Cоветский человек возвращается?
Советский человек ценит порядок и гарантии
выше, чем демократию и свободу; нынешний
россиянин – тоже * Мы немногого ждем от
государства, но хотели бы получить от него все *
Россияне не любят США, но дружелюбны к
американцам
Мы подводим итоги третьего этапа исследования
“Советский человек”. Проект уже впору называть
“постсоветский человек”: за последние
пятнадцать лет мы возвращаемся к нему каждые
пять лет, и только первый опрос 1989 года был связан
с человеком советским, да и то условно.
Но это по признакам формальным: есть СССР –
значит, и советский человек есть; развалился Союз
– значит, исчезли и его граждане, превратились в
россиян, граждан Украины, Узбекистана и так
далее. А в самих-то людях что изменилось? В этом
главная цель нашего исследования и состоит:
установить сдвиги в сознании и общественной
психологии наших сограждан, узнать, в каком
направлении происходят эти сдвиги и что влекут
за собой.
На первом этапе, в 1989 году, в период, как вы
помните, всеобщего энтузиазма, мы формулировали
эту задачу резко и определенно: уловить
происходящие перемены в сознании, психологии, в
поведении, не упустить – они же на наших глазах
идут... Результат во многом оказался
обезоруживающим: не идут. Общественное сознание,
тем более общественная психология – вещь очень
инерционная.
Все-таки сдвиги, конечно, шли потихоньку; я
думаю, сильно они обозначились как раз между
первым и вторым этапом исследования, годах в
1992–1994-х. Во всяком случае, в 1994 году уже ясно
обозначилась группа тех, кто принял перемены не в
смысле политическом, а скорее как перемену
условий для себя лично, новые возможности
строить свою личную биографию. Они это приняли и
стали вкалывать, впервые ощутив, что это не
пропадет, что действительно можно чего-то
добиться, изменить свою жизнь. Их претензии,
притязания, их самооценка – все поползло вверх.
Вот это разделение на тех, кто принял новые
условия существования и начал в них действовать,
и тех, кто только боялся, у кого беспрерывно рос
уровень тревожности, и стало главным результатом
второго этапа. При этом вторая группа
“боязливых”, которых конечно же было
значительно больше, чем первых, – эта группа не
была настроена на открытое сопротивление, скорее
пребывала в состоянии рутинной инерции. Доля тех,
кто резко высказывался против перемен и жаждал
возвращения советской власти, была невелика, не
превышала 10 процентов; число же полных радикалов,
национал-большевиков или фашиствующих
националистов, и вовсе составляло единицы, если
не доли процентов (не больше двух процентов).
Все, что я скажу о результатах третьего этапа,
будет, конечно, приблизительно и предварительно
– мы еще не закончили обработку материалов. Но
ощущение у меня такое, что все вернулось на круги
своя, на исходные рубежи: мы опять встретились с
советским человеком. Хотя подавляющее
большинство наших собеседников, процентов 60,
считают, что в жизни страны за последние годы
произошли огромные перемены, и только примерно
каждый пятый говорит о том, что создана лишь
видимость перемен, а на самом деле все осталось,
как и было прежде.
Имейте в виду, мы работаем с высказываниями, с
тем, что люди открыто заявляют другим людям, им
незнакомым, так сказать, официальным лицам, то
есть нашим интервьюерам. Это важно: возможно,
многие думали так, как сегодня говорят, уже давно,
только раньше не признавались в этом – казалось
неприличным, поскольку и газеты, и радио, и
телевидение говорили совсем по-другому. А может,
просто растерянные люди не сразу подобрали
формулировку, точно передающую их настроение. Но
даже если это так, тот факт, что сегодня наши
собеседники открыто говорят о том, в чем пять лет
назад не признавались, тоже многого стоит.
Итак, в фундаментальных установках, судя по
последним опросам, люди сильно качнулись назад.
