Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №61/2002

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ЛЮБИМЫЙ ГОРОД

Прадед мемориалов

В самом конце Советского проспекта, там, где город начинает постепенно превращаться в этакое сельское предместье, на берегу Вологды стоит одноэтажный очень странный дом. Он как будто и не настоящий вовсе – крыша в зеленую клеточку, две причудливые печные трубы.
Гораздо убедительнее этот дом смотрелся бы за западной границей, где-нибудь в Голландии, к примеру.
Это неудивительно – ведь здание принадлежало голландскому купцу Гутману (или, в альтернативной транскрипции, Гоутману). А сохранилось потому, что здесь неоднократно останавливался Петр Первый.
Здесь сегодня музей их обоих, да и вообще той далекой эпохи. Это один из старейших мемориальных музеев России. Он был открыт в 1885 году.

Вологда во времена Петра Великого была обыкновенным, ничем особенно не примечательным провинциальным городком. Рыбная ловля, торговля. Различные мелкие радости и незначительные пороки. Вот, например, как выглядели документы, характеризующие городскую жизнь рубежа XVII–XVIII столетий:
“Грамота архиепископа вологодского Гавриила из Москвы казначею старцу Афанасию о посылке к нему на Вологду 25 казенных лошадей, приготовлении икон, закупке рыжиков, присылке их и серебряной посуды в Москву и сборе рублевых денег с архиерейских и монастырских вотчин”.
“Грамота вологодского архиепископа Гавриила на Вологду Тимофею Савиновичу Неелову с увещеванием отказаться по благочестивым побуждениям от немедленного требования денег за свою деревню”.
“Допрос Федора Прохорова Ушакова в Вологодской приказной избе по челобитной крестьянина Федора Шестакова и Фильки Борисова о свозе крестьянами его сена с пустоши Шестакова, Станково”.
“Челобитная архиепископу вологодскому Гавриилу волгожанина Ивана Григорьева о досмотре дочери его Ефросиньи, жены Вознесенского дьякона Гаврилы, избитой свекром, попом Пахомом”.
“Дело о задержании в вологодском алтынном кабаке по извету бобыля Мартына Васильева, пришлых старцев (монахов) Варсонофия и Викентия, обвиняемых в пьянстве и употреблении табаку и мяса”.
“Дело по челобитной Олимпия Аврамова об избиении и ограблении его священником церкви Николая Чудотворца во Владычной слободе Иродионом”.
“Челобитная вологодскому архиепископу Гавриилу монаха Кириллова монастыря Иоакима Хлудова с жалобой на вологодского воеводу Якова Дивова, распорядившегося, вопреки царского указа, свезти на вологодский монастырский двор казенный поташ, и с просьбой допросить по этому поводу Покровского священника Ивана Иванова”.
“Досмотр вологжанина Ивана Меркурьева по словесному челобитью его на вологжанина Ивана Черемиса, изъевшего у него палец”.
Иной раз к решению низменных вологодских проблем привлекали царя. К примеру, солдатские жены Тимофеева и Феоктистова писали Петру Алексеевичу о том, что их мужья находятся в солдатах с 1700 года, а несчастные женщины не получили положенного пищевого пособия уже за три года подряд и потому “помирают голодной смертью”.
Петр Алексеевич в проблему вник и отписал свое распоряжение: “Выдать им, солдатским женам, буде подлинно мужья их живы и на службе… по полуосьмине муки ржаной”.
Репрессивные органы занимались взысканиями всяческих недоимок, искали мелких воров, расследовали многоженства. Какого-то военнослужащего “правили” за колдовство.
И на этом фоне – один за другим визиты самого Петра Великого.

