ОБРАЗ
Гия КАНЧЕЛИ:
“Человеческая боль – это боль за всех и за все”
Музыка к “Мимино” – его, Гии Канчели. И
к “Не горюй!”, и к “Голубым горам”,
и к “Кин-дза-дза” – можно еще перечислять и
перечислять, так же как музыка к спектаклям
Р.Стуруа. Начал “Ханумой” в Театре Руставели, а
окончил (пока) Шейлоком, Гамлетом и “Двенадцатой
ночью”. Кроме того, сочинил оперу, немало
симфоний и концертов. Недавно в Москве один из
них сыграл Юрий Башмет.
– Все композиторы и музыканты, с
которыми я общалась, рассказывали, что в детстве
они люто ненавидели занятия музыкой. И я никак не
могу понять, как из ненависти может родиться
любовь.
– За то, что я стал музыкантом, я должен быть
благодарен джазу, в который влюбился в юношестве
и который люблю по сей день. И если бы не джаз, то
я, студент геологического факультета
Тбилисского университета, закончил бы
университет (что, кстати, и сделал), но не вернулся
бы к музыке. А к музыке меня побудило вернуться
следующее обстоятельство.
Первый геологический маршрут был длиной в 17
километров, да еще в страшную жару. И когда я
пришел назад, то взял бумагу и карандаш и решил
выписать все те специальности, которые не
требуют ходьбы. Музыка оказалась той областью,
которая благодаря джазу меня интересовала
больше всего. Моей мечтой было когда-нибудь
встать перед биг-бэндом, но когда я поступил в
Консерваторию, то стал писать симфоническую
музыку. Камерную – уже после того, как уехал в
Берлин и потом в Бельгию, случилось это лет
десять назад.
Что же касается занятий в музыкальной школе, там
я всегда с удовольствием играл Баха, если это
была медленная музыка. Быструю музыку мне было
играть трудно, потому что надо было сидеть и
выигрывать все пассажи по многу раз, а это у меня
никогда не получалось. Я уже не говорю об этюдах.
– В вашей театральной музыке много юмора и
иронии, она слушается как народная (не грузинская
народная, а вообще народная). Но в созданной вами
симфонической музыке иронии нет. Почему так?
Театр вам представляется более легкомысленным
видом искусства?
– Постараюсь это объяснить. В театре и в кино я
работаю для режиссера. Я делаю то, что меня просит
сделать Роберт Стуруа или Георгий Данелия. Я не
имею в виду, что мне не нравится делать то, что я
делаю в театре. Я работаю в театре и в кино с
огромным удовольствием, но заслуга применения
той музыки, которую я пишу, опять-таки в тех
индивидуальностях, которые называются Стуруа
или Данелия. А когда я пишу симфоническую музыку,
во мне живет все, что было на протяжении
нескольких десятилетий, и все это, видимо,
преломляется в моей музыке. Но не в том виде, как в
кино или на сцене, а в каком-то еще.
К тому же в нескольких последних сочинениях
появились та ирония и тот юмор, об отсутствии
которых вы говорили. И знаете почему эта ирония
появилась? Только потому, что спектакли со
временем превращаются в музейные экспонаты и
музыка тоже забывается. И я начал применять в
своей симфонической и камерной музыке какие-то
темы, которые я писал для спектаклей Роберта
Стуруа или фильмов Эльдара Шенгелая. И снова
появилась ирония.
– В предисловии к вашему компакт-диску
написано, что ваша симфоническая музыка – голос
трагедии грузинского народа. Вы сами тоже так
считаете?
– Я бы хотел… мне было бы приятнее услышать (если
кому-то моя музыка кажется окрашенной в
трагедийные цвета), чтобы это касалось не только
моего народа, чтобы это касалось вообще тех
неприятных явлений, которые происходят в мире.
