Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №8/2006

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена
Четвертая тетрадь
идеи судьбы врмена

ДОМАШНИЙ АРХИВ
100 выпуск

Дмитрий ШЕВАРОВ

Весенние полеты в Куманьковых переулках

В картинах отца и сына – Москва, которую мы не видели с детства

Когда жизнь захлопнула для меня многие двери, когда мой мир замкнулся мастерской, произошло чудо – я вдруг обнаружил в себе блаженство полета, почти парения…

Художник Евгений Куманьков*

Они понимают друг друга с одного взгляда, с полуслова, с еле приметного движения губ. В том, что они – и отец, и сын – художники, наверное, нет ничего особенного. Талантливый сын талантливого отца вовсе не исключение. Но почему-то именно стихия таланта так часто разводит сына с отцом. И в искусстве, и в кино, и в литературе работы сыновей порой начисто отрицают ценности отцов.
У Куманьковых – иначе. При всей разности поколений, техники и жанров в работах отца и сына – глубокое созвучие. И кажется, что задумчивые и доверчивые герои портретов Антона могут жить только в таких старомосковских домиках и маленьких усадьбах, какие всю жизнь рисует Евгений Иванович. В уютных переулках на планете Куманьковых всегда весна, глаза прохожих чисты и полны любви, а окна после дождя светятся нежной грустью.
И конечно, без женского бережного пригляда этой планете невозможно было бы уцелеть. Имени Марианны Владимировны нет на афишах выставок мужа и сына, но внимательный зритель угадает ее тихое присутствие во многих и многих картинах. Своему альбому «Воспоминания» Евгений Иванович предпослал такие строки: «Любимой, единственной, без которой ничего бы в моей жизни не состоялось. Моей жене – Марианне Качаловой».

Мастерская Куманьковых – под самой крышей. Выше только птицы и облака. Из окна видна Москва-река, а на том берегу – Нескучный сад. В тени его склонов кое-где белеет последний усталый снег, но на припеках, тусклых и жухлых от прошлогоднего листа, земля уже набухла молодой зеленью. Вот-вот юная трава распрямится, храбро проклюнутся на крутых холмах огоньки мать-и-мачехи – будто цыплята разбегутся.
Евгений Иванович вглядывается в тот берег сквозь заросли цветов на подоконнике. «Ты не забыл полить?..» – тихо спрашивает сына. Антон моментально приносит кувшин с водой.
Рассказывает Евгений Иванович Куманьков:
– Явные художественные способности у Антона открылись где-то в четвертом классе. Каждое утро мы мотались в мастерскую, она была на другом краю Москвы. Ходили пешком через парк Победы… До сих пор не могу понять, как могла подняться на него рука! Парк уничтожили, заковали землю в бетон и гранит… А я еще помню, как после войны москвичи целыми районами приходили сюда на субботники и мягкие покатые холмы засаживали рощицами: березовыми, липовыми, кленовыми, ивовыми, буковыми… Скоро на бывших пустырях и неудобьях вырос молодой лес – настоящее чудо посреди смрадного города. Как хорошо там было весенней порой: лазурь, свежие стволы берез и стайки серых и красногрудых снегирей. Мы непременно останавливались возле них и здоровались. Со стороны это было смешно: стоят взрослый дуралей и маленький мальчик и низко кланяются: «Здравствуйте, наши снегирюшки…»
Вернувшись домой, я до глубокой ночи не мог расстаться с альбомом Евгения Ивановича, узнавая Москву своих детских снов – ту, которую увидел почти сорок лет назад вместе с дедушкой. Когда в печально памятном 1993-м меня перевели в Москву по работе, я уже не нашел никаких следов того солнечного, дружелюбного города с большими зелеными дворами… Долго любовался я и на книжку, проиллюстрированную Антоном** и только что вышедшую в Москве. В нее вошли «Рассказы о всякой живности» Василия Белова и стихи Николая Рубцова. На рисунках Антона с чудесными подробностями предстает русская деревня: вислоухие собаки, лошадки-трудяги, дурашливый козлик, зайцы на опушке леса…
А мне вдруг вспомнились… муравьи-теплоносы. Это те мураши, которые в апреле первыми в муравейниках просыпаются. Биологи говорят, что они забираются на верхушку муравейника, греются на весеннем солнце, вбирая в себя тепло, а потом спускаются вниз и отдают тепло собратьям, которые никак не могут очнуться от зимней спячки. Потом вновь выползают на солнце и снова возвращаются к замерзшим братьям…
Это немножко смешное сравнение, но мне кажется, что в нынешней жизни, так часто скованной холодом расчета, семья Куманьковых, как те мураши-теплоносы, послана нам откуда-то с солнечных вершин, чтобы подарить людям уже почти забытое ими тепло.
Антон Куманьков рассказывает:
– Меня часто спрашивают, почему я рисую только детей. Я отвечаю: нет, я рисую и взрослых. Но каждый раз, взявшись за портрет взрослого человека или рисунки к взрослой книге, я думаю о том, много ли в этой книге или во взрослом человеке, позирующем для портрета, осталось от детства. И если много – работа идет быстро и весело… Какие замечательные люди встречаются среди детей, какие уникальные характеры, взгляды на мир, жизненные позиции! Да-да, жизненные позиции – и только так, а не иначе я отношусь к своим детским моделям: я дружу с ними, я их глубоко уважаю. Мало того, я отношусь к ним с почтением. Думаю, именно поэтому они так исправно и терпеливо позируют, как бы стараясь всеми силами меня под-
держать и помочь в работе.

