ОБЬ ОБЕГАЕМАЯ

Мы грелись снегами.
Евгения Шильдт

Маршруты

Дважды судьба привела меня посетить округ: раз зимой и раз летом. Зимний маршрут пролег из Ханты-Мансийска на восток: вдоль долины Иртыша мы летели до Нижневартовска. Места знаменитые: в столице округа идешь от одного всемирно значимого объекта до другого, то есть от Международного центра искусств до биатлонной трассы, проложенной с прицелом на мировое первенство. Храм искусств снаружи похож на замок, красными стенами и башнями врисованный в снег, внутри – на этнографический музей пополам с вычислительным центром (прошу прощения за сюрреализм определений, но не подыщу других, вспоминая черноглазых скуластых ребятишек среди компьютеров и кухлянок). Трасса же, бегающая среди стрельбищ и трибун, кажется творением богов, перепутавших эпохи (когда охотник-хант бежит на лыжах десять километров, а потом бьет зверя в глаз – что это? Именно биатлон).
Теперь мы двигаемся на запад. Точнее, на северо-запад, если бы в деревню Шеркалы из Ханты-Мансийска плыть по Оби – три сотни километров до того места, где великая река поворачивает точно на север, к океану. При всем старании я ничего не мог представить себе там, куда мы должны были попасть в самой дальней точке маршрута, хотя это место спокон веку обозначено кружочком на карте. Кружочек посреди ровного, сине-зеленого блюда Западно-Сибирской низменности и есть та самая деревня Шеркалы, где археологи нашли следы стоянок тысячелетней давности, на которые наслоились остатки средневековых угорских городищ, а распознанная в деталях история простирается на 400 лет. Потому и обозначен кружочек на мировых картах – я его нашел именно в “Атласе мира”.
Но не деревня, обозначенная на мировом глобусе, поразила меня, а та пустота, которая зеленеет на сотни километров вокруг этого кружочка. Ни одного поселения в “Атласе” 1956 года!
Сегодня эта деревушка – крошечный, музейно-охраняемый уголок среди новеньких городов по полсотни тысяч жителей каждый! Вот так: на карте 1956 года ничего не было и в реальности ничего не было, кроме тайги, даже лесорубов не было, одна медвежья чаща, кое-где дохлая от болот.
Лесорубы и появились первыми. И с ними – балки, вагончики, лежневки. Тайгу стали делить на квадраты, рубить на вывоз. От той эпохи остались памятники: бараки.
Новая эпоха подрезала прежнюю: нащупали нефть. Потом газ. Нефть побежала по трубам, газ запылал в факелах (нефть была целью, газ – попутностью). Нефтяные деньги скоро проступили в тайге асфальтовыми дорогами. Гирлянда городов и поселков зацвела, нанизанная на эти нити: Нягань, Югорск, Талинка. Блочные пятиэтажки стали выстраиваться кварталами, микрорайонами. Потом пошел настоящий, непопутный газ – с Ямала. Голубые нити сплелись с черными. Это был мощный подпор: теперь уже не ровные шеренги пятиэтажек создавали силуэт города, но красота индивидуальных проектов. «Дворец видите? Это для себя построил местный предприниматель, но не осилил; теперь там дом для престарелых». – «А в Югорске обязательно пойдите в Центр социальной помощи детям-инвалидам – только “Трансгаз” мог поднять такое». – «А мечеть видели?»
Увидели мы и мечеть, и православный храм. Завершу пейзаж типичного молодого города на этом обском левобережье: в центре окруженная стройматериалами высится мощная, византийских обводов, под самые маковки подведенная церковь, а лучше сказать – собор.
Все это я в ходе путешествия разглядел. А готовясь к поездке, тщетно пытался разгадать, в чем «изюминка» ханты-мансийского запада в сравнении со знаменитым востоком. Спрашивал:
– Куда едем?
Наш предводитель отвечал:
– В Приобье.
– Что там?
– Вода. Обь. И конечная станция железной дороги. Дороге, между прочим, каких-нибудь два десятка лет. Но масштабы сибирские: от Екатеринбурга до Приобья полтора суток пути. Однако сначала мы заедем в главный город района.
– Что за город?
– Советский.
Я решил, что он шутит, и прекратил расспросы.

...Потом мне растолковали: город Советский – райцентр, столица Советского района.
Ясно. Основана столица в разгар застоя. Тогда это было не имя, а нечто расплывающееся, как трафаретная печать на стандартной справке: обозначение всего и вся.
Сегодня имя «Советский» уникально. Это действительно имя.
Имя чего?
Имя пробежавшей эпохи?
Имя страны, провалившейся в героический сон?
Имя мечты. Имя надежды. Имя вдохновения.

