Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №20/2006

Первая тетрадь. Политика образования
Первая тетрадь
политика образования

РЕПОРТАЖ
 

Кировская область, Вятка. Жизнь в здешних местах сама подсказывает, куда мы двигаемся и что с нами происходит. Три, пока еще населенных, пункта. Три школы. Туда тянется, как провода в деревню в середине прошлого века, «модернизация». Знают ли модернизаторы и реформаторы,
какие человеческие ценности, еще противостоящие распаду, они рискуют разрушить?
И что предлагают взамен?

Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ

Школа на крутом повороте

Она, как и вся страна, напряженно следит за переменами – куда движемся?

Мирный
Мы едем в поселок Мирный, за сто километров от Кирова. В машине звучит песенка: «…Прячутся где-то менты… Кто там на смене? Сколько им денег снова придется отдать…» Блатные песни, уютные. Зона для нашего человека заменяет дом…
Мирный фактически представляет собой склад химического оружия. Это не военная тайна: здесь хранится пятая часть химических боеприпасов страны. Строится завод, чтобы их уничтожать, но Министерство обороны не спешит. Подготовительные работы ведутся уже пять лет.
Три тысячи жителей Мирного давно должны были перебраться в райцентр. Но строительство завода и уничтожение оружия продлятся минимум до 2012 года. Почему так долго? Чтобы разоружиться, не нарушив привычную жизнь людей, нужны наукоемкие технологии. А их нет, во всяком случае, не было в начале строительства завода.
– Там, в поселке, – говорит мне толковый молодой начальник (стал им в тридцать лет) Оричиевского районного управления образования Вадим Бронников, – люди, по сути, понимают, что ситуация безвыходна. Но настолько это творческие люди – ищут, учатся, экспериментируют, – что не позволяют себе углубляться в печальную тему.
Под строительство завода по уничтожению химического оружия дали деньги на социальную сферу. По программе конверсии построены жилые дома, школа, очистные сооружения… Это стоит отметить – благодаря разоружению, а не вооружению!