В 1941-м двадцатилетний студент художественного факультета ВГИКа Женя Куманьков уходил в московское ополчение, прощался с мамой…
Е.И. Я остался последним из нашего выпуска. Как это ни грустно понимать, но я – замыкающий… 1 июля 1941-го мы уже топали по Ленинградскому шоссе, а потом перемотали портянки и пошли на Запад. Нас какой-то ангел хранил, и мы дошли под бомбежками до Дорогобужа. Командовал нами смышленый парнишка, только закончил училище. Он учил нас, строил, а мы над ним подсмеивались, тогда он кричал: «Студент! Это тебе не алгебра, здесь думать надо!» Потом вышел приказ нас вернуть, поняли, что бессмысленно бросать необученных студентов против танков. Те, кого не отозвали, рассказывали, что во время атаки наш командир первый выскочил на бруствер и сразу погиб… День Победы застал меня на ночном дежурстве на «Мосфильме». Ничего подобного не было и уже не будет – такого единства людей, такой распахнутой радости… Это нахлынуло, захлестнуло, как цунами. После дежурства побежал к маме, потом на Красную площадь. Вся Москва вышла наружу. Все любили друг друга…
О той Москве, где через тринадцать лет после Победы появился на свет Антон, напоминает картина Евгения Ивановича «Последние дома Дорогомиловки». На краю заснеженного оврага сгрудились деревянные домишки: они будто спасаются от нависших над ними каменных громад. Такие тесно стоявшие домики были и на нашей улице в Вологде. Когда я был маленьким, бабушка водила меня по вечерам считать окна. По окнам нашего и соседних домов я учился считать до десяти. Под Новый год окна сияли весело, за занавесками мигали лампочки, а ранней весной их выражение было почти скорбным от затуманившихся стекол и подтеков талой воды на резных наличниках.
Кажется, еще вчера не только у маленьких северных городов, но и у Москвы была вовсе не каменная, а теплая деревянная душа…
– Москва?.. – переспрашивает меня Евгений Иванович. – Сейчас ее нет. Как художественного образа и понятия Москвы нет. Я впервые увидел ее в 1928 году, мне было восемь лет, отец взял меня в эту поездку. Я хорошо помню Страстной монастырь, уютнейшее Зарядье, Арбат и самое мое любимое место в Москве – Никольские ворота. Это был город-праздник – веселый, щедрый, наполненный светом, цветом, звоном трамваев, цоканьем подков по мостовой. Москва была для меня как Троицын день в березовом шуме, как Пасха на первой зелени. Через десять лет, в 1938-м, я стал москвичом навсегда. До этого мы жили в Смоленске, но в том страшном году у меня на глазах увели из дома и вскоре расстреляли моего отца, прекрасного тихого человека. Потом пятнадцать лет я не ездил в Смоленск. Я физически не мог его видеть…
Почти во всех городских пейзажах Евгения Ивановича есть ощущение затаенной, щемящей тревоги и ожидания, что вот-вот в переулке появится кто-то очень родной и близкий. Беспокойно прочерчивают весеннюю голубизну ветви берез, тополей и лип. Под ними на мокром асфальте дрожат отражения окон…
– В апреле, когда после долгих ненастных дней вдруг обнаруживается чистое солнечное небо, сетка тополиных ветвей превращается во что-то совершенно неправдоподобное… Душу наполняет такое чувство восторга, что я совершенно невольно вспоминаю Пастернака: «Я тихо шепчу: “Благодарствуй, ты больше, чем просят, даешь…”»

