Золотой свет

Среди ее стихов, написанных во время войны, я очень люблю вот эти, про комочек снега:

Когда на город опускался мрак
И освещались окна в нашем доме,
У нас с тобою был условный знак:
Комочек снега ты бросал в окно мне.

Так было даже в тот последний раз.
Под ветром ставни жалобно скрипели…
Я вижу ясно, будто бы сейчас,
Как ты стоишь в заснеженной шинели...

Для скольких, должно быть, людей эти милые строки стали знаком надежды и любви, долетевшим с родного двора. «Милый – вызывающий милость, соучастие и жалость…» – так пишет старый словарь.
Эта небольшая статья – мой комочек снега, который я осторожно запускаю в освещенное окно поэта Елены Евгеньевны Хоринской.
30 января ей исполняется 100 лет. Если вспомнить, что речь идет о человеке, который никогда себя не берег и не щадил, то нельзя не выдохнуть: милость Божия!

Елена Евгеньевна – человек мне с детства знакомый и близкий, и, поднимаясь по широким ступеням ее старого дома в центре Екатеринбурга, я даже не могу припомнить, когда впервые услышал ее имя, ее стихи, ее звонкий приветливый голос. «Мы пускали корабли, // Прилетели воробьи. // Сели. Смотрят на ручьи. // И кричат: // – Вы чьи? Вы чьи? // Не мешайте, воробьи, // Отправлять нам корабли!..»
А голос Елены Евгеньевны совсем не изменился – та же звонкость с порога. И яркая, разноцветная память.

— В начале Первой мировой, в августе 1914 года, мы оказались в Бурятии, на маленьком железнодорожном разъезде. Разъезд и железнодорожный мост охраняли солдаты. У них был хлеб, большие такие караваи, они меняли его на табак или продавали очень дешево, мы на этом хлебе и жили. Там родился мой младший брат. Отец получил участок в тайге с хижинкой. Помню, летом на теплые кирпичи слетались из тайги бабочки – большие и маленькие, необычайной красоты. Мы любовались на них. В голову не приходило схватить…

— Помню, как взрослые говорили: «Пропала Россия… Пропала Россия…» А потом был март 1917-го. Я с ребятами бегала на улице и вдруг слышу, как мальчишки кричат: «Царя свергли!.. Телеграмма!.. Телеграмма!» Газетные выпуски, похожие на листовки, называли тогда телеграммами. Я выхватила листок у какого-то мальчишки, вбежала в дом и закричала: «Царя свергли!» И отец перекрестился.

— В школе я хотела быть актрисой, занималась в драмкружке, и мы с братом ставили спектакли. На дверях сарая простыню повесим – это у нас занавес. Потом я была в «Синей блузе» – кто сейчас ее помнит?.. «Синяя блуза, рабочий народ, ходим с завода мы на завод…»
Тогда был такой порядок – выдвигали из школы кандидатов на поступление в вуз. Я попала в это число, но принимали в институт только с семнадцати лет, а мне было шестнадцать. И меня отправили в деревню на ликвидацию неграмотности. Это называлось ликбез.
В деревне школы не было, и созвали собрание крестьян, где сказали: вот, мол, вам учительница. А крестьяне мне говорят: «Ну это хорошо, конечно, но мы-то свою жизнь прожили почти. Нам, может, и не нужна уже эта грамота, а вот ты бы нам ребятёшек поучила…» И вот вечерами я учила взрослых, а днем занималась с детьми. Это было очень трудно.
А потом, к счастью, я попала в Хасурту, это тоже таежное село, но там была школа. Там я снова стала писать стихи, и хотя это были чаще всего рифмованные заметки, меня стали печатать в газете, а потом и первая книжка вышла. Однажды, шестьдесят лет спустя, вдруг телефонный звонок, женский голос: «Мы из Хасурты…» Вот так нашли меня ученики моих учеников, прислали мне багульник в подарок…

— На первом съезде советских писателей в 1934 году мое место в зале оказалось рядом с Александром Яшиным  – он был тогда рыжий-прерыжий парень из Архангельска. Слушали Горького, Пастернака, Олешу… Нам выдали блокноты, но вместо того чтобы записывать доклады, мы с Яшиным переписывались на блокноте. Встретилась на съезде с Верой Инбер, еще до съезда я увлеклась ее стихами, написала ей письмо, а она мне ответила. Я особенно любила у нее вот это, помните? «Ночь идет на мягких лапах, Дышит как медведь… Мальчик создан, чтобы плакать, Мама – чтобы петь…»

