Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №7/2014
Четвертая тетрадь
Идеи. Судьбы. Времена

ИМЯ И СЛОВО


Шеваров Дмитрий

Благая ветвь на дереве друзей

О человеке, из чьих уст Россия узнала об окончании войны с Наполеоном

О, дерево друзей!
Сколь часто темным кровом
Развесистых ветвей
Ты добрых осеняло…

В.А. Жуковский. Из стихотворения, посвященного Ивану Ивановичу Дмитриеву, 18 апреля 1813 года


Когда-то ясную, звучную и солнечную поэзию Дмитриева русские люди знали с детства. В 1812 году стоило напомнить беженцу-москвичу лишь одну строчку из Дмитриева, чтобы у него перед глазами возник милый город, навсегда, казалось, канувший в огне войны.
Дмитриев, хотя и родился в Симбирской губернии, и впервые увидел Москву в тринадцать лет, – всем сердцем принадлежал Первопрестольной, чувствовал этот город так, как никто другой. Не случайно в XIX веке все путеводители по Москве издавались с эпиграфом из Дмитриева: «Что матушки Москвы и краше и милее?»
Дмитриев был одним из тех «допожарных» москвичей, которые создали ту неповторимую атмосферу добродушия, простоты обхождения и высокой культуры, которой славилась «старушка-Москва». Иван Иванович мог быть при высокой должности (в 1812 году он был министром юстиции), а мог и находиться в отставке – его пост не имел значения в глазах соотечественников. К Дмитриеву все – от Александра I до бедного московского обывателя – относились с почтением, ценя его глубокую порядочность.
Он не раз читал свои стихи в кругу царской семьи, которая высоко ценила его человеческие качества и выдающиеся способности декламатора. Не случайно в мае 1814 года именно Ивану Ивановичу Дмитриеву была оказана честь прочитать народу высочайший манифест о торжественном вступлении Государя с победоносной армией и союзными войсками в Париж и об отречении Наполеона от престола Франции. (Удивительно, что и двести лет назад день Победы, как и в 1945-м, пришелся на май.)
Торжественное чтение манифеста происходило в Казанском соборе Петербурга после литургии. Высокий и статный Дмитриев взошел на первую ступень специального помоста, возведенного у амвона. С правой стороны стояла императорская фамилия (кроме самого Александра I, который был еще в Европе), слева – послы иностранных государств. Не только храм, но и вся площадь перед собором была заполнена народом.
«Божиею милостию мы, Александр Первый, император и самодержец Всероссийский, и прочая, и прочая, и прочая, объявляем всенародно: буря брани, врагом общего спокойствия, врагом непримиримым России поднятая, недавно свирепствовавшая в сердце отечества Нашего, ныне в страну неприятеля пренесшаяся, на ней отяготилась…»
С последним словом манифеста начался благодарственный молебен, все пали на колени, а потом на улице раздался салют, и над площадью грянуло «ура».
Несколько месяцев спустя в соборе были выставлены для осмотра 107 трофейных знамен и штандартов разгромленных французских, польских, итальянских полков, а также 28 ключей от европейских городов и крепостей.
А Иван Иванович Дмитриев тем временем оставил службу и вышел в отставку. Заняв деньги у товарища, он отправил в Москву домашний скарб и сам поспешил туда же. Его прежний дом сгорел, и еще в начале 1813 года Дмитриев купил погорелое место рядом с запущенным садом, недалеко от Тверского бульвара и Патриаршего пруда, в приходе святого Спиридона, и нанял рабочих для постройки дома. К осени 1814 года дом был почти готов. У него не было сомнений, кого он первым пригласит в новый дом – конечно же Николая Михайловича Карамзина.
Они были знакомы с детства, а дружны с ранней юности. Познакомились Иван Иванович и Николай Михайлович еще в детстве и при любопытных обстоятельствах: на свадьбе. Отец Карамзина, отставной капитан и сибирский помещик, женился тогда вторым браком на родной тете Дмитриева. В ту пору, в 1770 году, Дмитриеву было десять лет, а будущему историографу – всего-то пять. В памяти Ивана Ивановича осталась такая подробность, какие обычно помнят девочки, а не мальчики: Коля Карамзин был на свадьбе «в шелковом перувьеневом камзольчике с рукавами» .
Ни разу ничем не омраченная дружба Карамзина и Дмитриева длилась почти полвека и была для современников образцом человеческих отношений. Во многом благодаря двум этим очень разным людям в среде литераторов (и не только литераторов!) несколько отвлеченный поэтический культ дружбы был «заземлен» культурой дружества, включавшей в себя и обязательность в переписке, и постоянную взаимопомощь, и общие культурные и житейские «проекты». Сегодня об Иване Ивановиче Дмитриеве учебники литературы в лучшем случае лишь упоминают, а в эпоху 1812 года Дмитриев и Карамзин делили свою известность по-братски. Их переписка – одна из самых светлых эпистолярных книг в русской литературе. Увы, она была издана лишь однажды, еще в XIX столетии.
Вот письмо Карамзина Дмитриеву, написанное в самые горькие дни 1812 года. «Любезнейший друг! К сердечному моему утешению получил я вдруг два письма от тебя. Скажу вместе с тобою: как ни жаль Москвы, как ни жаль наших мирных жилищ и книг, обращенных в пепел, но слава Богу, что Отечество уцелело и что Наполеон бежит зайцем, пришедши тигром. Ты удивляешься неосторожности Москвитян; но отцы и деды наши умерли, а мы дожили почти до старости без помышления о том, чтобы неприятель мог добраться до Святыни Кремлевской: не хотелось думать, не хотелось верить, не хотелось трусить в собственных глазах; клялись седыми волосами и проч. Не брани меня… Судьба моей собственной библиотеки служит тебе доказательством, что я не имел средств спасти твою: всё сгорело; а твои книги еще может быть и целы, в каменной палатке, крытой железом… С нетерпением жду, чем заключится эта удивительная кампания…
Прости, милый старый друг. Будь здоров и благополучен. Все Карамзины обнимают тебя».