* * *
Ездил царь не специально в Вологду. Первый раз, например, на Кубенское озеро, чтобы исследовать его – нельзя ли там устраивать потешные баталии. Озеро оказалось мелким, непригодным. Однако вологжане удостоились высокого визита.
Затем была поездка в Архангельский город. До Вологды Петр “ехал в карете на рессорах”, а затем “шествие имел водою, судами”. А в Вологде гостил три дня.
Всего же император заезжал сюда пять раз. А останавливаться он предпочитал в доме голландского торговца Иогана Гутмана. Гутман был предпринимателем крупным и много способствовал оживлению российской коммерции. Петр оценил его старания и даже выписал заморскому купцу пространный документ, дающий всяческие льготы: “Великий государь Петр Алексеевич… пожаловали… штатов Голландских Соединенных Нидерландов подданного купеческого чина Ивана Гутмана, который торгует в нашем российском царствии и имеет дворы свои на Вологде и в иных наших городах, повелели ему… дать сию нашу жалованную грамоту за его к нам службы и радение, и что он, Иван, с братом своим Адольфом торгует в нашем Великороссийском царствии всякими товарами с прошлого года, и многие годные товары в нашу казну у них имамы… И в нашем Российском государстве, на Москве и у города Архангельского, и на Вологде, и на Ярославле, и в Великом Новгороде взято с них пошлин со 100 000 рублей… а он Иван, живучи на Вологде, нам великому государю учинил в платеже пошлин с товаров своих многую прибыль”.
Льготы же были весьма привлекательными: “И по сей нашей жалованной… грамоте, ему, Ивану, и детям его, и зятьям, и братьям, и кровникам, и приказчикам, и людям их иметь всякую повольность и в… Москве, и у …Архангельского города, и на Вологде, и в Ярославле… и в других наших великороссийских городах торговать всякими товарами по нашему указу и по Торговому Великороссийскому уставу и из-за моря сродников, и приказчиков, и людей его к Москве пропускать без всякого задержания и на приезде им на Двине, на Вологде у Архангельского города и в Ярославле дворы его… держать ему… без отягчения… Да ему же, Ивану… для торгов своих держать суда и дощанки свои, и на тех судах с Вологды к Архангельскому городу и от города к Вологде возить товары свои и русские, и немецкие… и те товары класть на своих дворах повольно безо всяких податей и грузового… А пошлины с товаров его на Москве, и на Вологде, и у Архангельского города, и в других городах по нашему указу, по Торговому уставу, а сверх уставу лишних пошлин не имать, и тем озлобления никакого не чинить… А в городах воеводам и приказным всем его оберегать, а обид ему… не чинить… а с дворов его… во всех городах податей, как с купеческих русских людей, не имать и стояльцев никаких на дворах не ставить… и на Вологде земским бурмистрам в том постое их не теснить и не неволить и к постою не принуждать, и по людей их ходоков не посылать, а на Москве и в городах пива варить и меды ставить про свой домашний обиход безъявочно, и безпенно, и безпошлинно, а фряжские питья и запасы съестные и конфекты иметь по данному пропуску из таможни… И видя бы они нашу премногую милость… впредь великому государю служили и всем прибыль чинили и всякого добра хотели”.
Собственно говоря, государевы льготы, “премногая милость”, сводились всего лишь к гарантиям элементарнейших прав человека – неприкосновенности жилища (“стояльцев никаких на дворах не ставить”), обеспечения относительной безопасности – физической (“а в городах воеводам и приказным всем его оберегать, а обид ему… не чинить…”) и экономической (“а сверх уставу лишних пошлин не имать, и тем озлобления никакого не чинить”), а также возможности “поставить пива” для собственного употребления (ни в коем случае не на продажу). Но ничего тут не поделать – для России многие, казалось бы, очевидные демократические институты отнюдь не были очевидными, и император отдавал себе в этом полнейший отчет.
Неудивительно, что Петр, будучи в Вологде, останавливался не в Кремле и не в других казенных зданиях, а у своего любимца Гутмана, в том самом маленьком домике с клетчатой крышей. Впрочем, это в наши дни он кажется таким миниатюрным. По тем временам владения Гутмана были достаточно богатыми, и запись в переписной вологодской книге, относящаяся к той недвижимости, выглядит весьма внушительно: “Двор Галанской земли торгового иноземца Ивана Алферьева сына Гоутмана, в длину 64, поперег по лицу 70 сажен с аршином, на дворе палата каменная о трех житьях, под нею погреб, среди двора 4 светлицы, в одной связи, низмянные, у них свои сени, под сенми погреб, по правую сторону от ворот 3 светлицы, у них двои сени низмянные ж, по левую сторону у ворот изба с сенми, среди двора погреб каменный кладовой, на том же дворе позади хором 6 анбаров кладовых, пивоварня, на левой стороне 8 стай конских с сенницами, на правой же стороне 7 стай конских с сенницами ж, два сарая на передней улице, подле переулка лавка. Подле двора Ивана Гоутмана переулок Проезжий к реке Вологде. По сказке ево, иноземца, оным двором владеет по жалованной великого государя милостивой из Посольского приказу, грамоте из Монастырского приказу, да по грамоте Тройце Сергиева монастыря властей, да по крепостям посадских людей… Постою и никаких статей внаем нет и с земли посаженно не платит, а податей по жалованной грамоте платить с него не велено”.
Государева бумага в очередной раз спасала Гутмана от лишних тягот.
* * *
После Гутмана голландский домик принадлежал различным вологодским жителям (естественно, отнюдь не бедным), затем служил льняным складом, а в 1872 году, к двухсотлетию со дня рождения Петра Великого, городские власти откупили у последнего владельца эту “палату каменную”, и в 1885 году здесь открылся первый вологодский музей.
Впрочем, территория того музея отнюдь не ограничивалась “каменной палатой”. Замысел властей был более глобален – создать так называемый “Исторический уголок города Вологды”. “Уголок” состоял из собственно дома Гутмана, части исторической застройки ближе к берегу реки, скверика с выставленными на обозрение различными старинными предметами и церкви Федора Стратилата (по легенде, выстроенной по приказу самого Ивана Грозного – якобы как раз на этом месте государю сообщили о рождении наследника Федора). Таким образом, “уголок” посвящался памяти сразу двух царей, Вологде наиболее близких.
Интеллигенция встретила новшество скептически. Георгий Лукомский, автор путеводителя “Вологда в ее старине”, например, сообщал: “Домик не представляет, правда, почти никакого художественно-архитектурного интереса, тем более что не так давно отделкой (новые наличники окон и покраска в шашку крыши) сметен налет той старины, которая чувствовалась сильнее лет 25 тому назад, хотя уже и тогда были внесены в первоначальную архитектуру дома некоторые изменения… Художественно-исторические предметы, входящие в состав его коллекции, не представляя, в общем, ничего выдающегося, все же являются весьма примечательными документами для истории быта и искусства русской провинции прошедших веков… Среди них прежде всего надо отметить большую аллегорическую картину на взятие Азова с изображением Петра Великого и цесаревича Алексея Петровича… портрет Петра I на поле битвы, религиозную картину, изображающую Иисуса Христа… портреты императрицы Екатерины I и Елисаветы Петровны, несколько отличных складней и крестов, украшенных финифтью; коллекцию книг XVIII в., где можно встретить несколько довольно редких изданий; интересный подбор стеклянных бокалов петровского, аннинского, елисаветинского, екатерининского и александровского времен; старые нарядные люстра и фонарь и, наконец… витрины с самыми разнообразными медалями и монетами”.
