Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №32/2000

Третья тетрадь. Детный мир

Ольга Серова

Пролетая над норой хомяка

Они не ангелы, кто бы спорил. Они – подростки. Здороваются через губу, хлопают дверью, смеются слишком громко... Но откуда в нас эта энергия злобы, тотального подозрения и сладострастного обличительства?

С недавних пор в моем почтовом ящике стали появляться странные послания. Затесавшись среди вороха аляповатых рекламных объявлений, они готовы были разделить общую участь этой макулатуры. Но что-то зацепило взгляд. На аккуратных листочках из ученической тетрадки строгими печатными буквами сообщалось о том, что некий мальчик, живущий в нашем доме, – ужасный негодяй, хулиган, уличная шпана, и если адресат не примет мер, следующим посланием станет повестка в милицию. Зачем и кому предназначалось это письмо – было неясно. Однако веяло от него какой-то дурной мистикой, наподобие той, что в далеком детстве пугала в забытых уже «письмах счастья»: перепишешь 12 раз – и будет счастье, выбросишь – жди беды.

Через день – новое послание, потом еще одно. Тогда мне стало понятно, что адресат этих писем – не кто-то, а я, и речь в них идет о моем ребенке. Кому пришло в голову соотнести эти жуткие эпитеты с моим сыном? До чего противно: здороваться с соседями и тайно подозревать их в причастности к сыскному делу. А вскоре выяснилось, что такие же послания получали почти все родители взрослых детей нашего подъезда.

Кто не ленился почти ежедневно осквернять наш дом этой гадостью, кому доставляло тайное удовольствие сочинение глупых пасквилей, какие отделы мозга (не души ведь) посылали команду руке, аккуратно выводившей злобные письмена?

Они не ангелы, наши дети, кто бы спорил. Здороваются через губу, хлопают дверью, смеются слишком громко. Они бывают ужасно противными. Они – подростки.

Гуляю во дворе с собакой, подходит соседка. Я ее почти не знаю – так, здороваемся. «Вот что я вам скажу», – начинает она, и у меня обрывается сердце. Далее о том, какая у нас хорошая семья и какие мы люди «правильные», да только вот мальчик-то наш как бы от рук не отбился... Я хотела спросить, не она ли автор тех посланий, но почему-то спросила, что же, собственно, с мальчиком. А с мальчиком, оказывается, вот что. Мы ведь целый день на работе, а он связался с пацанами из соседнего дома, вечно толкутся в подъезде, все стены изрисовали.

Насчет стен – правда. С недавних пор появились на стенах фанатские надписи типа «Спартак» – чемпион» со всей атрибутикой. Но при чем здесь мой ребенок? «Он не может рисовать на стенах», – говорю. «Это почему же не может?» – слышу в ответ. В самом деле, почему?

Я знаю абсолютно достоверно, что ни с какой компанией он не связался, не торчит в подъезде. Но… Дома спрашиваю: «Ты ведь за «Спартак» болеешь?» «Разумеется. А что?» Ничего. Я не поддамся.

В продолжение футбольной темы. Звонит тренер: «Парень ваш, замечаю, подружился с Мышкиным. А он у нас кандидат на исключение из команды. Курит пацан. Как бы вашего не втянул». – «Ну что вы! Не втянет». – «Все родители так думают. Мое дело предупредить».

Тренер, наверное, по-своему прав. Их у него вон сколько, и все разные, и все вступили в тот самый опасный возраст. Для него подростки – по определению группа риска. Но, в сущности, мне все равно, кто из этих людей, небезучастных к делу воспитания моего сына, желает ему добра, а кто лезет от нечего делать. Меня коробит само допущение возможности, что маленький человек, каким бы он ни был, открыт всесильному и тотальному злу. Одно дело – желание защитить, укрыть от сквозняка и неуюта, другое – еще раз убедиться в верности собственного наблюдения, подаренного бедненьким, в сущности, опытом, который почему-то именуется житейской мудростью. И мудрость эта гласит, что подростки – особый биологический вид, представляющий опасность для мирного населения.

Смотрю вечернюю программу – не то «Времечко», не то «Сегоднячко». Сюжет про то, как мальчик лет двенадцати лишился обеих рук, коснувшись оголенного провода под напряжением. Он в больнице, и мы видим его крупным планом. Перебинтованные культи, огромные голубые глаза, застывшие от ужаса и боли. Потом показали его маму: «Он сказал мне: мама, я ведь даже не мог прикрыться одеялом, когда в палату пришли журналисты». И вот, наконец, автор сюжета, которая уверяет нас, шокированных увиденным, что снимала и будет снимать такие вещи, потому что мальчик этот, оказывается, не жертва головотяпства взрослых, а справедливо наказанный (?), ибо он, хулиган и шпана, провод хотел украсть. Дескать, другим в назидание... Потом был комментарий следователя: мальчик оказался не виновен.

Да даже если бы он был виновен! Откуда эта энергия злобы, тотального подозрения и сладострастного обличительства?

Моя близкая подруга в бытность свою школьницей умудрилась не получить не одной плохой отметки. Хотя отвечать у доски для нее было страшным испытанием – она страдала от какой-то патологической застенчивости. И звание примерной ученицы носила не как заслуженную награду, а как клеймо: одноклассники не любили ее и гнали из стаи, как слабого сородича. Но все же уважали – это как-то примиряло ее с одиночеством.

И каково же было ее потрясение, когда однажды мать, придя с родительского собрания, обвинила дочь в распущенности. Девочка попыталась выяснить, что произошло, что сказала учительница. Но мать ее не слышала. Напуганная неосторожным словом учительницы или что-то недопонявшая, она решила в целях профилактики вразумить дочь страшными картинами неминуемого падения в пучину греха. Девочка подошла к учительнице, но та лишь отмахнулась: «Надо за собой следить». Девочке не был свойствен цинизм, а именно в эту лазейку уходят многие раненые подростки, она не умела защищаться и, как многие думающие натуры, стала искать причину в себе. Она перебирала свои слова, поступки, жесты, на всякий случай отпустила подол школьной формы (и без того длинной, что всегда вызывало насмешки одноклассниц). Она рассудила, что сделала что-то такое, что ей казалось вполне невинным, а на самом деле заслуживает порицания. Раньше спасением был уход в себя («Мне уютно только в своей норе», – писала она в дневнике), теперь она перестала себе доверять.

Став взрослой, она изо всех сил «пасет» свою дочь, тоже школьницу. Она не читает ей наставлений, не пугает картинами неведомых опасностей – она загрузила ее до предела, чтобы не осталось ни одной малюсенькой лазеечки, куда могло бы проникнуть что-то дурное. Ей кажется, что это дурное – особая реальность, данная в ощущении холода и нелюбви окружающего мира, укрыться от которого невозможно ни в какой норе.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru