в плане идей и концепции мира. В его кино меня всегда потрясал этот взгляд, эти игры с временем…».
Поклонники, однако, поместили Сауру рядом с Ингмаром Бергманом и близкими к знаменитому шведу северянами Европы. Холодноватое кипение поднятой «людьми манифеста Александра Клюге» новой немецкой волны, частично совпавшей по времени с приходом Сауры в кино, совпало с ним темами, духом поражения и самобичевания, комплексом «детей фарисеев» и некоторым провинциализмом, стремлением постоянно «бежать впереди прогресса».
Но если художественный анализ собственной истории у Фолькера Шлендорфа, Маргарете фон Тротта, Райнера Вернера Фассбиндера охватывает вполне обозримую генеалогию в два-три поколения, Карлос Саура выводит ритм и сбои ритма из самой толщи, из магмы национальной истории. И даже не столько истории, сколько судьбы Испании.
Это касается его кинодрам и биографических фильмов – от «Выкорми ворона» до «Гойи в Бордо», но еще более – его музыкальных фильмов, если можно так обозначить эти исследования разноначальных танцевальных и певческих традиций в испанской культуре. «Кровавая свадьба», «Кармен», «Колдовская любовь», «Фламенко», «Танго»… Музыкальные пристрастия Карлоса Сауры также заметны на выставке. Три танцовщицы в разных фазах сообщают фотографии ритм фламенко, Пако де Лусия с гитарой помещен на фоне светлого круга, и трудно понять, где кончается гитара и начинается великий гитарист, но нимб однозначен.
В серии фотографий «Моя семья» – портреты и жанровые сценки, и поколения младенцев и стариков не сменяют друг друга, а прорастают сходством черт и жестов, выражением сдержанного, но доверчивого любопытства к жизни.
Скульптурная выразительность фотографий, сделанных в путешествиях по Испании – «По земле Кастилии», «Ярмарка скота», «Андалузия», «Санабрия», – была подготовкой к книге о людях Испании. От книги Сауру отвлек фильм. Но фотографии остались. В какой-то степени фотография – реванш и месть кинорежиссера за трудный путь к фильму. Его свобода, полная независимость от вкусов и капризов продюсера и сценариста, оператора, денег на передвижную электростанцию и громоздкой, как мафия, киногруппы. Все таинственное и необъяснимое, что в кино, в ходе бесчисленных объяснений и доказательств слетает, как пыльца, поблескивающая на кончиках крыльев бабочек и эльфов, становится доступным и возможным для художника в фотографии. Долгий взгляд, всматривание, открывающее второй, и пятый, и шестнадцатый планы.
Языком искусства народ говорит со своим временем. Никакие другие организмы цивилизации, сколь бы ни были они впечатляющи: заводы и международные организации, университеты и образ правления, персональные компьютеры и гольф во всякое время года – не способны установить этот диалог, если немотствует искусство. Гигантомания диктаторов, чьи огромные и бездарные истуканы нависают над лачугами сограждан, и мародерский дизайн их многочисленных дворцов тоже по-своему красноречивы, свидетельствуя о том, что здесь расторгнута связь с временем. Народ безмолвствует, потому что нем, его художники уничтожены властью или соблазнены ею, что одно и то же.
В самые тяжелые в истории Испании времена упадка, самые опасные для духа испанцев времена богатства нельзя найти сколько-нибудь длительного периода полной немоты искусства этого народа. Позолоченная и обессиленная награбленным у инков золотом, Испания дала миру Дон Кихота, рыцаря Прекрасной Дамы, искавшего подвигов в ее честь, и Дон Хуана, бросающего вызов небесам, чтобы заставить их отвечать, пусть и ценой спасения души. Расстрелянная солдатами Наполеона Испания дала Гойю, а почти стертая с карты мира гражданской войной – великих эмигрантов Пабло Пикассо и Луиса Бунюэля.
Испания Карлоса Сауры в долгие годы правления Франко, когда изоляция страны, вина одних и обида других замыкали уста всем, была наименее благоприятна для искусства, особенно для кино, хотя в ХХ веке эту новую эолову арфу власти предержащие любили особо. И пытались настраивать ее, забывая, что это может только художник.
Интересно, что студент киношколы, которому предстояло стать зятем Чарльза Чаплина и ассистентом Бунюэля на его первой после изгнания испанской картине “Виридиана”, учился по учебникам и фильмам советских мастеров. Это стало известно, когда на вопрос, кого из российских кинематографистов он знает, Карлос Саура назвал Льва Кулешова (“Кулечов”) и Дзигу Вертова. И при этом он стал (именно стал, а не остался) самым, может быть, испанским из испанских режиссеров, верным служителем духа и формы испанского искусства, разгадчиком его тайн.
Карлос Саура запечатлел в своих фотографиях время. Но оно не застыло, оно клубится и грохочет между крупным планом Бунюэля и дальним общим планом острых крыш города, древние камни которого не знали перемен до этой встречи с художником: тем, кто на фото, чьими глазами они смотрят на мир, и тем, кто уловляет мельчайшие доли улетающего времени и преобразует его в вечную красоту. Или – почти вечную.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"