Неизвестный Бажов
Исполнилось 120 лет со дня рождения
великого русского сказочника
Павел Бажов, бесспорный классик детской
литературы, кажется детям писателем далекого ХIХ
века. Взрослые знают, что писатель жил в нашем
веке и свои знаменитые сказы написал в
трагические тридцатые – сороковые годы, но и мы
на удивление плохо представляем себе судьбу
Бажова. Перипетии бажовской биографии знакомы,
пожалуй, лишь его потомкам да нескольким
специалистам. Возможно, это случилось потому, что
литературная и человеческая репутация Бажова
никогда не давала повода для переоценки
сделанного им в русской литературе. Но путь его
не был ни легким, ни банальным. В жизни писателя
были и горе, и страдания, и чудеса. К примеру,
разве не чудо, что свои лучшие произведения Бажов
написал на седьмом десятке лет?
Всю выпавшую ему славу, почести и первый
приличный достаток Павел Петрович Бажов получил
как автор сказов. Однако его биография, его
досказовые книги и статьи не сразу стали
известными, долгие годы об этом не писали. А когда
стали писать о досказовом Бажове, то часто
затруднялись «выстроить» его творческий путь, а
тем более найти преемственность между
досказовыми публикациями и сказами: так велика
была разница во всем. Ни одна из примерно десяти
его ранних книг, ни один досказовый очерк и ни
одна из почти тысячи его газетных статей при
жизни автора ни разу не были переизданы или
перепечатаны.
Мало кто и сегодня знает, что без
нескольких месяцев двадцать восемь лет, больше
трети жизни, было отдано учебе и
преподавательской работе в духовных
образовательных учреждениях. Бажов вступил в ХХ
век младшим учителем приготовительного класса в
Екатеринбургском мужском духовном училище с
правом преподавать там же чистописание.
Одновременно он преподает арифметику и
чистописание в Екатеринбургской епархиальной
второклассной школе для приготовления
псаломщиков. К 1904 году ему был присвоен первый
чин – коллежского асессора. С 1905 года Бажов –
делопроизводитель в Екатеринбургском духовном
училище, одновременно ведет русский язык и
алгебру. В 1907 году переходит на работу в женское
епархиальное училище. Для души, для личного
интереса и, может быть, даже для научных целей все
годы в летние каникулы Бажов ездит по деревням,
записывает местные речения, пословицы, сказания,
песни.
Бурные дни не заставили себя долго ждать.
Павлу Петровичу круто пришлось изменить свою
жизнь, свои занятия, свое мировоззрение с первых
же дней Февральской революции 1917 года. А через
полтора года под фамилией Бахеев он попал в
партизанский отряд в Сибири, действовавший в
тылу у Колчака. Отряд с боями пришел на Алтай, в
город Усть-Каменогорск, где Павел Петрович
прожил около двух лет. С 1923 года Бажов в
Екатеринбурге, приглашен в «Крестьянскую
газету», много ездит по деревням, много пишет о
жизни крестьян.
Павлу Петровичу на репрессии «повезло»:
он дважды сидел в тюрьме у белых, и его по доносам
дважды исключали из партии в советское время.
Шесть дел против Бажова стало известно после
того, как архивы приоткрылись исследователям.
Первое началось в ноябре 1933 года и закончилось в
декабре 1940 года. В вину ставился чин коллежского
асессора... А в 1937–1938 годах судьба нанесла еще
один удар... Жизненная ситуация вновь – в который
раз! – складывается так, что приходится Павлу
Петровичу опять начинать все с нуля... Он
обращается к детству, к истории своего рода.
Вечные духовные ценности, не подвластные времени
и конъюнктуре, без которых немыслима жизнь
человека. Бажов ушел в сказы, в поэтизацию Урала,
природы и людей. И это его спасло.
Семья бедствовала, жила на учительскую
зарплату сестры жены. Безработный Павел Петрович
взялся за... лопату. Он копал и перекапывал огород,
вновь копал, чтоб руки были чем-то заняты, и
слагал сказы. Про себя, шепотом. У некоторых нет
даже черновиков, так они были отредактированы в
уме.
Сказы появлялись один за другим, быстро
составив знаменитую «Малахитовую шкатулку».
Печатается с сокращениями с согласия
автора по публикации: Н.Кузнецова. Семь жизненных
полос. «Уральский рабочий», 6 июня 1998 г.
Павел Бажов
Меня, как всякого проходившего старую
школу классического типа, довольно долго (девять
лет) учили латинскому и греческому языкам. Забыл
основательно. Ничего не осталось, кроме стиховых
обрывков и бродячих в русской литературе
латинизмов. Очень мало и очень плохо (по три года
при трехнедельных уроках и то не обязательных)
учился французскому и немецкому. Ясно, что их не
знал и не знаю. Для своих фольклорных целей
знакомился с башкирским, чтобы знать, что Чишма –
источник, Куляш – солнце, Тургояк – сторона
жаворонков и т.д. Теперь еще на полке стоит
татарско-русский словарь, но из него знаю то же,
что и вы, то есть телеграф – тилиграф, коммунист
– камунист и все.
Уж очень огромен наш язык, и каждый из
нас перед ним козявка козявкой. Можно
восторгаться обилием слов, удивляться
своеобразным ходам приставок, тонкой игре
глагольных суффиксов и т.д., но знать... Сказать по
секрету, едва ли даже Академия наук может это
сказать про себя. По крайней мере по
академическому словарю этого не видно. Довольно
часто там двойное ударение и двойное окончание,
дескать, так и сяк, и разночтение без
настойчивого указания, что же правильно.
Из писем 40-х годов
|