Интересно, что известному в то время (путеводитель издан в 1914 году) краеведу был присущ этакий великодержавный снобизм – на первом месте у него портреты императоров и “религиозная картина”, а уже после – старинные вещи.
Вторит Лукомскому писатель Федор Сологуб: “...был… в домике Петра Великого (ничего интересного, кроме била 1706 года)”. Но он по крайней мере отдал предпочтение предмету, а не живописи.
Были претензии и у писателя М. Н. Волконского, автора либретто популярной сотню лет назад оперы “Вампука, принцесса Африканская”: “Из собора я прошел на вокзал, где встретил шведа, с которым познакомился в Архангельске, угостил его обедом и пошел показать и посмотреть дом Петра Великого. Дом каменный, с садиком и гораздо лучше содержан, чем в Архангельске, но меньше. В нем всего две комнаты: маленькая передняя и другая, позади, побольше. В комнатах собраны мебель, картины, ружья, книги, но все это в беспорядке. Книги, например, валяются просто на полках, а между тем они, наверное, представляют ценность, так как очень стары. На столе стоит шкатулка голландской работы со следующей странной надписью: Alle hoffnung Hat vergnuht ich ruhe Iaroslav anno 1710. В одном углу прислонено ружье весом в два с половиной пуда, из которого раньше стреляли в крепостях. В другом углу стоит горка с посудой, но, к сожалению, закрытая, так что мне не удалось узнать, какого качества. На столе книга, в которой посетители расписываются; какой-то шутник написал: “Кушайте на здоровье”. За домом небольшой сад над рекой Вологдой, которая в это время года очень мелка, но берега ее высоки и красивы”.
Впрочем, несмотря на ироничный тон всех процитированных выше авторов, очевидно то, что “Исторический уголок города Вологды”, и в первую очередь сам петровский музей, был одной из основных достопримечательностей города. Недаром же дом Гутмана попал во множество путеводителей и мемуаров. Все туристы в обязательном порядке этот дом осматривали, а автор “Вампуки” еще и показывал его знакомому шведу.
Самое же любопытное (и вместе с этим самое подробное) из описаний главного вологодского мемориального комплекса оставил фельетонист Николай Александрович Лейкин: “Первым делом (снова – “первым делом”. – Авт.) мы осмотрели домик, где жил Петр Великий. Он помещается на берегу реки Вологды и стоит в хорошеньком садике, опять-таки березовом. Сделано несколько клумб с цветами. Домик и садик прекрасно содержатся. Домик этот не дворец. Он принадлежал какому-то голландцу, но в нем только жил Петр во время своих наездов в Вологду. Он каменный, одноэтажный, с массивными дверями, окованными железом, и состоит только из одной большой комнаты с прихожей”.
Весьма своеобразно выглядел и кадровый состав того музея:
– Тут инвалид в садике проживает, – сказал нам извозчик, подвезя нас к садику. – Инвалида-старичка спросите, и он вам все покажет!
Мы вошли в садик, стали приближаться к домику, выходящему на реку, и натолкнулись на старинную пушку петровских времен, а может быть, и древнейшую. Около пушки на перекладине висит медное било – доска, выкроенная в форме колокола. Тут же был и инвалид – старик без сюртука в ситцевом ватном нагруднике и форменной фуражке, который мел дорожки сада.
– Можно посмотреть домик? – спросили мы.
– Сколько угодно. Пожалуйте… Подождите малость. Я только за ключами схожу.
И старик, прислонив метлу к дереву, удалился в сторожку, помещающуюся невдалеке от домика между березами”.
За неимением иных сотрудников музея пришлось прибегнуть к старому и доброму трюку с переодеванием: “Вернулся старик-сторож уже совсем в другом виде – в параде: на нем был форменный сюртук с нашивками на рукаве и с солдатскими регалиями на груди, в новом, топырящемся кверху картузе, и звенел ключами. Ключи громадные, фунтов по пяти весу и, наверное, самого Петра помнят.
– Пожалуйте, – сказал он нам торжественно, указывая на массивные двери.
– Много бывает посетителей? – задал я вопрос.
– Нельзя сказать… Но есть. Больше господа немцы.
– Какие немцы?
– Наезжающие которые ежели. Теперича они у нас по водопроводной части.
Звякнули ключи. Заскрипели на ржавых петлях двери – и вот мы в домике, где когда-то жил великий преобразователь России”.
А вот экспозиция, опять же, не произвела особенного впечатление на Лейкина: “В домике нельзя сказать чтобы было много что осматривать: темная дубовая тяжеловесная мебель конца XVII столетия, витрины, очевидно, позднейшей работы, с поделками из кости и рога – работа самого Петра, старинные монеты, книги, две картины масляными красками на дереве, железная кольчуга Петра, подсвечники, образцы минералов, половина мамонтового клыка и прекрасно сохранившиеся деревянные сундуки, окованные железом. Есть вещи, никогда и не принадлежавшие Петру. Так, с потолка висит бронзовая люстра с гранеными хрусталиками стиля ампир. Мы тотчас заметили это.
– Ну а это вещь ведь не петровская, – сказали мы сторожу.
– Не могу знать-с. Чиновник один пожертвовал. Все равно вещь старинная”.
И последний отрывок, говорящий о том, что проблема музейных буклетов и прочей туристической литературы “на память” существовала еще в девятнадцатом веке: “Все вещи прекрасно содержатся, не покрыты слоем пыли, как это часто бывает в музеях, и всем им имеется печатный каталог, в котором описан подробно и самый домик. Мы хотели приобрести эту маленькую книжку, но у сторожа оказался всего только один экземпляр, который он бережно хранит в домике.
– Нельзя ли приготовить к вечеру? – спросили мы.
– Да нет больше, совсем нет. И у его высокородия нет, – отвечал он.
– Кто это его высокородие?
– А который заведует.
(Видимо, штат музея состоял все-таки не из одного, а из целых двух сотрудников. – Авт.)
– Так отчего же не печатают? Ведь это пустяки стоит, могли бы покупать.
– И многие спрашивают. Я только раз говорил его высокородию, что так и так, спрашивают, но вот не печатают”.
Из всех приведенных выше впечатлений можно составить неплохое представление о том, как выглядел провинциальный мемориальный музей столетие назад. Разница же в описаниях того, что было в том музее выставлено напоказ туристам, объясняется довольно просто. Во-первых, что-то в экспозиции время от времени менялось (видимо, сказывалась активность “высокородия, который заведует”). А во-вторых, посетители могли иной раз ошибиться. Все-таки в их задачи входило не составить подробный отчет, а передать собственные впечатления от одной из главных достопримечательностей Вологды.