Резко выросло число тех, кто открыто желает
возврата государственной опеки и социальных
гарантий. Примерно три пятых опрошенных явно
предпочитают порядок демократии и социальные
гарантии свободе. Их положение, как они считают,
за последние пять лет ухудшилось и будет
ухудшаться впредь. Их самооценка в основном не
изменилась, а у каждого третьего в этой группе
она упала.
Этому подавляющему большинству противостоит
меньшинство (процентов 15–20) тех, кто считает свое
положение лучшим, чем оно было пять лет назад, чья
самооценка растет. Интересные результаты по
ответам о надеждах на будущее: когда людям
предлагаешь оценить, чего ждут от ближайшего
будущего другие, ответы самые мрачные: всего 2–3
процента видят в других ожидание перемен к
лучшему. Но когда речь заходит о собственных
видах человека на будущее, число оптимистов
делает скачок вверх: с надеждой смотрят на свое
будущее и констатируют, что эта надежда выросла у
них как раз за последние пять лет, процентов 20–25
наших собеседников.
В основном группа оптимистичных и деятельных
людей состоит, конечно, из молодежи, людей не
старше тридцати – сорока лет, с образованием
выше среднего, чаще жителей крупных городов. Есть
среди них и люди среднего возраста, тоже, как
правило, люди образованные.
Но вернемся к нашему советскому большинству.
Последние события на Балканах подвигли их
открыто признаться в антизападнических
настроениях. Не думаю, что эти настроения стали
более распространенными; скорее они именно
легализовались, в этом теперь не стыдно
признаваться. Конечно, враг номер один – Америка:
примерно три пятых опрошенных уверены, что США
совсем не хотят нам помочь, их цель в том, чтобы
нас поработить, подчинить, поставить в
зависимость прежде сильного соперника. Но
американцы как таковые никаких отрицательных
эмоций у наших собеседников не вызывают: в списке
национальностей, с представителями которых у
опрошенных связано чувство неприязни или
тревоги, американцы не значатся. Образ врага
ассоциируется именно с государством США, а не с
населяющими его людьми. Полагаю, в этом образе
врага больше недовольства собой,
неудовлетворенности собственным положением в
мире, чем реальных геополитических оценок.
Эти же самые люди за последние годы довольно
сильно смягчились по отношению к нашим
российским богатым. Они значительно реже говорят
о том, что большие деньги можно заработать только
обманом, грабежом, что богатство исключает
чистые руки. До 40 процентов опрошенных сегодня
присоединяются к мнению, что рост числа богатых
– это хорошо не только для них самих, но и для
страны в целом, что вообще в богатстве нет ничего
плохого; прежде подавляющее большинство
придерживалось противоположных взглядов.
У нас нет данных, которые могли бы
свидетельствовать о росте агрессии в людях.
Думаю, в скрытом виде она есть, и немалая, но
традиции сдержанности на этот счет, привычка к
терпению, ощущение, что ты все равно не можешь
повлиять на ситуацию, даже если дашь выход этой
агрессии, – все это не дает ей прорваться вовне
не только на деле, но и в высказываниях. Однако
как только проявление агрессии легализуется, она
немедленно вылезает в отношении к Америке, в
воинственной готовности защищать братьев-славян
(сама терминология чего стоит – мифы столетней
давности). Но обратите внимание: направлена эта
агрессия на дальних, не на ближних – громить
ларьки сегодня уже никто не собирается. В ларьках
теперь покупают все, хоть один банан, но покупают,
ларьки приняли, они больше не вызывают не то что
агрессии, но даже неприязни.
И тем не менее скрытая агрессия – вещь опасная.
Если к ее легализации прибавится некая ее
организация, если появится лидер, способный
возглавить людей, ведомых ею, если зазвучит хотя
бы подобие программы, осколки программы, ее
оправдывающей и направляющей, если все эти
обстоятельства сойдутся вместе... Тогда станет
возможным многое из того, о чем сегодня думать не
хочется, да и нет особых оснований...
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|