Первые стихи Елена Хоринская напечатала в 1930 году под псевдонимом Колхозница Маша. В 1936-м поступила в Литературный институт на заочное. А в Свердловск переехала в 1935 году, нашла работу в Доме художественного воспитания детей. Однажды туда пришел конверт с обратным адресом: «Детский костно-туберкулезный санаторий».
В конверте были стихи мальчика Жени Фейерабенда. Она сразу ответила ему, а потом поехала с ним познакомиться. Евгений Фейерабенд вырос в замечательного детского поэта (сегодня, увы, забытого издателями). Возможно, Елена Евгеньевна спасла Фейерабенду и саму жизнь. После санатория Женя с мамой жил в бараке на заводской окраине Свердловска. Все военные и первые послевоенные годы.
Елена Евгеньевна ездила туда, привозила голодному беспомощному подростку часть своего пайка, растапливала печку, ставила чайник, потом они читали друг другу стихи, дожидаясь, пока придет со смены мать Жени.
«Друзьям» – так называлась ее маленькая, с ладонь, книжка, вышедшая в Свердловске в январе 1945 года. На обложке  – простенький рисунок: силуэт уходящего вдаль солдата и будто летящие за ним трепетные ветви березы.
Дружба, верность и память – вот главные темы не только ее поэзии, но и ее жизни.

Из анкеты, 2008 год.
– Любимый писатель?
– Пушкин.
– В какой стране вы хотели бы жить?
– Только в России.
– Любимое изречение?
– «А помирать нам рановато…»
– Любимый звук?
– Шум дождя.
– Основная черта вашего характера?
– Я – увлекающаяся... Все время хочется кому-то помочь.

В начале 1980-х я учился в университете, и мы с ребятами шефствовали над интернатом. Показывали детям диафильмы, зимой строили крепость во дворе, летом привозили мороженое, вместе отмечали дни рождения и праздники. И очень хотелось устроить для детей что-то совсем неожиданное. К примеру, встречу с настоящим писателем.
Узнав, что интернат находится на окраине города, писатели вежливо отказывались. А Елена Евгеньевна не долго думая сказала: «Едем!» А ведь она даже лиц детей увидеть не могла – инвалидность по зрению Хоринская получила еще в войну.
Когда мы приехали, зал гудел от нетерпения – там собрался весь интернат, от малышей до подростков, от медсестры до директора. Человек триста, не меньше. Елена Евгеньевна два часа, стоя на сцене, рассказывала истории и читала стихи, не видя лиц детей, но чувствуя дыхание зала. Таких аплодисментов, которые были на том вечере, я больше никогда не слышал.
А первая ее книжка стихов для детей «Спичка-невеличка» вышла в 1944 году. Детский поэт открылся в Елене Хоринской именно во время войны.

Последние месяцы она занята воспоминаниями, диктует их друзьям, которые записывают, сменяя друг друга. Воскрешаются судьбы многих из тех, о ком уже некому рассказать, чьи имена выпали из истории в годы репрессий или были просто забыты. Вспоминая детство и юность, вдруг начинает читать стихи, которые 95 лет назад, во время Первой мировой войны, слышала от мамы, – стихи о Бельгии, захваченной немцами, и о том, что Россия обязательно протянет руку помощи маленькой стране.

Из письма Елене Хоринской литературного критика Валентина Курбатова, 8 апреля 2008 года: «…Каким же счастьем отозвалась во мне Ваша книга! Как чудесна в ней давно теперь ушедшая из поэзии доверчивая интонация… Я-то рядом с Вами еще малыш – мне только 68, но и сам уже чувствую, как навсегда уходит время ясной простоты и открытого сердца. Поэзия становится умней, часто более тонкой, изощренной, тоже прекрасной, но уже этого – прямого любящего сердца в ней, пожалуй, и не будет… Мы научились подчеркивать зло, изувечили душу и как-то поневоле оказались сиротами, словно выросли не дома… Но пока Ваш голос звучит, пока Ваша поэзия еще хранит золотой свет лучшего, надежда не уходит. Авось кто и привьется к этой навсегда молодой ветви любви и благодарности жизни, как бы сложна эта жизнь ни была…»

На днях вышла в свет книга с новыми стихами Елены Евгеньевны. В них реалии нового века, но все те же – ясная простота и доверчивая надежда.

Тревожную слушаем сводку.
И скрипка печально поет…
А дети играют в подлодку,
Конечно, спасая ее…

Прощаясь, она всегда говорит по-девичьи: «Пока, пока!..»