ЛЮБИМЫЙ ГОРОД
Почтовые истории
На улице Ленина, дом № 43, стоит
довольно странное строение в смешанном стиле.
Здесь и колонны, и скульптуры, и балкончики, и
надписи, выполненные прямо на фасаде (этакий
привет конструктивизму). Оно было построено в
1950–1951 годы и получило название Дом связи.
Впрочем, история орловской почты колоритна не
меньше.
В девятнадцатом веке
почта ассоциировалась в первую очередь с конной
повозкой. Разумеется, в городе было немало
подобных повозок – извозчичьих в первую очередь.
Орловские извозчики не вдохновляли. Некто
В.А.Друцкой-Соколинский писал: “Все они были
владельцами старых потрепанных пролеток без
верха, все винтики и гайки которых звенели при
каждом движении экипажа. Худые старые лошади
плелись ленивой рысцой. Возница почему-то сидел
всегда боком на своих козлах, держа в одной руке
кнут, а в другой обе вожжи, которыми немилосердно
и ежесекундно дергал свою клячу. Его когда-то
синий, а от солнца совершенно серый армяк имел на
верху спины единственное украшение – цинковую
четырехугольную бляху с его номером… Весь выезд
был удивительно убог и невероятно ветх”.
Правда, и в извозчичьем быту была своя романтика.
Герой бунинской “Жизни Арсеньева”
распространялся по этому поводу: “На Московской
я заходил в извозчичью чайную, сидел в ее говоре,
тесноте и парном тепле, смотрел на мясистые, алые
лица, на рыжие бороды, на ржавый шелушащийся
поднос, на котором стояли передо мной два белых
чайника с мокрыми веревочками, привязанными к их
крышечкам и ручкам”.
Но простого обывателя такая сторона жизни
извозчиков не слишком волновала.
Не меньшие, а то и большие проблемы составляли
“междугородные” извозчики, то есть те, которые
базировались на почтовых станциях. Николай
Гоголь писал Данилевскому: “Добрался я до Орла
благополучно. Но здесь, к величайшему моему
изумлению, дилижанса я не нашел. Они уничтожены.
Как жалею теперь, что я не взял из дому человека.
Уж хотел отправляться один на так называемых
вольных и на перекладных, но раздумал, вспомнив
хворость свою и недостаточную храбрость, и
решился нахальным образом взять у тебя человека,
а у добрейшего Александра Михайловича бричку до
Москвы”.
Впрочем у наших высокопоставленных сограждан не
было таких проблем. Тот же Гоголь изумлялся: “Я
постараюсь известить публику, что “Инвалид” в
фельетоне заключает интересные сведения. Мы в
Калуге… ежедневно читали эту интересную газету
и вычитали раз, что прапорщик Штанов приехал из
Москвы в Калугу, через три дня узнали, что он
поехал в Орел. Из Орла он объехал наш город и
поехал прямо в Москву. Из Москвы в дилижансе в
столичный город Санкт-Петербург. Так было
напечатано слово в слово в фельетоне
“Инвалида”. Оттуда прямо в Москву, а из Москвы в
Калугу, а из Калуги в Орел. Мы рассчитали, что
прапорщик Штанов провел на большой дороге
отпускные двадцать один день. А зачем он делал
эти крюки, это неизвестно и осталось
государственной тайной”.
Впрочем, уже спустя два года после неожиданного
происшествия, случившегося с Гоголем, ситуация
была исправлена. 1 июня 1850 года было наконец
открыто регулярное сообщение с Первопрестольной
столицей. Более того, цены были фиксированными, и
городской почтмейстер извещал о них: “Цены от
Орла до Тулы и Москвы, равно от Мценска до Орла
следующие:
до Тулы: внутри кареты – 7 рублей серебром,
снаружи – 5 рублей серебром,
до Москвы: внутри кареты – 14 рублей серебром,
снаружи – 10 рублей серебром,
от Мценска до Орла: внутри кареты – 2 рубля
серебром, снаружи – 1,5 рубля.
За поклажу вещей, сверх дозволенных каждому
пассажиру бесплатно 20 фунтов, взыскивается по 5
копеек серебром за каждый фунт. Желающие
записаться в означенные места могут явиться для
сего к Орловскому губернскому почтмейстеру”.
Хромала дисциплина и у почтальонов. Начальник
Орловского почтово-телеграфного округа
П.М.Страхов доносил до своих подчиненных
результаты высокой ревизии, проведенной
генерал-лейтенантом генштаба Петровым: “Его
превосходительство обратил внимание на то, что
почтово-телеграфные чины, при объяснениях с
начальствующими лицами, позволяют себе
нетерпимые вольности, так, например: стоят не
прямо, а опираются руками на стол или стул,
засовывают руки в карманы брюк, закидывают их
назад и т.п., что свидетельствует о расшатанности
дисциплины и об отсутствии уважения низших чинов
к старшим, каковой беспорядок исподволь
внедрился в привычки только потому, что
начальники учреждений своевременно не обращали
на это внимания и не замечали чинам неприличных
поз при представлениях и объяснениях”.
Впрочем, “неприличные позы” почтальонов Орла
были только цветочками. Судя по соответствующим
документам, здесь служили не одни лишь бравые
ребята. Вот, например, характеристика, данная
почтальону Скворцову: “Постоянно ведет
нетрезвую жизнь и без дозволения начальства
отлучается от должности неизвестно куда и не
является на службу по нескольку дней… кроме
того, почтальон этот так ведет себя по службе, что
ему невозможно ни в чем доверить”.
Не лучше был его коллега Афанасий Дьяков:
“Афанасий Дьяков ведет жизнь нетрезвую и всегда
почти является на службу в пьяном виде, кроме
того, следуя с почтой, он прибыл в Болхов в таком
виде, почему он тамошним почтмейстером не мог
быть отправлен далее”.
Но не только увлечение спиртным было бедой
орловских почтальонов. Вот, например, аттестация
господина Меркулова: “...преклонных лет, глух и
весьма слаб здоровьем, отчего не может с пользою
нести почтовую службу”. Но и в этом случае не
обошлось без традиционных претензий: “Да также
Меркулов является иногда на службу в нетрезвом
виде”.
Естественно, что за подобные геройства
почтальонов увольняли. Но на их место заступали
верные последователи сего благого начинания.
А в 1881 году в жизни орловских связных появилось
принципиальное новшество. “Орловский вестник”
сообщал: “У нас в Орле недавно сделана попытка
введения телефона. Квартира полицмейстера
соединена с полицейским управлением телефоном,
действующим пока вполне исправно”.
Прогресс неотвратимо наступал. Новые средства
требовали новой дисциплины.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|