Три поколения школьных звонков

…Я всегда ощущала себя учительским ребенком. Я читала все преимущества этого положения в глазах учителей и безнадежность своего положения – в глазах сверстников.
…Помню, как я благоговейно переписывала лучшие сочинения маминых учеников в особую тетрадь. Я представляла себе авторов: как они выглядят, что любят. От их фамилий и имен веяло легендой. Многие из них я помню до сих пор.
В новых классах маме всегда приходилось воевать из-за сочинений: ученики привыкли к готовым клише в сочинениях и ответах. Как-то мама приняла три новых выпускных класса. На первых же уроках предъявила свои требования. Некий юноша, возвышаясь над партой чуть не на два метра, бесстрашно, почти нагло заявил:
– Никогда (!) сами не писали и не будем! Мы не писатели!
Юноша оказался Володей, который через месяц вызвался вручать традиционные цветочки к Дню учителя.
– И откуда вы, Г.А., свалились на нашу голову?
По восемь часов сидели они в школе за сочинениями: и на своих, и на «подаренных» уроках. Сначала в классе, потом в спортзале. Мама носилась вихрем между партами, подсказывая факты, слова или связки. Потом правила тексты (аж очередь стояла с черновиками).
Каждый раз, когда случалась эта радость – хорошее сочинение, в нашем доме был праздник. Сочинение читали вслух, мама много смеялась, все были особенно добры друг к другу. А вечером, когда я принималась за переписку, у меня было такое чувство, будто я причастна к чему-то очень значительному, к какой-то тайне – как рождение ребенка, например.

…Просыпаюсь ночью, иду по коридору, и мне слепит глаза пятно света в родительской комнате. Постепенно я различаю в нем силуэт папиной головы, склонившейся над письменным столом. Я подхожу сзади, ложусь животом к нему на спину и заглядываю через плечо. «Кванты», формулы, электрические цепи, куча исчерканной бумаги. Папа решает олимпиадные задачки по физике.
Просто чтобы не потерять форму.

…Наряду с казавшейся мне феерической жизнью рядом с учениками и бывшими учениками я слышу обрывки всегдашних тревожащих мое детское существо родительских разговоров:
...я никому не буду втирать очки…
…так больше нельзя…
…не могла уснуть всю ночь…
…эта невежественная матрона из гор­оно – что она понимает в литературе (в физике)…
…не могу сесть на больничный: скоро экзамены…
…они хотели, чтобы я исправила ему ошибку – подделала экзаменационный лист…
…не могу больше видеть этих чинуш…
…смертельно устал(а)…
…наберусь сил и все же буду говорить с директором…
…Боже, какая беспросветная дикость…
...Господи, дай мне сил…
И все вполголоса.

…Почему это все же случилось со мной? По той причине, по которой Марк Твен въехал-таки в булыжник, начав за пять метров его объезжать? Или страстность, одержимость моих родителей создали навсегда в моем сердце образ настоящей, осмысленной жизни?
Вчера младший сын сказал мне ни с того ни с сего:
– Мама, я никогда не буду учителем. Я вообще не представляю, как можно так подставиться.
– Как это?
– Ты что, не понимаешь? Ну, работа страшно трудная… Ты что, не помнишь, как мы тебя мучили? (Одно время Никита учился в моем классе.) Нет, кем угодно, только не учителем.
Круг замкнулся. Я тоже говорила нечто в этом роде своей маме.

…Мама подарила мне молитву чилийской поэтессы Габриэлы Мистраль (она же сельская учительница Люсила Годой):
«Господи! Дай мне силы…
дай терпения…
Дай мне простоту ума
и дай мне глубину…
Избавь мой урок от сложности
и пустоты…»

№ 67, 1999