– Поэтому у нас в районе задача: с выгодой для себя использовать ситуацию, – смеется начальник управления.– Ну, раз уж так повезло, что склады химические у нас…
Детей немного: в основных школах учеников по тридцать, в средних –
шестьдесят, но есть и такие, где школьников – тысяча двести. Финансисты обещают провести оптимизацию. А мы, – говорит Вадим Борисович, – отбиваемся: дескать, уже оптимизировали…
По телевизору то и дело говорят про национальные проекты, про информатизацию школ. А на деле собираются упразднить фонд, из которого местные власти доплачивали учителям за дополнительную работу. Спутниковые тарелки – 24
штуки – область получила еще при прежнем Министерстве образования. Но по спутнику поступают только инструкции и циркуляры. Без обратной связи.
– Сейчас наша задача, – говорит молодой районный начальник Бронников, награжденный Знаком почета, – добиться, чтобы пошла нужная нам информация. Но это же все денег стоит!
За разговором приехали в школу, что при складе химоружия. Директор Галина Петровна Коновалова рассказала историю поселка.
Когда-то это место называлось: 71-й разъезд Марадаковский. В сорок первом году здесь была расквартирована воинская часть 21228 и организован склад оружия. Построили завод «Арсенал». Поселок назвали Мирным.
– Здесь у нас в основном война, – пояснила директор, показывая стенды в школьном коридоре.
Плакат «Родина-мать зовет!»… «Раз дело дошло до войны, то все должно быть подчинено интересам войны, ни малейшего колебания на этот счет не должно быть», – написано на другом плакате (Ленин).
– Мы тут родились и не знали, что рядом склады химоружия, – рассказали учителя. – Ходили себе военные в голубых погонах…
Химического предприятия показалось мало, открыли торфяное.
В классе висит портрет президента Путина, гимн и схема устройства государственной власти в России. Космонавт Савиных, ректор Университета геодезии и картографии, родился в деревне в шести километрах отсюда, благодаря этому оборудовали кабинет физики. Школа вообще хорошая. Сильные выпускники, лучшие показатели по ЕГЭ, многие поступают в вузы.
Воинская часть – по ту сторону железной дороги, совсем рядом.
– Нам бы неплохо, находясь поблизости от «Арсенала», – сказала директор школы, – хотя бы фитобар иметь, чтоб подлечивать ребят немножко. А так, сами стараемся, ходим в пятидневные походы по Вятке на плотах, байдарках…
Живет народ, как и прежде. Знали – что-то хранится, снаряды, бомбы, а чем начинены? Опасно – не опасно… Бегали в зону за грибами, за ягодами. У кого-то родные в воинской части. Привыкли.
– Так что проблем нет? – спрашиваю я.
– Скорее психологические, – отвечает директор школы, химик по специальности. – Сроки хранения истекают. Старение металлов, коррозия. Беспокойство относительно технологии уничтожения – безопасно ли будет?
– А защита от дурака будет? – уточнил начальник управления образования.
К строительству завода по уничтожению химического оружия люди относятся по-разному. Пенсионеры отрицательно – опасаются за экологию. Трудоспособное население рассчитывает на рабочие места.
– Пока ситуация такая, – говорит директор, – когда проводят штабные учения, нас через 15 минут уже нет. Бежим в зависимости от розы ветров… Произошло что-то – пока в штаб позвонят, пока сообщат… И мы бежим. А куда бежать?..
По логике вещей местные жители должны были бы получать какие-то выплаты за риск. Но никаких льгот у них нет – ни санаторно-курортных, ни надбавки к зарплате… Часть детей удалось отправить в оздоровительный санаторий благодаря швейцарцам из «Зеленого креста». Чрезвычайных ситуаций пока не было. Военные говорят учителям: «Но мы-то тоже здесь, и наши семьи здесь…»
Есть общественная экспертиза, профессор педагогического университета и депутат областного законодательного собрания приезжают, проверяют… «Фон не меняется?» – «Незначительные изменения есть. И не забывайте, у нас еще болота под боком. А болото несет радиацию. Кто работал, тот знает…»
Вообще места у нас замечательные, где мы живем, говорят кировчане, куда ни ткни, что-нибудь веселенькое обнаружишь – то авиационные бомбы, то химическое оружие, а то биологическое (в институте микробиологии, рассказывают, несколько лет назад привитую обезьяну по всему району искали – пряталась в катакомбах).
В поселке Мирный много заболеваний – сердечно-сосудистые, рак… Но причины? «Арсенал»? Болото? Вся страна под арсеналом. И вся страна в болоте…

