АСКИОМА ВСТРЕЧИ

Первый вторник февраля

Это был один солнечный день среди многих пасмурных.

5 февраля 2008 года в Москве наконец-то открыли мемориальную доску на арбатском доме, где жил Юрий Павлович Казаков.

Дату много раз переносили, а потом назначили на первый февральский вторник. Совершенно случайный выбор. Во всяком случае, с Казаковым этот день никак не был связан. Родился он в августе, умер в ноябре.

Но вот потом вдруг выяснилось, что ровно полвека назад, в 1958 году, именно в этот день, 5 февраля, Константин Георгиевич Паустовский написал своему недавнему студенту Юрию Казакову: «Я не могу без слез читать Ваши рассказы. И не по стариковской слезливости (ее у меня нет совершенно), а потому, что счастлив за наш народ, за нашу литературу, за то, что есть люди, способные сохранить и умножить все то, что досталось нам от предков наших – от Пушкина до Бунина. Велик Бог земли Русской!»

В этом доме (ул. Арбат, 30, где «Зоомагазин») Юрий Казаков рос с трехлетнего возраста, на крыше этого дома он в 1941-м помогал взрослым тушить зажигалки. Здесь его контузило взрывной волной – бомба упала рядом, на здание Вахтанговского театра. Здесь, на Арбате, он написал свои первые рассказы.

Помните «Голубое и зеленое»? Дивный рассказ о первой любви. Мальчик и девочка. И Москва, увиденная их глазами, – с открытыми во всех домах подъездами, готовыми приютить влюбленных; с Третьяковкой, где зимой можно погреться; с липами, цветущими летом на Тверском бульваре; с уютными во все времена года вечерними окнами – белыми и розовыми, голубыми и зелеными.

Этот рассказ – как распахнутое в мае окно. Литературовед Юрий Болдырев на одном из вечеров памяти Казакова вспоминал: «Я учился в университете, был очень активным читателем всех журналов, любил литературу и однажды взял свежий номер журнала и прочел «Голубое и зеленое», и со мной было нечто вроде шока. Ничего подобного в тогдашней литературе я не знал. И я прекрасно помню, как я с этим номером журнала помчался к своему старшему товарищу и ворвался к нему буквально крича, что вот появилось что-то совершенно необыкновенное!..»

Понадобилось четверть века на то, чтобы отдать Казакову скромную дань памяти (Юрий Павлович умер в ноябре 1982 года). Нашей столице долго было не до подлинной культуры. Но как раз в эти лихорадочные годы стало очевидно: Юрия Казакова будут помнить и любить независимо от того, увековечат его в бронзе или нет. Именно он, Юрий Казаков, умерший на закате брежневской эпохи, открылся как самый современный писатель, самый чуткий к тому, что происходит с нами. И еще – самый примиряющий.

Казаковым чудесным образом примирились те разорванные ткани русской жизни, которые считались несовместимыми и сами яростно отстаивали эту несовместимость. Город и деревня. Литература эмигрантская и советская. Физики и лирики. Классика и джаз. Романтика странствий и поэзия домашнего очага… Виктор Конецкий говорил: «Казаков умудрился соединить несоединимое…»

В день открытия мемориальной доски на Арбате мы увидели рядом Валентина Распутина и Евгения Евтушенко. Перестроечное время развело их по разные стороны идеологических баррикад, и целых 17 лет они вообще не виделись. И вот только Казаков смог свести их вместе у своего дома. Валентин Григорьевич открывал доску, разрезая ленточку, Евгений Александрович читал свои давние стихи о Казакове, об их поездке в Вологду. Эта поездка, как рассказывал Евтушенко, спасла его тогда от самоубийства.

О Юрии Казакове говорили в этот день у микрофона Сигурд Оттович Шмидт и Савва Васильевич Ямщиков, директор Гнесинского училища (где будущий писатель учился по классу контрабаса) Татьяна Геннадьевна Петрова и профессор Литературного института Владимир Павлович Смирнов. Освящал доску и служил молебен отец Ярослав Шипов, в 70-е годы заведовавший отделом прозы в одном из толстых журналов.

В толпе на Арбате среди случайных прохожих, остановившихся послушать и посмотреть, было немало людей, специально приехавших к Казакову издалека. Среди них – замечательный писатель и журналист Александр Антипин. Из своей родной Мезени, что почти на Белом море, он ехал пять часов на автобусе до Архангельска, а потом еще сутки поездом до Москвы. В литературе Саша продолжает северную тему Юрия Казакова; летом первые два его рассказа должны выйти в «Новом мире».

Мы стоим в толпе рядом, радостно переглядываемся: мол, как хорошо, такое вот событие, которого уже и ждать устали, но вот дожили. Стоим себе на Арбате, солнце почти весеннее, как в «Голубом и зеленом». И тут я вдруг вспоминаю Вологду. Представляю, как он приезжал туда утренним поездом и ёжился от прохлады, радовался дремотной тишине, палисадникам с георгинами и малиной, деревянным тротуарам и речной свежести. И после Москвы эта привокзальная площадь казалась вовсе не площадью, а большим двором, куда сейчас выйдут женщины с тазиками свежевыстиранного белья, выбегут дети, выкатится из сарая мопед, позовет на утреннюю гимнастику бодрое радио…

После торжества на Арбате Саша попросил меня познакомить его с Сигурдом Оттовичем Шмидтом, и мы отправились провожать почтенного академика до дому. По пути Сигурд Оттович рассказывал нам об истории каждого дома и каждого двора. «Тут были такие высокие сараи, что они помешали нам с Булатом познакомиться в детстве. Он играл по ту сторону сараев, а я по эту. Впрочем, он был младше меня на два года, и я вряд ли обратил бы внимание на такую малышню…»

Сигурд Оттович пригласил нас подняться к себе, и мы целый час говорили о Севере. Сигурд Оттович вспоминал, как в 1951 году он был в Архангельске вместе со своим учителем, академиком Тихомировым, как они плыли на пароходе от Великого Устюга…

Сигурд Оттович подарил нам только что вышедшую свою книгу «Наш великий современник. Статьи об академике Д.С.Лихачеве, 1976–2006» (издательство «АРС», СПб, 2007). Листая эту красивую книгу, я тут же вслух с благодарностью вспомнил, как в 1996 году Сигурд Оттович подарил мне встречу с Дмитрием Сергеевичем. Я отправился тогда в Петербург с рекомендательным письмом от Шмидта и провел вместе с Дмитрием Сергеевичем целых три дня: беседовал с ним и в Пушкинском Доме, и в домашней гостиной, и на Невском…

На эти мои воспоминания Саша Антипин сказал: «Ну вот, Сигурд Оттович подарил тебе Лихачева, а ты мне подарил Шмидта…»

Сигурд Оттович весело заключил эту тему (уже в коридоре, прощаясь): «Вот он, круговорот добра!..»

Мы вышли в Кривоарбатский переулок, захлюпала под ногами снежная каша. У памятника Окуджаве Сашу перехватил возбужденный парень в распахнутой куртке:

– Я из Ростова, на один день приехал. Вот бегу по Москве, хочется и то, и это поглядеть. Пушкина узнал, а это кто такой?

– Окуджава.

– А чего он сделал?

– Песни хорошие писал, стихи…

– А чего фамилия такая? Француз, что ли?

– Да нет, скорее грузин.

– А-а-а, понятно.

Парень растворился в толпе. По дороге к метро мы видим булочную. На Арбате осталась всего одна булочная, и мне всегда хочется в нее зайти. Я покупаю бородинский хлеб, а Саша остается покурить.

Потом мы говорим о том, какой хороший был день. Один солнечный среди многих пасмурных.