К  зарисовкам на бегу

Грандиозный стадион в Югорске. Наиболее отважные из нашей группы, скинув обувь, перелезают ограду и делают несколько осторожных шагов по беговой дорожке, покрытой каким-то синтетическим материалом, может быть, тартаном или еще чем-то, сгущенным из нефти, а возможно, уже и из газа. Я скашиваю глаза на сопровождающего нас широкоплечего парня – он взирает на наши легкоатлетические жесты вполне благодушно. Чтобы укрепиться в своем восхищении, я говорю ему (разумеется, мысленно):
– По такой дорожке сибиряки побегут быстрее всех, а?
Тут мысль моя срывается со старта и обегает Приобье, высвечивая в нашем путешествии три эпизода, которые я назову так: Мечта, Надежда и Вдохновение.

Мечта

Мы на фоне казачьего лагеря «Мечта», в силуэте которого угадывается бывший пионерлагерь. Тот же плац с мачтой-флагштоком, только вместо эмблемы с Ильичем – православная икона. Рота казачат (от восьми до восемнадцати) в пятнистом камуфляже выстроена повзводно. Рядом со священником стоит седоватый крепкий атаман в красных лампасах и погонах с двумя просветами и тремя звездами. Эти погоны при первом контакте и сбивают меня с толку, я приветствую атамана по-советски:
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Не полковник, а войсковой старшина, – поправляет он без удивления.
Дальнейшие диалоги с казаками (отчасти с атаманом, отчасти с его есаулами и хорунжими) происходят в основном на фоне стрельбища и полосы препятствий, где пацаны бьют стоя и с колена по жестянкам и бегут дистанцию, балансируя на бревнах и переваливаясь через барьеры.
– Господин войсковой старшина, а вы сами из здешних мест?
– Строил здесь дороги пятнадцать лет назад. Ионов, мазила! Теперь обеспечиваю патриотическое воспитание. Командир роты, приступайте к следующему этапу!
– Есть!
– Какой контингент, господин атаман?
– Берем всех, но в первую голову – трудных. Втягиваем в казачью жизнь. Обеспечиваем патриотическое воспитание.
– А кто еще в лагере? Только казаки?
– Не только. Половина – невтянутая молодежь.
– Лохи, понимаешь… Вон они, глядят из своих корпусов. Наблюдают.
– Ну и как у них отношения с казаками?
– Вежливые.
– Господин есаул, разрешите обратиться…
– Ат-ставить!!
– Порядка не знают, новенькие. Сейчас хорунжий им объяснит.
– Приказной, ко мне! Ты должен был обратиться сначала к атаману, чтобы он разрешил тебе обратиться к есаулу. Ясно?
– Ясно. Благодарю за науку.
– А девочки?
– Что девочки?
– На кого больше смотрят? На казаков или на невтянутую молодежь?
– Девочки в роту просятся. Стрелять, форму носить, дистанцию бежать.
– Принимаете?
– У женщины своя задача.
– Стоять у стремени и молчать, а, батька?
– Казачка найдет слова. Подкрепит патриотическое воспитание.
– А часто ваши казаки нарушают дисциплину?
– Редко.
– Как вы их наказываете? Выговор? Гауптвахта? Два наряда вне очереди?
– Все не то. Единственное наказание казаку – порка.
– По заду?
– По какому заду?! Зад у казака неприкосновенен: ему на коня садиться! Казака порют по спине. После чего он встает и кланяется поровшим: «Спасибо, братцы, за науку».
– А если не поблагодарит?
– Значит, еще не дошло.
– Батько… (я рискую обратиться к атаману так, как принято в казачьем кругу, и укрепляю себя мыслью, что мой отец все-таки с Дона): – Скажите, батько, обычно казаки служили в России на кордоне, а вы…в самой середке.
– Теперь везде кордон, – отрезает батька и, не меняя тона, произносит внятно и четко: – Главное для казака – победа! Казак или побеждает, или умирает!
Я соображаю, что это относится уже не ко мне, а к казачонку лет десяти, который только что сорвался с барьера и теперь отбегает назад… разгоняется… прыгает… повисает… с трудом переваливается через перекладину, шлепается, вскакивает и, поощряемый нашими криками, продолжает бег…

Надежда

«Надежда» – Центр социальной помощи. За поэтичным названием – детское горе, слезы матерей. Спрашиваю директора центра: Алла Павловна, почему здесь понадобилось такое учреждение? Сколько детей с отклонениями здоровья приходится, скажем в Югорске, на десять новорожденных? Она называет цифру, и я, онемев, пытаюсь это переварить. Пожалуй, она права: такую статистику лучше не рекламировать. Но причины, причины? Да известны причины: алкоголь, наркота… (В памяти всплывает огромный плакат над центральной площадкой оздоровительного центра на Кондинских озерах: «Жизнь без наркотиков»; на время нашего гостевания пациентов куда-то вывозили). Алла Павловна, но ведь это поддается… социальному лечению? Социальному – да, медицинскому – нет: наука не может объяснить происхождение новых болезней. Но все-таки, что это? А что угодно может быть: родители работали на космодроме, на АЭС, на “большой химии”… Выходит, что дети расплачиваются за рывок страны вперед? Выходит… да что мы все о грустном?! Вы посмотрите, какую книжку стихов мы издали с Божией и трансгазовской помощью! Это наша девочка написала…
С обложки смотрит изумительной красоты девичье лицо, в чуть прикрытых глазах – бесконечная боль.
Раскрываю книжку наугад:

Ты уходил, наверно, навсегда.
Я за тобою вслед не побежала.
А праздничная глупая свеча
В фужерах мои слезы отражала…

– Вот я еще хочу вам показать… Возьмите в руки эти кусочки. Чувствуете? Вот этот гладкий, а вот этот шершавый. Вот холодный, а вот теплый. Итальянская методика, разработка Марии Монтессори. Говорят, сам Клинтон в детстве занимался по аналогичным программам, хотя у него со здоровьем проблем не было. Технику мы за границей купили, дорогую, спасибо «Трансгазу», поддержали нас. Надо же объяснить ребенку понятия холода, гладкости, равенства-неравенства, когда ребенок… С какого возраста берем? С трех или с шести? Ну, это зависит от состояния ребенка. Не тогда ужасно, когда берем, а тогда, когда доводим до выпуска. Мы можем держать до восемнадцатилетнего возраста. В восемнадцать человек должен от нас уйти, а как он уйдет, когда ему уйти нечем? Книжечку-то поэтическую тоже наш мальчик оформлял, у него церебральный паралич, ноги обездвижены. Хорошо рисует, окончил юрфак, сейчас дизайнер в редакции газеты, молодец такой… А девочка? По-латыни это довольно сложно, но я вам так объясню: у нее атрофия мышц. Неизлечимо. Мама в школу на руках носила, потом – к нам. Девочка талантливая, мы стихи из ее тетрадки взяли. Поэт Андрей Тарханов, манси, помог составить сборник, югорская администрация откликнулась. Посмотрите, вот рисунки, а вот стихи…
«Мне бы вырвать тебя из сердца, а потом бы спокойно жить. Но пока никуда не деться. Ну зачем я умею любить? Ты спросил: «Неужели так любишь?» Я сказала: «Представь себе, да». Ты сказал: «Ведь сама себя губишь. Мне, увы, не любить тебя». Я сказала: «Живи, как хочешь». Ты в ответ промолвил: «Прощай». Я молчала, но умоляла: «Я увижу тебя? Обещай». Ты подумал еще и добавил: «Только ты на меня не сердись. Понимаешь, мы ведь не пара, ты ведь знаешь, какая жизнь». Я сказала: «Конечно, знаю. И не стоило мне объяснять». Ты ушел, мое сердце ломая. Мне тебя хотелось догнать…»
Вдруг я понял, какая строка пронзила меня в том первом открывшемся мне стихотворении, где в фужерах отражаются слезы:
Я за тобою вслед не побежала….

Вдохновение

Концерт знаменитого на всю Сибирь творческого коллектива «Вдохновение». Итальянские мелодии. Зал библиотеки полон. Исполнительницы – молодые женщины, величественно-красивые, в роскошных нарядах эпохи Возрождения. «Санта Лючия»… Я спрашиваю у соседа, откуда такое скопление талантов в относительно небольшом городе. О, это просто: когда город строился, сделали музшколу, и девочки с нотными папками пошли осваивать сольфеджио. Теперь девочки выросли, сами преподают сольфеджио. И концертируют.
Выступление закончилось под овацию. В гардероб выстроилась очередь. Из боковой двери стали выходить артистки. Они были уже одеты – в шубки, платки, сапожки. У каждой в отставленной руке – концертное платье.
Вы представляете себе эту картину? Складненькие крепкие сибирячки одна за другой убегают в черную северную ночь, и каждая держит на отлете, чтобы не дай бог не помять, сверкающее средиземноморское платье…

Кажется, только тогда я впервые почувствовал, что такое наша Сибирь.
Ханты-Мансийск, Нижневартовск, Мегаон, Советский, Югорск, Нягань, Талинка, Шеркалы…
Обью обегаемый край.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"