* * *
В советское время дом Гутмана вместе с уже упомянутой церковью Федора Стратилата передали новообразованному культурно-просветительскому формированию, так называемому “Объединенному музею”, основная экспозиция которого была устроена в кремле. Церковь, естественно, была закрыта – в ней планировалось обустроить музей XVII–XVIII столетий.
С церковью, увы, не задалось, и в наши дни она не значится на карте Вологды. А гутмановский дом прошел сквозь все перипетии, что называется, целым и невредимым. Отчасти потому, что Петр Первый был во времена Советского Союза практически единственным русским царем, имя которого не попадало под репрессии. Еще бы: реформатор-преобразователь, сам не гнушавшийся взять в руки молоток. Можно сказать, царь-пролетарий.
Музей входил во все советские путеводители по городу. На всякий случай им особенно не восхищались, но и не критиковали. Старались придерживаться этакого отстраненно-былинного стиля: “На возвышенном берегу реки Вологды, недалеко от речного вокзала, стоит старинный каменный домик, построенный во второй половине XVII века и известный под названием Петровского. Он являлся собственностью… И.Гоутмана… О принадлежности домика голландскому купцу свидетельствует древняя доска с изображением фамильного герба и букв “H.P.S.”. Домик Гоутмана – оригинальное сооружение”.
И разумеется, в путеводителях давались описания музейной экспозиции. Если она и претерпела изменения, то незначительные. Гораздо больше поменялся стиль повествования: “Представлены вещевые экспонаты петровского времени. В витринах – подлинный костюм и рабочая куртка Петра I, книги начала XVIII века, мушкетон с ударокремниевым замком, подсвечники, разнообразная фаянсовая, металлическая и деревянная посуда, чугунное “било” с вензелем и датой 1706 года, хрустальный кубок сподвижника Петра А.Д.Меньшикова с надписью: “Виват князь Александр Данилович”. Особый интерес представляют петровские указы”.
А городские стихотворцы прославляли пролетарские замашки Петра Первого. Вот, например, стихотворение поэта С.Орлова “Петр в Вологде”:

Как колокольня, ростом длинен,
Сажень в плечах, глазаст, усат
Царь прибыл в город по причине
Совсем не царской, говорят.

В ботфортах, сшитых саморучно,
С дубиной, струганной ножом,
На складах пристанских, как крючник,
Царь околачивался днем.

Беседы вел с мастеровыми,
С купцами пил, табак курил
И, царское роняя имя,
Пешком по Вологде ходил,

Собак дубиной отгоняя.
Монашки, глядя вслед ему,
Крестами перси осеняя,
Гадали, что теперь к чему.

В глазах его бесовских пламя,
Дым из ноздрей, как две струи,
И кукиш делает перстами,
Притом на храмы божии.

* * *
А недавно рядышком с музеем был открыт скульптурный памятник. Но не Петру и не Гутману, а поэту Николаю Рубцову, автору известного стихотворения:

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды…

Вологжане считают Рубцова поэтом своим. И действительно, он прожил в городе немалую часть своей жизни и посвятил Вологде изрядное количество проникновенных строк. Вот таких, например:

Печальная Вологда дремлет
На темной печальной земле,
И люди окраины древней
Тревожно проходят во мгле…

На темном разъезде разлуки
И в темном прощальном авто
Я слышу печальные звуки,
Которых не слышит никто…


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru