РОДИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА
НАБЛЮДЕНИЯ

Не обидеться вопреки всему

Иногда дети, словно нарочно, злят взрослых.
Но только тем, кто сумел сдержаться и не огрызнуться в ответ, они доверяют и успокаиваются рядом с ними

Его опять ругали в школе на самом первом осеннем собрании. Бесстрастно, обыденно, скучно, как будто не было лета, каникул, праздника.
Все понимаю, но опять расстраиваюсь и по дороге от школы до дома пытаюсь успокоиться и вспомнить, что у мальчика моего все-таки есть не только недостатки, что мне-то он очень нравится, чтобы в ответ на его молчаливый вопрос “Что про меня говорили?” не начать разговор о грустном. А сама в очередной раз понимаю, что моя надежда найти наконец человека, который заметит хоть одно достоинство сына и скажет ему об этом, опять не оправдалась. И уже по-настоящему боюсь, что эта учительская правда о его несносности станет слишком горькой.
Еще чуть-чуть, и он перейдет в автономный режим и перестанет слышать учителей.
Нет, он не станет огрызаться и грубить. К счастью, не будет считать себя неудачником и найдет чем заняться. Но сколько же ходит по школам, улицам, дворам таких детей, которым вовремя не успели сказать хотя бы раз, что они хорошие, умные, добрые, нужные, несмотря на беспросветные тройки, “неуды” по поведению и наличие характера…

Шофер хотел по-хорошему. Сначала попросил выбросить жвачку, не сорить чипсами, семечками, фантиками – не вышло. Потом долго злился, изредка молча поглядывая на детей в зеркало. А десятиклассники битых четыре с лишним часа до Ярославля, не стесняясь учителей, экскурсоводов, самих себя, несли откровенную чушь, дурачились, ерничали; временами хамили. На просьбы, окрики, брань педагогов не реагировали. Казалось, совсем не понимают, что делают и говорят. А между тем наговорили под шумок много обидного, бессовестного и незаслуженного и разозлили взрослых. Учительницы нервничали, кричали, обзывались. А шофер на первой остановке достал из багажника веник с ведром и, спокойно позвав с собой самого шустрого паренька, по имени, вежливо попросил его подмести в салоне автобуса. Макс пошел охотно и безропотно, без слов признав свою вину. А потом почему-то притих, а затем и вовсе заснул. И вообще в автобусе вдруг стало тише…
Дети будто бы ждут злости. Она им понятна и привычна.
И только тем, кто смог не обидеться, сдержаться вопреки всему, они доверяют, открываются и становятся рядом с ними нормальными людьми.

Обидевшись на скучную мою правду и уходя к себе в комнату переживать, дочь шепотом назвала меня дурой. Тут же до смерти испугалась и незаметно глянула в зеркало, чтобы убедиться, что я жива. Дверью решила не хлопать – тихонько прикрыла, замерла – стала ждать.
И мне стало грустно: задумалась. Хотелось молчать.
Я и молчала, пока она не пришла на кухню как будто пить чай, а на самом деле поговорить. Сделала вид, что ничего не произошло, – и я тоже. Принесла проверить сочинение – и я проверила, поправив ошибки в слове “винегрет”.
Болтала по телефону, мыла кружки, делала алгебру, одним глазом глядя в телевизор. А потом тихо сказала: “Прости” – и заплакала, уткнувшись в меня.
Вот и хорошо.
А бегать за ними вслед, размахивать руками, кричать и обзываться в ответ, может быть, и логично, но нехорошо и как-то глупо.