ПИСЬМО АВГУСТА

«Высокий дух школы неистребим»

Летние номера газеты «Первое сентября» – №13, 14 – это, как всегда, приглашение к неспешному чтению хорошей педагогической литературы. В этом году наши читатели получили возможность прочитать или перечитать вновь статьи Симона Львовича Соловейчика о школе, написанные и опубликованные в «ПС» в разные годы.
Публикация так и называется – «“Воспитание школы”: проверка временем. Статьи для своей газеты». И в точности по «закону заслуженного собеседника», о котором писал Соловейчик, на летние номера стали поступать читательские отклики. Прежде всего люди пишут о том, что эти статьи укрепляют дух, утверждают в изначальной педагогической вере «и вообще – правильно настраивают». Пишут о педагогике сотрудничества, которая теперь «неправильно трактуется». И о своих трудностях и радостях пишут. Но сегодня мы публикуем одно письмо, отклик-размышление нашего читателя.

Прочитал летние номера «ПС». Захотелось поговорить не только о школьной, но и просто – о жизни. Потому что когда Соловейчик называет себя школоцентристом, он говорит не о школьном здании, а об обществе, в центре которого дети, школа, образование. И это не какая-то схема, а истинная живая ситуация.
В школе много детей, больше, чем взрослых. Отношения, которые там складываются, порой просто невероятные, мистические. Есть тайна школы, есть потребность постоянного осмысления школьной повседневности. Как это делать? Просто – не получается.
Соловейчик пишет о двух животворящих началах школьной жизни – о свободе и духе. Они формируют идеал и в нем оформляются сами. «Идеал» – слово, на которое автор часто выходит. Идеалы развивают в человеке стремление к лучшему, желание самому становиться лучше – без воодушевляющей силы идеалов нет ни ученика, ни педагога, ни школы.
И если в сегодняшней школе таких идеалов почти нет, это означает одно: в обществе на данный момент что-то не так. Общество больно.
Простое наблюдение. Во все времена достаток и благополучие части людей достигались ценой связей, но это всегда оставалось в тени, а слова «устроят», «отмажут», «откупят» произносились шепотом. А теперь блатом хвастаются открыто, и дети знают: без связей ты никто.
И тем не менее Соловейчик прав. Высокий дух школы неистребим. Правда, сейчас он скрыт, проявляется неочевидно. Я вижу, что не все современные дети думают только о деньгах и карьере, о том, как выжить в огрубевшем мире, – нет. Многие ребята спрятали свои благородные мечты под панцирь меркантильности – но они проявляются, стоит только поговорить с подростком наедине. Честность, красота, представления о добре, мысли о высоком предназначении никуда из сердца подростка не девались, пусть это мальчишка из самой заурядной поселковой школы.
Как бы жизнь их ни «ставила на место», а в глубине души дети надеются, что дверь в жизнь открывают не только богатство или связи, но и личные качества человека. Прежде всего – собственные способности.
В юности все мы возлагаем надежды на себя. Но если и школа работает на то, чтобы рассыпать эти надежды в прах, а не на то, чтобы ребенка окрылить, – ничего хуже быть не может.
Соловейчика эта тема волнует: «Вот так и получается: долг заставляет всаживать в каждого английский, математику, правила русской грамматики – как без них?» Долг этот оправдывает жестокое отношение к ученику, и для иных чувств места в школе нет. Такова, пишет Соловейчик, министерская политика, неожиданные контрольные, стандарты и, главное, публичная проработка тех учителей, которые по-другому понимают свой долг.
Я помню, как в первом или во втором классе учительница рассказывала нам о выдающихся достижениях академика Лысенко, который творит чудеса на просторах Родины. Зачем она это делала? Не знаю. Могла бы на бумаге отчитаться перед партийным начальством, что, дескать, провела беседу о том, что «если кормить коров шоколадом, то молоко, которое получают советские дети, становится вкуснее буржуазного». Но она это говорила в классе, и ее глаза горели огнем веры в успехи советской сельскохозяйственной науки. А мы, дети, невольно заражались ее верой, хотя в ту послевоенную пору многие из нас и о белом хлебе не слыхивали.