…Итак, в Москве Дмитриев занялся разбором книг, привезенных из Петербурга, и устройством сада. Первым он посадил дуб – «дерево друзей», потом яблони, разбил цветник. Саженцы дарили друзья. В ту пору, когда москвичи спешили восстановить свои сады, скверы и палисадники, саженец какого-нибудь деревца или горшок с цветком были лучшим подарком.
Иван Иванович писал в воспоминаниях: «Подарок деревом или цветком прочнее прочего служит нам памятником дружбы или приязни. Луг мой пред домом украшается диким каштаном: он подарен мне был земляком моим Н.А.Дурасовым, мы еще в детских летах обучались в Симбирске в одном училище. Он уже давно скончался; но я и поныне, проходя мимо каштана, всякий раз с чувством признательности вспоминаю его и наше детство. К подкреплению сказанного пришел мне на память еще один случай: в ясный полдень вносят в мой кабинет горшок с прекрасным, ароматным цветком; на вопрос мой: “Где его взяли?” – “Это самый тот, – отвечают мне, – который в прошлом лете прислала к вам А. А. Г. на другой день, как она гуляла в саду вашем”. Ее уже не было в мире, а цветок ее и поныне, с каждою весною, возобновляет жизнь свою и напоминает об ней…»
В 1816 году Дмитриев был назначен председателем «Комиссии для пособия разоренным в Москве от пожара и неприятеля». Три года поэт трудился в комиссии без выходных и отпусков. За это время комиссия разобрала 20 959 прошений и 15 330 просителям выплатила единовременные пособия на восстановление родного очага.
Пушкин предварил московскую главу «Евгения Онегина» строками из Дмитриева: «Москва, России дочь любима, // Где равную тебе сыскать?» В 1837 году, после гибели Пушкина, Иван Иванович напишет Жуковскому: «Думал ли я пережить его?..»
Но совсем ненадолго пережил Иван Иванович Александра Сергеевича – всего на восемь месяцев…
Недавно, проходя по Старому Арбату мимо букинистического развала, я остановился у одной книги. На черном корешке была оттиснута фамилия: «Дмитриев». Кто же это? Оказалось – Иван Иванович Дмитриев, два переплетенных тома его сочинений 1893 года издания.
На пожелтевшем форзаце старой книги я увидел надпись чернилами, округлым ученическим почерком: «Дорогой Ляле на добрую память от Гали в день ее рождения 4 июля 1942 г.»
Мне сразу вдруг представилась Москва той поры. Черные тарелки не выключались с утра и до ночи, и Галя, подписывая подруге книгу накануне вечером, могла слышать голос Левитана: «От Советского информбюро... После восьмимесячной героической обороны наши войска оставили Севастополь…»
Отцы у девочек были на фронте, матери – на заводах или в госпиталях. Днем в коммуналке оставались только дети да старики. И должно быть, это Галина бабушка посоветовала внучке взять в подарок красиво переплетенный том Дмитриева. Тут и басни, и мадригалы, и элегии, очаровательные Хлои, Темиры, Лизы и Лоры. И уверение: «…войны погаснет пламень…» И все это значит, что скоро вернется папа, и все соберутся за одним столом, а под открытым окном будет цвести сирень…
 Когда вы придете в музей А.С.Пушкина на Арбате (дом Хитрово, отстроенный заново после пожара 1812 года – в нем Пушкин снимал квартиру в 1831 году) и подниметесь по деревянной лестнице в гостиную, то там вас обязательно встретит Иван Иванович Дмитриев. Его большой портрет – на стене справа: еще нестарый, но совсем седой человек, с благородной осанкой, с красной лентой через плечо. Он будет с отеческим вниманием смотреть на вас, благосклонно ожидая ваших учтивых приветствий и возвышенных мыслей.

Рейтинг@Mail.ru