Филиппово
Километров сорок южнее Кирово-Чепецкий район. Помимо химической ямы комбината – демографическая. За пятилетку число детей школьного возраста сократилось вдвое! В основной школе – двадцать учеников, в средних – от ста до трехсот. По прогнозам, демографическая яма протянется до 2008 года – выборов президента, потом картина немного улучшится, сказали в районе, но незначительно.
В Филиппове, впрочем, никто не хнычет, все улыбаются. Ученики усиленно занимаются сельским хозяйством и на заработанные деньги приобретают видеомагнитофоны, компьютеры – единственная в районе сельская школа вышла в интернет. Берут с фабрики «обрез» и шьют наволочки. Все используют. И главное, улыбаются – дети, учителя…
Директор  Вера  Степановна  Соло-
ницына кутается в шаль.
– Я, – рассказывает, – учитель начальных классов. И у меня никогда не было стремления стать директором. Когда стали предлагать, я отказывалась. Понимала: надо менять среду. Билет на автобус стоит дорого, и мало кто из жителей нашей деревни ездит в город. Социальная среда сузилась до школы. Ну вот поэтому мы начали обустраиваться, организовали много кружков: роспись по дереву, гжель, хохлома, лоскутной, мягкой игрушки… У нас очень талантливые учителя трудового обучения, изготовляем с детьми мебель, продаем. Сдаем в аренду трактор – для трелевки леса. Выращиваем ячмень, рожь, пшеницу…
Я сказал Вере Степановне, что, выходит, жизнь сама решила старый педагогический спор: нужно ли учителю в селе собственное хозяйство?
– У меня кошка только, – ответила она. И поежилась в своем пончо с бахромой.
Поскольку детей с проблемами все больше и больше, открыли коррекционный класс. Отношение спокойное. Никто не называет их дураками. Очень трудолюбивые. Все цветы в школе вырастили эти дети.
– Из 18 шестиклассников пятнадцати поставили диагноз Ф-70 – «олигофрения, степень дебильности», – говорит директор.
Теперь я поежился.
– Я стала вести математику в 8 классе, так как никто не мог с ними справиться. Учителя с уроков убегали, – продолжала Вера Степановна. – А что же делать, он может сказать – «пошла ты…». Вот был один мальчик. Раз его кто-то пнул, он решил разобраться. Я его уговаривала в кабинете: «Димочка…» А он лежал на полу в своей шубе, никогда с ней не расстается. Дала валидола, он выпил с удовольствием. Вызвала участкового, пошли в больницу. А лечение у психиатра надо согласовывать с родителями».
– А обычные дети? – спросил я…
– А обычных у нас в селе, – сказала директор, – уже не остается.
Но ведь не везде так, по соседству, в другой школе, нет такого.
– Почему у вас? – спрашиваю директора. И получаю поразительный, нигде, кажется, еще публично не звучавший ответ.
– Я скажу вам, почему, – говорит она. – У нас строили животноводческий комплекс. И сюда ехали со всей области. Работники далеко не лучшие, кто поедет дояркой? А в том хозяйстве по соседству, про которое вы сказали, был отбор. Кого попало не брали. Хозяйство было маленькое. А тут – большой комплекс…
Собственно говоря, моя собеседница внятно выразила социальные последствия укрупнения, концентрации.
Концентрация – путь к дебилизации поколений. Разукрупнение, децентрализация – дорога к нормальной жизни.
Но те, кто при власти, к несчастью, укрупняют – экономику, педагогику. «Пьяненькими и дураками легко управлять», – заметил когда-то председатель колхоза. Позже на том месте пастух пас частное стадо и матерился. «Бывало, – говорил пастух про старые времена, – одной дашь под зад, все идут, куда положено… А не так, как ты, б…» – выговаривал он частной корове.
В вестибюле Филипповской школы – не схема Совета Федерации, а розы, вышитые на мешковине. На окне приспущены шторы. «Это наша Татьяна Викторовна с ребятами сотворили – будуар последней царевны Софьи».
На одном этаже – жизнь при Петре, на другом – при Екатерине. Скамеечка для удовольствия, на ней цветы из жаккарда, флока – обрезков материала с мебельной фабрики.
– А это из чего? 
– Из фантиков дети сделали. Сирень из шоколадных фантиков...
На лестничной площадке картина здешнего учителя: невиданные грибы, размером с куст.
– Зачем такие здоровенные рыжики-то? – спросили художника.
– А чтобы запомнили, – объяснил он, – где рыжики собирать. Елочки, угор и дождик. Знать будут…
Интересные люди вышли из заброшенного с виду села.
В полутора километрах отсюда есть деревня Огрызки, оттуда родом знаменитый мультипликатор, создатель мультфильмов «Му-Му», «Возвращения блудного попугая»… Имя другого выпускника, совершившего одиночное кругосветное путешествие, записано в Книгу рекордов Гиннесса…
В первом классе Филипповской средней школы дети читают со скоростью пятьдесят слов в минуту.
– Это возможно?
– Даже медведя научить можно, – говорит директор. – А у нас есть и заикающиеся дети. И мы учим на доверии. Читают молча и говорят: вот мы столько уже прочли.
Эти самые, разукрупненные, дети…

Синегорье
Нагорский район – полтора человека на квадратный километр. «Собачий рай» называется. Снега, лайки, народ в валенках. На райцентр – два каменных дома. Совершенно другая стилистика жизни… Есть школы, где несколько учеников («Два ученика будут – школка останется», – говорит начальник управления образованием Надежда Васильевна), между ними десятки километров. В двух округах – школьные автобусы, в двух – «уазики». Леспромхозы развалены, но население не горюет: частным извозом занимаются, лес возят, молоко сдают – крутятся. Кто плохо живет? Кто пьет и работать не желает, говорит местный руководитель.
За Нагорском – уже зоны, лесные дороги, лежневка (лес сплавляют до Вятки). Деревни Крутой Лог, Кобра, Метели – с ударением на последнем слоге, мотыльков здесь так называют. В деревне Марагулино живет снежный человек. Мужчина, рассказывает заврайоно, переодевается в женщину, надевает парик, белое платье и ходит по дороге в белом… Такой страх!
Ну, добрались до Синегорья…Тренькают синицы, тишина...
У детей красивые лица. И в учителях – достоинство. Накормили с дороги.
– У вас, говорят, музей замечательный…
– Боюсь, чтобы не разочаровались, маленькая комнатка, – отвечает завуч и основатель музея Галина Михайловна Леушина. – По пятому классу у меня авторская программа, по шестому-седьмому – тоже что-то от себя, от бабушки, прадедушки, от семьи…
И вдруг продолжает:
– Ермил Иванович Костров, поэт осьмнадцатого столетия, проживший на чердаке безвестности, «великий несчастливец», по выражению Пушкина, который ставил его в один ряд с самыми выдающимися писателями эпохи. Первый переводчик «Илиады» Гомера на русский, «Золотого осла» Апулея, которым зачитывались в XIX веке. Родился у нас в селе, был сиротой, отправлен в семинарию, окончил класс в том же заведении, что и Ломоносов, потом философский факультет университета, который открыт в год рождения Кострова («Ермил родился – университет открылся»), был штатным стихотворцем, чудаком, поэтом-неудачником, иронизирующим над собой (сказал перед смертью: «…странное дело, пил я, кажется, все горячее, а умираю от озноба»).
Дружил с фельдмаршалом Суворовым, пытался светлейшего князя Потемкина за неуважительное отношение вызвать на дуэль. Входил в гости к приятелям в треугольной шляпе, снимал ее для поклона и снова одевал на глаза, коленки согнуты, на ногах стоял нетвердо, рохля. «Добродушен и прост чрезвычайно, безобидчив, не злопамятен, податлив на все и безответен», – вспоминали современники. Замечательная забытая фигура. Трагическая. «Кострова не разгадали. Ему хотелось учить поэзии с кафедры. Но университету был нужен одописец. Рукописи его сгорели в Москве во время пожара 1812 года…»
Услышишь такое, и что-то перевернется в душе…
– Вообще-то село наше называлось Синеглинье, – говорит Галина Михайловна. – Нашла в клировых ведомостях, когда родословную Кострова искала. Этот-то берег, на котором мы живем, – крутой, и когда весной «межонная» – низкая вода, много синей глины видим…
Коридор длинный, Галина Михайловна открывает двери одну за другой.
– Ребятам, – говорит, – трудно представить, что такое XVIII век. И вот мы на «ермилову неделю» стали собирать: одно из изданий «Часовин», икону серебряного оклада, слободского письма, а это часы того времени, из Германии, трофейные, – местный житель принес.
В XVIII веке наша церковь, деревянная, могла так выглядеть, – показывает Галина Михайловна свой рисунок (большой портрет Ермила Кострова, лицо печальное, – тоже ее кисти). – А это уже церковь каменная, я нарисовала по фотокарточке маленькой, черно-белой, нашла в областном музее.
…Замечательная картина! Вокруг Синегорья было семнадцать деревень, Галина Михайловна приехала сюда сорок лет назад и видела, как они погибали. Деревню Бурово тоже нарисовала по фотографии, кукуруза растет, это при Хрущеве.
– Но я, – говорит Галина Михайловна, – слукавила немного, провода подрисова-
ла – чтобы красиво было, соединила ниточки. А на самом деле – не было ничего…
Поговорили: я – про медленное распространение прогресса, она – про то, что, может, это и хорошо, видели – лица у наших ребят светлые…
Я все рассматриваю, как загипнотизированный, черно-белые фотокарточки – Фролята, Короткие, Гоголевские… Нет уж этих деревень…

– Работать бы мне не завучем, у которого на плечах столько, – вздохнула Галина Михайловна, – а просто в музее. Если бы умирать, сказала бы с чистой совестью – оставляю…
Как Павел Федотович Книзе, которого она разыскала в архиве. Инспектор народных училищ из Самары, на старости лет он нашел тут угол и в начале двадцатого века опубликовал в «Вятских губернских ведомостях» очерки Синегорского края. Рассказал, чем земля богата, как живут люди, в чем нуждаются. При нем в крае стали учить девочек, он с утра до вечера был с детьми…
…30-е годы. В папках – планы индустриализации края. Широкие были планы: построить железную дорогу, электростанцию, завод в Синегорье с 20 тысячами жителей.
– А сейчас сколько?
– Тысяча. 
– Фантастика.
– Да, фантастика…
Материала много.
«Беды на всех хватило» – так называется экспозиция о сталинских депортациях.
– Конечно, судьбы трагические у людей. Страшно жили. Когда ссылали,– показывает Галина Михайловна документы, – подвод было более трехсот, делали по тридцать гробов в день, чтобы людей хоронить.
– Утром встали, – вспоминает местная жительница, тетя Наташа Малянова, – а нам уже топоры и пилы приготовлены, комендант велит лес рубить, строить бараки. Много людей умирало. Страшно было от всего этого, хотелось бежать. Но куда? Кругом такой густой, непролазный лес, голову поднимешь – вот и весь свет, что между верхушками голубеет…
Синегорье…
– Подойдите сюда, – говорит мне Галина Михайловна, – тут у нас отдел «Унесенные сталинским ветром».
Удостоверение стахановца с поощрениями, на обложке портреты вождей, в конце страничка: «внимательно слушать и доносить».
Обыденная история. В 30-м году человек сбежал из спецпоселения на родину, где у него жили дочери. Пришел к первой. Она на почте работала. Как увидела отца, страшно испугалась, закричала на него: «Зачем пришел? Подведешь меня! С работы из-за тебя снимут! Уходи, а то пойду заявлю в НКВД».
И заявила… Да, видать, там ее человек совестливый встретил, говорит: пусть поживет отец твой, а если затребуют, тогда арестуем…
Пожил он еще сколько-то, чувствует, что поднадоел первой дочери, ко второй решил идти пожить. Залез вечером в палисадник, сидит, видит: Марья с мужем у самовара чай пьет. Постучал: Маня, открой, это я… Видит, лица у них изменились, промеж собой сердито разговаривают, муж не велит открывать. Все-таки впустили. Но на другой день тоже ходили заявлять…
Это из Мытьецовского населенного пункта, так лесоучасток назывался. Синегорье маленькое, а сколько народу переселяли – волнами: то кулаки, то поляки, эстонцы, литовцы, латыши, украинцы… Целое кладбище неблагонадежных.
– Говорили: вот этот пацан окоп копал немцам – и всю семью расстреливали. А как не копать? Очень многие доносили, этих людей научила родина, – рассказывает Галина Михайловна.
Она не может дать сто процентов гарантии, что ее ученики – после того как прочтут, узнают об этом – сделают правильный вывод. Зерно посеяно, а что с ним станет – от очень многого зависит... С чем пойдем по жизни? Кому поверим? Человек один раз живет. И жизнь такая коротенькая…

Вот еще одна жизнь, отображенная на картине Галины Михайловны – «Последний починок». Жил в Синегорье один человек, рассказывает она, – он был цыганского типа. Когда стал ходить отхожим промыслом, влюбился и завел другую семью. А потом вернулся, построил дом и перевез в него обе свои семьи. Это реальная история, его звали Росляков Василий Владимирович, в начале прошлого века у него была первая семья, в 20-е годы – вторая. Дом сохранился, в нем, говорит Галина Михайловна, невестка живет. По глазам, выписанным на картине, видно, какая мощная энергетика, жизнь большая была у этого человека – больше ста лет прожил.
В архиве, в метрических книгах, в клировых ведомостях, в исповедальных она разыскивала Костровых. И многое узнавала – и о них, и о себе. Деревня Семиколенные, откуда такое название? Стоит деревня на семиметровом крутом повороте – «колене». И сейчас стоит… Каждая деревня имела государственное название и народное. А люди – имена, которые теперь в русских деревнях не встречаются: Исаак, Гавриил, Иустин, Власий, Евстрат, Епистилиен… Ученики Галины Михайловны на этнографическом слете назвали куклу Хитинией. Волосы у нее льняные, домоваленая обувь – чепсуры, это когда валенки проносились, остались голенища.

Селу несколько столетий. Директор с завучем поспорили: в той деревне дома низкие, вросли в землю, а тут, смотри, нет. Как нет? – то же самое. Кто доверился казенно-коллективной жизни, у того дом в землю врос. А кто сам себе выстроил…
«Ты человек… сим именем гордись… Собой его возвысь».
Виват, Ермил!


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru