Зрелище некогда милых нам мест

Об удивительной выставке «“Евгений Онегин”. Даль свободного романа», которая работает в эти дни в залах Музея изобразительных искусств имени Пушкина, мы начали разговор в прошлом субботнем номере. Сегодня – продолжение.

Эта выставка не предлагает букет шедевров, к каковым привыкли посетители сменных экспозиций музея на Волхонке. Шедевры встречаются и здесь, но не в них дело. Нет и экспозиционных парадоксов, новаторских концепций, которыми славен музей. И опять-таки не в них сегодня дело. Просто у “онегинской” выставки другая задача. Ее авторы стремились погрузить зрителя в литературную и бытовую среду, современную пушкинскому роману, помочь более явственно увидеть реалии “энциклопедии русской жизни” через портреты и пейзажи, мебель, предметы обихода, редкие книги, подлинники рукописей и писем. В этом смысл выставки и некоторая опасность. Но об опасности позже...

Итак, собрания шедевров нам не предлагают, хотя есть и знаменитый эскиз пушкинского портрета кисти В.Тропинина, полотна О.Кипренского, К.Брюллова, И.Репина, И.Айвазовского, работы Ф.Толстого. Представлен в основном “второй пояс” культуры, не высший ее слой. Но, Боже мой, как же высок этот невысший слой! Все эти портреты неизвестных молодых людей и барышень кисти неизвестных художников, пейзажи анонимных авторов, собранные вместе, объединенные известным нам сюжетом, впечатляют не менее доподлинных шедевров. Ибо уровень “нешедеврального” искусства пушкинской поры, уровень бытовой вещи кажется ныне невероятным. Именно как уровень – в массе, в обиходном употреблении.

Разумеется, все эти сервизы, часы, лорнеты, самовары, туфли, трубки, письменные приборы, шляпы – музейные ценности. Ныне. Но ведь когда-то они были просто бытовыми вещами пусть и состоятельных слоев общества. Равно как и эти портреты и пейзажи, которые писались не для музеев и выставок, а для украшения интерьеров, в которых жили люди.

Портреты людей круга Пушкина (Жуковского, Дельвига, Кюхельбекера, Батюшкова, Веневитинова) соседствуют с портретами людей искусства, упоминаемых в “Евгении Онегине” (Дидло, Шаховской, Истомина, Семенова), и с многочисленными изображениями молодых людей, в которых предлагается угадать героев романа. Здесь, на мой взгляд, и таится опасность – опасность прямого наложения: вот это Онегин, а это Ленский, а здесь – Татьяна, вот этот немолодой генерал, конечно, Гремин и так далее.

Эту опасность хорошо знают иллюстраторы литературных произведений, ощущающие разноприродность словесного и графического изображения. И куда ближе Пушкину эскизный стиль иллюстраций Н.Кузьмина или А.Фонвизина, в которых каждый может вычитать свое представление о героях романа, чем, скажем, старательная конкретика Е.Самокиш-Судковской, навязывающая единственное видение персонажей. И вполне можно понять И.Ефимова и Н.Симанович, которые предлагают силуэтное решение иллюстраций, своеобразный “театр теней”.

Замечательны литературные витрины выставки – письма Пушкину друзей, свидетельствующие о реакции общества на публикации романа, многочисленные тетради и альбомы с переписанными главами “Онегина” (пожелтевшая бумага, выцветшие орешковые чернила), прижизненные издания, в том числе тоненькие брошюрки, – роман издавался по главам по мере написания, читатели ждали продолжения (Пушкин – основоположник сериалов?!).

Немало интересного найдут зрители в заключительном зале выставки, где представлены фрагменты сценической судьбы “Евгения Онегина”. Основное место занимает, естественно, история создания и театральных решений оперы П.И.Чайковского – рукописи композитора, портреты первых и последующих исполнителей, великолепная череда эскизов А.Головина, И.Рабиновича, Ф.Федоровского, В.Левенталя, В.Шухаева. И материалы интереснейшего замысла А.Таирова, готовившего постановку “Евгения Онегина” на драматической сцене (в Камерном театре) с музыкой С.Прокофьева в конце 30-х годов. Замысла, которому не дали осуществиться тогдашние власти. Интересно, какую опасность почувствовали они в пушкинском романе?

В короткой заметке невозможно рассказать обо всех разделах этой серьезной выставки, обо всех реалиях ушедшей жизни, представленных со вкусом и умением в залах музея на Волхонке. Она позволяет чуть ближе придвинуться к жизни, породившей великий роман, чуть лучше разглядеть его даль. Но прав, вероятно, был анонимный автор короткой рецензии на 7-ю главу “Евгения Онегина” (“Литературная газета” № 17, 1830 год), говоря о “зрелище некогда милых нам мест, но уже оставленных теми особами, которые их одушевляли. Прелесть их не изменилась: но мы, рассматривая их, напрасно хотим воскресить в душе те чувствования, которыми наполнялась она в прежнее время”...