Высокий дар праздности

Был август, отец будил меня еще до рассвета, и мы, собрав рыболовные снасти и уложив в рюкзаки посуду и все необходимое для пикника, с удочками в руках шагали по спящей деревне в предрассветном тумане, предвещавшем изнуряющий полуденный зной. Мы шли прямиком к булочной, стучались в заднюю дверь, и булочник в майке, вечно заспанный, но неизменно любезный, пускал нас в свое обиталище, где пахло горячим хлебом. Держа деревянную лопату в худых руках, он доставал из печи круассаны, запах которых – в те далекие годы, когда мне было двенадцать, – казался мне поистине божественным! /…/ К полудню (крупную рыбу – которую предстояло чистить и потрошить – мы оставляли на ужин) у нас уже было достаточно мелочи на жаренку, и отец приступал к готовке…
…Очень хорошо помню, что эта простая, но восхитительная еда, которую со временем я уже предвкушал, стоило мне увидеть бьющуюся на крючке рыбу, – соединялась в моих мыслях с неспешной, ленивой рекой, мягко касавшейся берега у наших ног, на гладь которой мы смотрели не отрываясь, пока сидели под деревом и смаковали приготовленное отцом угощение. И уже тогда, несмотря на свой юный возраст, я понимал, что таким путем отец хотел постепенно привить мне вкус к истинному удовольствию и прелестям этого мира и показать, что достичь их можно с помощью самых простых вещей. Помню даже, как однажды он, не любивший вообще-то красивых слов, не удержался от искушения увенчать свои уроки фразой, прозвучавшей немного торжественно, но за которой скрывалось крайнее смущение от внезапно охватившего его порыва. Отец произнес слова, которые навсегда запечатлелись в моей душе:
– Знаешь, сынок, зачастую мы гораздо счастливее, чем нам это кажется!»

