Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №13/2009
Гений детства

О предельных вопросах и энергии быть вопреки

Кто я? Зачем я? Что есть мир и я в нем?
В любом ребенке эти философские вопросы обязательно возникают: из удивления, сомнения, страха – из всего того, что заставляет задуматься о пределах собственного бытия. Ведь философия – это способ обнаружения и осознания своего места в мире. И оттого ребенок уже в раннем возрасте практически обречен быть философом.
Но окружающий мир вряд ли готов к встрече с внутренним философствованием ребенка. Взрослые не любят детской задумчивости. Она их тревожит как знак, что с ребенком что-то не в порядке. И потому нужно его встряхнуть, развеселить, занять чем-нибудь. А ведь не исключено, что на самом деле ребенок занят внутренним созерцанием.
Но взрослые уже забыли о своей детской философской способности. Заместили ее суммой социальных стереотипов. А человек, который научился быть «как все», уже не нуждается в философствовании. Ведь потребность в нем актуализуется только тогда, когда человек чувствует зазор между собой и миром. А социум прилагает исключительные усилия, чтобы человек чувствовал себя
не отдельной сущностью, а частичкой того или иного целого.
«Кадетство», о котором вспоминает и размышляет Бердяев,  – это, по сути, символ. Символ растворения человеческой индивидуальности в коллективно-безличностных способах поведения.
«Кадетство» везде, где человеческое «Я» подменяется неким выровненным «мы». Где снимается вопрос о смысле жизни. Потому что возникает он только тогда, когда жизнь не упорядочена, а сплетена из разрывов. И только в точке вопроса о смысле жизни возможен рост личности.
Отчего множество людей чувствуют энтузиазм от растворения в массе? В каком-то смысле это биологически нормальная стратегия приспособления и выживания, вырастающая из требований социума, из требований коммуникации. Когда я выравниваюсь по одной линейке с другими, я уже не требую от них усилия понимания. Меня можно не идентифицировать персонально – достаточно коллективной идентификации. Да и самому человеку так проще: он встроен в некую норму и действует по ее законам.
И только философствование выбивает человека из общего ряда, разрушает комфорт единения с нормой. Почему же в каких-то людях сохраняется эта особая философская сила и энергия быть вопреки?
Наверное, потому, что она отвечает более глубоким человеческим потребностям, чем потребность в коммуникационном комфорте. Наверное, потому, что в самих основаниях человека есть нечто, что делает его философом – нелепым с точки зрения нормы существом, наполненным иррациональной тоской по свободе.
А ведь изначально ощущение свободы свойственно всем детям. Именно по ее законам строится внутренний мир ребенка. Но в процессе социализации он неизбежно подавляется, поскольку не вписывается в коммуникативные стандарты. Любые проявления индивидуальности рассматриваются окружающими как проявления эгоизма. И в этом им видится тягчайшее зло, с которым следует бороться.
Но человек – это, по определению, «особый мир», который всегда помеха социальности. И здесь корни идеологии, корни тоталитаризма, которому нужно уничтожить эти миры, это многообразие языков и создать единый социально-коммуникативный эсперанто.
Именно в этой точке возникает в человеке та самая тоска по свободе, приводящая к самостоянию, к философскому усилию несовпадения с нормой.
Только так, оказывается, возможен человек.
Потому что человек есть только в точке разрыва.
Он находит себя в заведомо чужом, далеком и неслиянном с собой. И пораженный разноязыкостью мир оказывается через это един. Един не как общность одинакового, а как такое бытие разного, в котором разное не подминает, а слышит друг друга.

Александр Лобок

Рейтинг@Mail.ru