Сейчас, читая Соловейчика, я подумал: это и была «несвобода школы» в чистом виде. Но и в скрытом – она же: когда знания подаются сверху уже в упаковке, когда в головы забивается некритичное, несамостоятельное отношение к окружающему миру. Эта несвобода исключает само возникновение каких-либо идей.
С учителями и впрямь все очень сложно. Соловейчик так пишет о хороших учителях: «Они не способны угнетать, они освобождают ребенка каждым своим словом и поступком… такие учителя говорят детям нечто иное, чем все, нечто такое, чего не найдешь в наших очень плохих учебниках. Они преподают свое, самими открытое, понятое, найденное – тем-то и поражают учеников». И добавляет: «Но им бывает плохо в несвободной школе».
Увы, современная школа недалеко ушла от советской сервильности, от привычного «чего изволите». Пусть не Лысенко сегодня «творит чудеса на просторах Родины», а партия «Единая Россия» или ЕГЭ.
Так что брови поднимаются кверху, когда читаешь у Соловейчика о школе, ориентированной на детей: «Обычно ее невысоко ценит начальство. Здесь не так уж чисто – директору жаль детей-уборщиков; кабинеты не оформлены – директор не умеет выбивать деньги из родителей; на переменах шум и беспорядок – директор не может повысить голос. Потому что истинная радость директора – общение с детьми. Школа у него кажется запущенной потому, что большую часть рабочего дня он тратит не на административные и хозяйственные дела, а на детей. И когда приходят посетители, он не спортзалом хвастается, не мастерскими и не учителями, а детьми. Ему каждого ребенка хочется приобнять, погладить по голове, о каждом сказать что-то хорошее и веселое» – то есть это сегодня что-то совсем невероятное.
Не имея подобного примера из жизни, я вспомнил школу Толстого в Ясной Поляне. Это всего лишь небольшой кабинет, где Лев Николаевич занимался с детьми. Они сидели здесь, кто как мог и хотел: за столами, на лавках вдоль стен, на полу. Каждый приходил и уходил, когда ему вздумается. Экскурсовод поясняла: это разрешалось, потому что крестьянские дети были загружены тяжелым трудом, и Толстой этот фактор учитывал. Я так не думаю. Это был определенный взгляд Толстого на образование: оно не должно быть насильственным и непонятным – злым. Это был вызов косности гимназического режима с его скукой и сечением розгами.
Мне кажется, если бы в наше время где-нибудь открылась «школа Толстого», то пришли бы туда всего лишь два-три любознательных Филиппка. Больше не найдется, потому что не осталось надежд на школу, к которой дети подходят с радостным удивлением.
И я как-то не очень представляю общение через веб-камеру учителя и учеников. Одно дело видеоконференция, где начальство дает указания, а подчиненные берут под козырек, другое – общение учителя с детьми, где во взглядах людей читаются совершенно другие ожидания.
Почему школа не борется за себя? Почему за школу не заступаются? Соловейчик сожалеет, что тема воспитания уходит со страниц популярных печатных изданий. Точно: когда-то редакция нашей районной газеты заказывала учителям материалы о детях. Такие статьи всегда были «гвоздем» номера на фоне скучных сельскохозяйственных. Учителя писали с огоньком, и тогда казалось, что это взгляд из будущего: со временем любой труд станет таким же захватывающим. Почему вышло наоборот, почему рутина захватила учителя?
Может быть, потому, что учителя никто не слышит? Нет Соловейчика – и некому «выговорить» учительскую позицию?
…Приходя ко мне на кружок, дети, мои подопечные, сначала говорят только о школе: «Этого учителя я боюсь. Когда он объясняет и смотрит на меня злыми глазами, я совсем ничего не понимаю»… «А я понимаю, но мне неинтересно. Гораздо интереснее написано в учебнике»… «Ему нужна только тишина в классе и успеваемость в журнале».
Увы, и я видел таких педагогов, учился у них. Работали они до самой пенсии и долгие годы после нее и были «на хорошем счету». Строгие, муха мимо не пролетит. Хотя талант учителя вовсе не в том, чтобы убить дух в ученике, сломить его волю и порыв.
Наоборот, писал Соловейчик, если духа нет, не поможет никакая квалификация, никакая дисциплина и строгость: «Все бесполезно, если нет духа».
Так-то оно так. Но почему-то это знание по-прежнему существует отдельно от повседневной практики и как качество учителя, характеристика школы не рассматривается.
…А у нашего среднестатистического молодого человека сегодня такая безблагодатная биография! Сердце сжимается.