Этика нужна, когда нет любви

Так считает известный
психолог и психотерапевт Маргарита Жамкочьян

– Вы считаете лицемерие и ханжество характерными чертами уходящей культуры?
– Весь ХIХ и весь ХХ век человек усиленно избавлялся от отрицательных эмоций. Подавлял их. Вытеснял. Я категорически не признаю, что способен испытывать гнев, желать зла другому, что в принципе я способен на насилие или неглубокую обиду. Я должен соответствовать некоему одобряемому в моем кругу эталону, иначе не могу себя уважать. Если же я “разрешу” разрушительным силам вырваться наружу, я могу потерять все, выпасть из своего круга, пасть на самое дно общества – раньше только там, в люмпенском и преступном мире, человек мог позволить себе не скрывать осуждаемые эмоции.
Но между тем эмоции неустранимы и попытка изъять их, подавить в себе приводит порой к огромному психическому напряжению. Классический пример для психиатра – “Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда” Стивенсона: ощущение в себе злобы, агрессии оказалось настолько разрушительно для личности, что человек был вынужден дать выход этим эмоциям в своем втором “я” и физически отделить его от первого.
– Мы стоим на пороге новой эпохи?
– Отношение ко всей эмоциональной сфере человека, в том числе и к тревожным, негативным, разрушительным эмоциям, принципиально меняется. Новая культура принимает человека таким, каков он есть. Это моя боль, мой гнев, это часть моего мира, я не хочу от них отрекаться, как не хочу отрекаться от себя самого. Я имею на это право, потому что я живой человек. И другие имеют такое же право.
– Право на что? На разрушение и насилие?
– На насилие, на агрессию в принципе способен человек и старой, и новой эпохи. Я говорю о другом – о том, насколько он в состоянии признать в себе эту способность.
“Лицемерие есть дань порока добродетели” – Ларошфуко прав, это тоже способ регулировать поведение человека, способ испытанный и доказавший свою эффективность. И все же человек, уверивший себя, что он вообще не способен на ненависть, не может адекватно себя воспринимать, а значит – и от других не будет получать адекватные реакции, лишится полноценной обратной связи.
Фрейд открыл множество отрицательных эмоций, связанных с табу, которое общество накладывало на либидо, на сексуальные влечения, особенно для женщин. И связал с этим разного рода истерии, имевшие вполне определенные симптомы. Фрейд первым и начал их лечить, успешно освобождая сознание своих пациентов. Но как только мы вступили в общество, которое сняло многие такие табу, разрешило женщине испытывать влечение, признало ее право на это, признало в ней равноправного сексуального партнера, классические истерии просто исчезли. Их теперь нет, что зафиксировано во всех учебниках психиатрии.
Конечно, женщины и ведут теперь себя по-другому, и трудно сказать, человечество больше выиграло или проиграло. Но я не берусь оценивать и судить глубокие процессы, меняющие культуру, я чувствую мощные сдвиги, и я принимаю их и пытаюсь понять, “не плача и не смеясь”.
Вся сфера чувств, ощущений, сенсорного восприятия жизни – кожей, движением, прикосновением – приобретает особое значение, которого она была лишена в рациональной картине мира. Вот в этом я вижу наступление новой эры.
Я думаю, эволюция психического мира человека продолжается. В древности, да и в средние века тонкая пленка “рацио” была еще тоньше, а во многом вообще не сформирована, зато чувственное восприятие в мифологизированном сознании играло огромную роль. Сейчас мы возвращаемся к себе, к человеку не только мыслящему, но и чувствующему – через столетия царства “рацио” и здравого смысла.
Этот новый виток эволюции – постепенный, но неуклонный сдвиг от нормативного внешнего регулирования к внутреннему, как бы идущему изнутри. На самом деле человеку вполне достаточно двух-трех заповедей, чтобы выстроить себя во благо себе и ближним.
– Прежде не хватало и десяти... А что заставит нынешнего раскрепощенного подростка опять себя закрепостить двумя-тремя заповедями?
– Любовь. Человек, который принял себя таким, каков он есть, который сам себя любит, не может нести разрушение, зло другим. Вслушайтесь: рок-культура полна любви, и подростки проникаются ею, еще не зная, что это любовь, не умея любить. Посмотрите, как они тянутся друг к другу. И когда в зале под песню гнева, которую исполняет их лидер, они все вскакивают, двигаются, выбрасывают вверх руки, дают выход своей эмоции, обретшей символическое выражение, приобретшей форму, эстетику, – они счастливы тем, что нет больше необходимости подавлять в себе тот же гнев, что эмоция как бы легитимизирована в этом общем действе и можно не стыдиться себя.
– Это насыщенное эмоциями единение напоминает мне знаменитые факельные шествия немецких ночей, коллективное пение, вся площадь покачивается в такт, главное – мы вместе, и никаких мыслей – “рацио” скомпрометировано...
– Единство в фашизме было единством своих против остальных – недочеловеков, предназначенных для рабства и уничтожения. Это знак внутреннего раскола, если хотите, страха перед собой. Когда человек не занят изнурительной борьбой с собой, подавлением эмоций, когда он любит себя даже на кожно-мышечном уровне, бессознательно, он всегда сможет на этом же уровне подстроиться к другому, принять другого как себя, войти в его чувства. И никогда не воспользуется этим во зло, как не принесет зла и себе.
Этика – это свод рациональных правил, как вести себя человеку, будто он всех любит, даже если он на самом деле не любит никого. Этика нужна, когда нет любви. “Не укради” – подави в себе желание взять чужое. А если подобного желания нет и в помине? Если есть желание отдать, поделиться – не вещами даже, а собой?
Но внутренним ощущениям нужны язык, символика, форма, чтобы выйти из внутреннего мира в пространство смысла. Начинается поиск новой эстетики. Это попытка заполнить разрыв между “рацио” и миром эмоций, точнее – восстановить их связь. По этому пути двинулась и психотерапия: искать выход в сознание через ощущение. Люди ходят по кругу и прислушиваются к себе – как босой ногой они ощущают пол, с закрытыми глазами воспринимают слабые токи от идущего рядом, они вслушиваются в мышечную пластику своего тела, вступают в контакт с ним. Когда приходит гармония тела и мыслей, человек меняется. Это состояние психологического подъема, интереса к себе, к своим необычным ощущениям.
Есть еще один пласт, более глубинный, чем эмоции. Есть ощущения, постоянно не выводимые в сознание: комфорт – дискомфорт, тяжесть – легкость, тепло – холод. То есть мы их осознаем, только когда возникает проблема. Мы, по сути, выкинули из культуры радость от вкусного, от быстрых или, наоборот, замедленных движений; а все, что, как говорят, “ниже живота”, вообще табу. А у молодых огромный интерес ко всей стороне жизни, связанной с физиологией, – мне по крайней мере так кажется. И их любимые песни, по-моему, часто адресованы таким ощущениям.
– К зверю в человеке?
– Может быть. Но для того и нужна культура, чтобы дать форму таким проявлениям, которые все равно есть в человеке. Можно это давить, чем мы и занимались как минимум несколько веков, а можно выпустить наружу, только в окультуренном и потому безопасном для окружающих виде. Можно агрессию выразить и выплеснуть в танце, в песнях, в ритуалах. И вернуть жизни какие-то утраченные нами краски.