Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №94/2000

Вторая тетрадь. Школьное дело

Инна БОРИСОВА

Искатель новых берегов

Лекции Мейерхольда расшифрованы и опубликованы только к концу 2000 года

Нет идей!
Лекции Мейерхольда о режиссуре, прочитанные в 1918–1919 годах, застенографированные и законспектированные его учениками, расшифрованы и изданы лишь к концу 2000 года. Прочитанные на рубеже XIX и ХХ веков, они угодили точно ко времени в канун XXI века. «По лекциям видно, – пишет Борис Зингерман в своем предисловии, – как одна художественная эпоха перетекает в другую, преодолевая самое себя. Мейерхольд говорит о кризисе в эпоху цветения художественных форм. Можно предположить, репетиции “Маскарада” так беспредельно затягивались и потому, что режиссер по ходу дела чувствовал: быстро изживается культура Серебряного века. Еще идет игра различных театральных форм, а Мейерхольд видит: движение сценического искусства уперлось в стену. Потому что нет новых идей (то же чувство снова охватывает мастеров театра в конце ХХ века, после 80-х годов).
Лекции о режиссуре – это попытка внутренне собраться и вырваться из кризиса, угадав, каким будет театр нового века. Мейерхольд видит выход в упрощенных и грубых формах, в передвижном театре»*.
“Диалог веков идет давно и напряженно, в нем никогда не было идиллии, но всегда был драматизм”, – замечает Б.Зингерман в своей фундаментальной работе “Человек в меняющемся мире. Заметки на темы театра ХХ века”. Работа эта опубликована в журнале “Театр” в предпоследнем, третьем номере. Но прежде – из номера в номер – ее печатала газета “Искусство” (приложение к “ПС”). Борис Исаакович Зингерман скончался внезапно 16 ноября, когда только что увидели свет его итоги, прогнозы, а главное – печаль и вопросы, им сформулированные. Последние строки его последнего труда:
“Театр XIX века был театром актера.
Театр ХХ – веком режиссера.
Каким будет театр XXI века?
Что же делать в такой неопределенной ситуации бедному артисту? То же, что и всегда, – волновать и тешить почтеннейшую публику.
Спляшем, Пегги, спляшем,
Спляшем, Пегги, спляшем...”
Публикация в “Искусстве” принесла ему особенную радость. Это был выход его рубежных итогов, для него оказавшихся последними, на ту сценическую площадку, о которой мечтал Мейерхольд, говоря о передвижном, площадном, походном театре. Расхожие представления об элитарности он отторгал как пошиб. Понятие зрелища было для него высоким и чреватым неожиданными горизонтами.
“Время движется безостановочно, и большие мастера уходят один за другим, оставляя нас наедине с вопросами, над которыми бились люди еще в конце прошлого века, – писал Зингерман, двигаясь к окончанию своего труда и словно предчувствуя свой уход. – Неожиданный свет на весь культурно-исторический пейзаж конца нашего века пролил Всемирный футбольный чемпионат 1998 года – быть может, последнее великое многоактное многонациональное драматическое действо конца столетия. Чемпионат подарил нам месяц счастья и кое-что прояснил. Культурно-историческая ситуация конца века в футбольном марафоне обрисовалась с неожиданной наглядностью. На чемпионате были прекрасные матчи, но не было новых идей. В который раз отрабатывались стратегические концепции и тактические ходы, придуманные несколько десятилетий назад. Последний футбольный чемпионат ХХ века оказался скуп на новые идеи. И на новых звезд. Разве не то же положение сложилось, например, в театре? Или в гуманитарной науке и большой политике? С этой точки зрения футбольный чемпионат 1998 года – типичное явление конца века. Высокая техника владения мячом, тренированные тела, самоотдача, умение выложиться, приобретающее иногда вдохновенный характер, и – бедность, отсутствие свежего концептуального мышления. С одной стороны, отсутствие новых творческих идей – типичное для общественной жизни и культуры конца века, с другой – прожектерство, избыток организации, упоение начальственным диктатом, при котором самый талантливый футболист (или актер – не все ли равно?) лишается свободы воли и превращается в умелого пластичного исполнителя чужих замыслов и предписаний. Уроки последнего футбольного чемпионата будут усвоены в полной мере людьми начала следующего, XXI века”.
Усвоены... Но какие пути им откроются?
“Не связывайте мне крыльев” – по свидетельству протоколиста, этой фразой – как эпиграфом – Мейерхольд предварил свое выступление 26 апреля 1917 года перед студийцами. Далее запротоколированы следующие его слова: “Я не учитель, а искатель новых берегов театрального моря. Commedia dell’arte – это островок для отдыха. Я не организатор: у меня много инициативы, достижений, удачи, но овладевания позицией, длительного укрепления на ней нет и это мое достоинство, то есть моя задача плыть дальше и дальше, все взлетать, а не задерживаться на одной плоскости. Всегда – разведки и искания – с 1906 года я не могу обрести “моего” берега. Я заявляю, что студия не школа: это братство недовольных современным театром, строителей нового театра, искателей новой техники. Я – лишь старший брат, более умудренный и углубленный. И среди нашего братства я ищу более ловких, чем я, более дерзких разведчиков. Cтудианты, вступая в братство, должны иметь свою идею, тоску по идеалу, инициативу строительства”.
Этот протокол процитирован в статье составителя О.М.Фельдмана (В.Э.Мейерхольд. Лекции: 1918–1919. М.: ОГИ, 2000), создавшего книгу на редкость плотного смысла. Протокол фиксирует состояние души за полгода до Октябрьского переворота. Ровно через два года (в марте 1919-го) стенограмма зафиксирует слова Мейерхольда, “что теперь такова культура, что обязательно должен погибнуть всякий слабый и останется только сильный”. Приводится кем-то спрогнозированная статистика – 75 процентов погибших против 25 процентов оставшихся. Через 20 лет могучий гений Мейерхольда сгинет среди погибающих. “Судьба Мейерхольда – это предчувствие и желание революции, упоение революцией и разочарование в результатах революции, – пишет Борис Зингерман, – вот проблема, над которой исследователи и люди театра будут думать долго, ее предстоит решить на фоне наконец-то открывающейся нам во всем объеме и значении истории России ХХ века”.
И далее: “Мейерхольд не менял маски... Он своей художественной и человеческой судьбой явил пример идеального перевоплощения “по Станиславскому”. То, что иногда можно принять за театральный грим, было его душой”.
Артистизм – это кристалл, сквозь который Зингерман видел театр, историю и обычных людей. “Все на сцене делается ради царящего на ней, порхающего по ней актера. Это были не пустые слова. Мейерхольдовские актеры в самом деле порхали. Актер, по Мейерхольду, должен порхать по сцене. Он должен шутить и импровизировать и знать строение сцены...”
Не упорхнуть в пропасть – последняя тревога исследователя в канун предстоящего века.



Рейтинг@Mail.ru