Дени Грозданович 
«Счастливы ли мы больше,чем нам это кажется?»*

Эссе французского философа и писателя – наверное, самое подходящее чтение для последнего дня лета, для этого последнего августовского дня, который, как и тридцать первое декабря, – особенный. Предновогодний день – грань перехода от будней к празднику. С тридцать первым августа все на­оборот: это пограничная зона между праздничным царством отпусков и каникул и бескрайней степью повседневного труда.
Не надо особо гадать, о чем думают сегодня полстраны (а полстраны и получится, если посчитать всех вместе – учителей, школьников, преподавателей, студентов, родителей, собирающих ребенка на занятия). Думают все примерно одно и то же: ну вот, завтра снова все начнется. Конечно, каждый произносит это про себя с той интонацией, которая больше под настроение: кто – весело, кто – с сожалением, кто – вообще без всяких эмоций. Не важно, что в этом году первое сентября выпало на воскресенье и лету вроде как удалось урвать еще денек. Все равно закончилась летняя потеха, и началось время, отданное делу. Потому что нас с детства научили про время и час и про то, что дело – это уж никак не удовольствие и не радость. А значит, начиная с завтрашнего дня все мы обречены испытывать чувство вины всякий раз, когда печем, например, пирог, а у нас, скажем, не написана рабочая программа, или играем в парке с собакой, а у нас дома на столе гора непроверенных тетрадей и завтра шесть уроков, или (что мы все об учителях!) катаемся на велике, а надо еще сочинение писать, подготовить доклад по географии и решить пять задач по алгебре. И понятно, что нам продиктует в ответ суровая общественная мораль: сначала программа, тетради и домашнее задание, а потом пирог, собака и покататься. Разумеется, если на это останется время.
Проблема только в том, что времени не останется. Более того, программа все равно в положенные сроки не допишется, часть тетрадей в любом случае останется непроверенной, из пяти задач будет решено три.
И это совершенно не зависит от того, пожертвовали мы ради дела простыми радостями жизни или нет. Просто потому, что невозможно успеть сделать все и сразу, а привычный послеотпускной аврал и аврал вообще – самое непродуктивное состояние для работы.
Книга Дени Гроздановича «Искусство почти ничего не делать» – не только об этом. Она сама – произведение высокого искусства почтиничегонеделанья, потому что собрана из блестящих текстов, написанных как будто в антракте между ослепительными моментами счастья. Впрочем, это вовсе не означает, что работа не доставляла автору удовольствия. Грозданович – едва ли не главный современный теоретик лени – просто не делает ничего, что ему не нравилось бы. Не случайно уже из предисловия мы узнаем, что любимое его времяпрепровождение – послеобеденный сон в гамаке, а одним из первых литературных произведений в «Искусстве почти ничего не делать» упоминается «Обломов». И вообще автор откровенно дразнится: «Наставник, который в детстве окунул меня в источник знаний, часто повторял, что он никогда еще не встречал мальчика, способного сделать так мало за такое долгое время; это напоминает мне мою бедную бабушку, которая как-то мимоходом заметила, что я-то уж точно никогда не сделаю больше того, что мне велят, и она даже уверена, что я обязательно сделаю меньше». Дальше–больше: «Лень всегда была моим достоинством. Но я этим отнюдь не хвалюсь, это дар. И дар редкий».
Конечно же реальный Дени Грозданович – человек невероятно деятельный, чему свидетельство и книга, состоящая из его многочисленных газетных и журнальных колонок, статей о литературе, философии, спорте. Это все знаменитое французское остроумие, которое только внешне кажется изящно-легкомысленным. На самом деле Грозданович говорит об очень серьезных вещах.
То, что он называет ленью, – это переживание того самого счастья, которое больше того, что нам кажется счастьем. Если угодно – ощущение полноты бытия. Даже если это означает всего лишь смотреть на медленное течение реки и поедать мелкую рыбешку, поджаренную на углях. С тем же успехом это может быть что-то другое: музыка, стихотворная строчка, книжная страница, удачная подача мяча (теннисного, волейбольного – это уж на выбор). Страшное дело, это может быть даже урок. Есть много учителей и учеников, которые знают, что такое бывает. И когда такое бывает, все как будто забывают, что это урок. То есть работа перестает быть тем, что мы привыкли называть работой, и превращается во что-то исключительное и главное, но никак не поддающееся измерению в баллах и единицах, в том числе и денежных.
«В нас воспитывали благоговейное почтение к чужой воле и непоколебимую веру в благородство тяжких усилий, а потому мы без конца и края ловим себя на чрезмерном усердии, – пишет Грозданович. – Излишним старанием мы только портили и уничтожали всю прелесть своих лучших начинаний; стремясь к совершенству, мы то и дело сбивались с пути; в пылком порыве мы, сами того не замечая, стирали свою цель в порошок. Мы разучились соизмерять и взвешивать свои поступки с точностью и сдержанностью, установленными ходом вещей. И в итоге неизбежно теряли творческое начало из-за навязчивого страха быть недостаточно продуктивными».
Не потерять творческое начало, по Гроздановичу, можно, если не потерять вкуса к жизни.
В общем-то, если вдуматься, мы это давно знаем. И не из переводных книг.
Культ тяжелого труда и бесконечных упражнений, мрачная слава трудовых подвигов – про это говорит пушкинский Сальери. Все ведь по правилам, человек, что называется, горит на работе, пожертвовал пустыми развлечениями, ничтожными часами потехи во имя дела: «отверг я рано праздные забавы». И список заслуг, которые обиженно перечисляет Сальери, пеняя небу на несправедливость, словно вслух зачитывает портфолио, сегодня совсем не изменился: тут и любовь горящая, и самоотвержение, и труды, и усердие, и моления, что вполне в духе новейших тенденций…
И все зря. Опять в вечной связке оказываются гений и лень. Главная претензия Сальери к небесной канцелярии по поводу несправедливого распределения гениальности – то, что Моцарт – «гуляка праздный». То есть почти ничего не делает.
Можно, конечно, возразить, что Пушкин сам гений и то, о чем он пишет, касается ему подобных, а не нас, простых смертных. Гений потому «гуляка праздный», что, почти ничего не делая, успевает гораздо больше, чем любой усердный и трудолюбивый Сальери.
Но Пушкин потому и гений, что писал о вещах, которые касаются каждого из нас. Гениальность Моцарта и его праздность связаны не тем, что любой лентяй – гений, а тем, что каждый из нас, переживая моменты счастья, которое больше, чем нам кажется, именно в эти моменты гениален. Без удовольствий праздной жизни творческому началу взяться неоткуда. И работа, даже на грани подвига, окажется не более чем суммой механических действий. Упорный Сальери становится белкой в колесе. Иногда у белки не выдерживает сердце.
Очевиднейшая вещь – жизнь неизмеримо важнее и больше работы. Прежде всего потому, что, отложенная на потом, на тот самый час, теоретически предназначенный для потехи, она может и не случиться. Зато прекрасные моменты праздности способны окрасить золотым августовским светом любой будничный день с его заботами, «обязаловкой», рутиной. И тогда вдруг окажется, что привычные обязанности – это как сыграть в увлекательную игру, или испечь пирог, или поиграть с собакой, или покататься на велосипеде…

---

* Цит. по: Дени Грозданович. Искусство почти ничего не делать. М.: Текст, 2013