Шостакович писал именно такую музыку, которая
могла быть написана человеком, жившим в то время
и при той системе. Но если бы его музыка была
только описанием того, что вокруг него
происходило, она, конечно, имела бы значение, но
не превратилась бы в ту великую музыку, которую
сегодня слушают в Новой Зеландии, в Японии, США, в
Китае.
Вы знаете, мне очень приятно, когда вместе с моей
фамилией упоминается моя страна, моя родина,
потому что до сих пор многие пишут, что я –
русский композитор, до сих пор многие не знают о
существовании Грузии. Вот сейчас в Голландии был
трехдневный фестиваль моей музыки в городе
Эйндховене, и они выпустили рекламку, где
написано, что я родился в Тбилиси, и в скобках –
Россия. Поэтому каждый раз, когда упоминается,
что я имею прямое отношение к Грузии и грузинской
культуре, мне это приятно. Но я бы не хотел, чтобы
то, что я стараюсь вынести на суд слушателей,
касалось только моей страны. Мне кажется, что
человеческая боль не должна иметь определенного
адреса. Эта боль должна быть за всех и за все.
– Вы не могли не думать о том, что такое
национализм, расизм в связи с тем, что
происходило в Грузии и вокруг нее, да и вообще…
Понимаете ли вы, откуда этот кошмар берется и что
можно сделать, чтобы его остановить?
– Вы знаете, у Андрея Битова есть одна
замечательная фраза. Он пишет, что Россия миру
дала величайшую культуру, но до сих пор не стала
цивилизованной. К сожалению, это огромная
проблема, которая превратилась в нечто
непреодолимое. И между прочим, это отразилось на
том, что в конце 80-х – начале 90-х годов
происходило в Грузии. Я об этом, конечно, думаю, но
ведь не существует никаких рецептов. Приходится
все время на что-то надеяться, но уже скоро
закончится мое существование на этом свете, и я
не дождусь того момента, когда станет ощутимо,
что какие-то сдвиги произошли. Вот вроде бы
формация сменилась, система сменилась, а для меня
все продолжается… и это ужасно.
– Эстонская делегация приехала на
театральную олимпиаду, и мне рассказали, что в
Тарту (там, где университет, где был Лотман), есть
пара-тройка кабачков для бритоголовых, и на них
красуется надпись: “Вход с велосипедами, в
галстуках и неграм воспрещен”.
– Перманентность этих явлений, видимо, составная
часть жизни нашей планеты. Во всяком случае, люди
моего поколения прекрасно помнят Вторую мировую
войну. Мне было 10 лет, когда она закончилась, но я
прекрасно помню ее и помню последствия. А то, что
подобные явления происходят и в тех
цивилизованных странах, где я жил или часто
бывал… ну как это объяснить?
Я иногда думаю о том, что религиозный фанатизм –
обязательная принадлежность существования
нашего мира, и все время надеюсь на то, что, может
быть, какое-то сближение произойдет между
разными религиями, и в то же время прекрасно
понимаю, что этого не произойдет. Единственное,
что я могу, – постараться это сделать в
каком-нибудь своем сочинении. Так я и поступил в
сочинении под названием “Ламент”, которое
блестяще сыграл Гидон Кремер. Но в жизни этого не
происходит. Я могу ориентальную музыку,
одноголосный Восток, мусульманскую музыку
вплести в западно-европейскую католическую или
православную музыку. Здесь мне никто не может
никак помешать, но в жизни это не выходит.
Некоторые явления я объясняю низкой общей
культурой, но потом вспоминаю о том, что где-то в
Ирландии друг против друга стоят люди, которые
заканчивали Кембридж; они надевают на себя
разные одеяния и ненавидят друг друга оттого, что
несколько сот лет назад кто-то прошел (вероятно,
Гия Канчели имеет в виду марш Оранжистов через
католический квартал. – М.Т.), а сейчас захотел
еще раз пройти, чтобы показать свою отдельность,
особость.
Ну как это объяснить? Я этого объяснить не могу.
Беседовала Марина ТИМАШЕВА
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|