* * *
Евгений Иванович вспоминает:
– Были времена, когда рисующий на улице человек немедленно привлекал внимание стражей порядка или просто бдительного прохожего – не шпион ли? Чтобы изобразить Москву, мне надо было писать заявление в «высокие сферы», точно перечисляя, где и что я вознамерился рисовать, по месяцу ждал ответа… Москва была прекрасна не только памятниками архитектуры, но более всего – ансамблями маленьких улочек, которые и создавали атмосферу города. И вот ничего не осталось, недавно все доломали. Слов нет, комок подступает к горлу… Вся эта старомосковская цивилизация кончилась. Москва сейчас повторяет жалкую участь Афин. Что такое Афины сегодня? Груда коробок в Богом данном месте. В музеях одни обломки, все вывезли. То же самое будет с Москвой. Марина Цветаева еще в 1911 году все это предчувствовала.

Домики старой Москвы,
Из переулочков скромных
Все исчезаете вы…
Домики с знаком породы,
С видом ее сторожей
Вас заменили уроды, –
Грузные, в шесть этажей.

Посмотрела бы она на нынешних уродов! Лет двадцать назад, когда возраст еще позволял мне активно бороться, старая Москва составляла два процента от общей застройки. Не знаю, осталась ли сейчас хоть горстка от тех двух процентов?.. Как Москве не повезло, что она столица! Из-за наших миллиардеров, которые непременно хотят иметь побольше соб-
ственности в Москве, она мгновенно стала превращаться в мегаполис. Меня называли «менестрелем уходящей Москвы», но я не уходящее люблю, а красивое. Беда Москвы в том, что уходящее тут всегда краше того, что приходит на смену.
Архитектуры нет. С тех пор как ее рубанул Никита Сергеевич, она так и не восстановилась. Как-то на пленуме архитекторов я привел цифру, которую мне сообщил один знаток этого дела: все потери в архитектуре во время войны на всей территории СССР меньше, чем то, что мы сами натворили в Москве. Тут на меня так навалились! Кричали, что я сравнил советских архитекторов с фашистами. Я первый раз тогда почувствовал на своей шкуре, что такое стая… Мне так и не удалось ничего защитить. Я понял, что мое дело не бороться, а рисовать. Но и тут я все время опаздывал, преобразователи опережали меня. Я не мог так быстро рисовать, как они ломали.
Настал день, когда мне показалось, что рисовать нечего. Но исчезнувшая Москва впечаталась в меня так отчетливо, что я начал серию «Москва, которой не будет». Цветаева будто в напутствие писала: «Будет твой черед…//Передашь Москву //С нежной горечью…» Вот и я передаю сыну Москву с горечью… Это неизбежно. Дай Бог, чтобы горечь оставалась нежной… Помню, Антон еще мальчишкой был, мы поехали в Плес в Дом творчества актеров. И там он вдруг стал рисовать портреты. Актеры позировали охотно. Антон за лето сделал целую кипу портретов. И стало ясно, что у него получается. Когда знаменитый Кибрик увидел его работы, он сказал мне: «Да он прирожденный портретист! Вы знаете, кто такой портретист? Это тот художник, который видит взгляд!» Я никогда серьезно не занимался портретом и от Антона никак не ожидал, что он станет портретистом. Этому научиться нельзя – это от Бога. Это свыше опускается на плечи, на голову – вот тебе, неси…
Какая-то маленькая птаха села у окна, юркнула по подоконнику, глянула удивленно на нас и комочком скорого материн ского счастья улетела в сторону Нескучного сада.


* Народный художник России Е.И.Куманьков родился в Смоленске 29 февраля 1920 года. Окончил ВГИК в 1943 году. Тридцать лет работал на киностудии «Мосфильм», участвовал в создании фильмов «Метель», «12 стульев», «Капитанская дочка», «Иван Васильевич меняет профессию». С 1974 года на протяжении четверти века был главным художником Малого театра.


** А.Е.Куманьков родился в 1958 году. С отличием окончил графический факультет Суриковского института. Награжден премией Британского совета за лучшее оформление английской литературы и почетным дипломом Академии художеств России за серию портретов современников. Оформлял спектакли в Театре киноактера в Москве и в Паневежисском драматическом театре.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru