Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №88/2005

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ЛЮБИМЫЙ ГОРОД N51
 

Алексей МИТРОФАНОВ

Большая Никитская

Наступает Ноый год. Люди в предпраздничном безумстве носятся по магазинам, бьют друг друга сумками, бурно жестикулируют, кричат. Так хочется сбежать от этой суеты. Куда? На Большую Никитскую улицу. Большая Никитская – совершенно особая улица. В отличие от большинства центральных радиусов города здесь очень мало магазинов. То есть они конечно же имеются, особенно в начале, между Манежной площадью и памятником Тимирязеву, но все равно их меньше, чем, к примеру, на Тверской или на Маросейке.
Что же вместо магазинов? Московский университет. Консерватория. Театр им. Маяковского. Дом литераторов.
И дальше в том же духе. То есть эта улица – одно из самых популярных интеллигентских мест Москвы.
Здесь, разумеется, и публика совсем другая. В первую очередь бросается в глаза отсутствие больших вещей. К примеру, на Новом Арбате тебя в пять минут до тошноты запихают пакетищами и баулами. Здесь же нет ни того, ни другого.
В крайнем случае – тощенький рюкзачок за спиной.
Неудивительно – сюда ведь ездят не за шубами и не за чайными сервизами, а книжка или же билетик на концерт не требуют особого пространства.
Присмотревшись, обнаруживаешь, что и лица здесь немножечко иные, и одежда. Если Москва до сих пор, как большая деревня, то здесь, видимо, сельский клуб, совмещенный со школой. Никто не лается, не матерится, не жестикулирует. Тут совсем другие люди, погруженные совсем в другие мысли. Эти мысли не нуждаются в чрезмерно бурном выражении.
А на участке между церковью Большое Вознесение и Садово-Кудринской и вовсе сохранилась старая, дореволюционная Москва, не тронутая ни фатальным разрушением, ни чересчур активной реставрацией. А внутри этих архитектурных памятников – всевозможные конторы и конторочки, как было при советской власти во всем центре города.
Так что Большая Никитская улица – еще и социокультурный памятник, при этом всероссийского значения.

КНИГИ

Дом на две улицы

М.: РИК “Культура”, 1994

“Михаил Поздняев.
Чего только не было.
Отдельно взятый член Союза писателей стоит перед витриною буфета в ЦДЛ, созерцая немудрящий пасьянс из бутербродов с колбасою и пирожных эклер. Ни книг его никто отродясь не читал, ни имени не слышал, да и в лицо он никому не знаком. Глубокомыслия меж тем достаточно и в выражении глаз, и в том, как декламирует он, обращаясь будто бы к бутербродам, а в действительности – к некой высшей, нематериальной инстанции.
– Да… Прежде и паюсная была, и зернистая, и балычок, и кореечка, и жюльенчики, и тарталеточки…
Буфетчица, известная и чтимая столь же, сколь и легендарный цедеэловский парикмахер, бросает взгляд быстрый и острый, как складной ножик, и заканчивает фразу:
– …и еще был Миша Светлов”.
Эта книга – сборник подлинных историй, дневниковых записей и баек, посвященных жизни ЦДЛ – Центрального Дома литераторов.

А.А.Васькин, М.Г.Гольдштадт. Московский университет на Моховой

М.: Компания Спутник+, 2004

«А вот великому русскому художнику И.Е.Репину так и не удалось поступить в Московский университет.
В 1881 г., 37 лет от роду, будучи уже знаменитым художником, он решил поступить в Московский университет, и только бюрократизм канцелярии оттолкнул его от выполнения этого намерения. Репин писал Стасову: “Здесь я бы хотел поступить в университет... но там, начиная с Тихонравова, ректора, оказались такие чинодралы, держиморды, что я, потратив две недели на хождение в их канцелярию, наконец плюнул, взял обратно документы и проклял этот вертеп подьячих. Легчее получить аудиенцию у императора, чем удостоиться быть принятым ректором университета!”
В начале XX в. студенты университета часто превращали аудитории в места сходок. Не раз на Моховой улице перед университетом происходили демонстрации. Нередко полиция загоняла арестованных демонстрантов в обширное и пустое здание близлежащего Манежа».
Эта небольшая книга, вышедшая в серии “Старая Москва в границах Камер-Коллежского вала”, – весьма удачная подборка исторических фактов, занятных историй, увлекательных цитат и даже поэтических опытов, посвященных Московскому университету.


МНЕНИЯ 

“Во вторник Венсан и Александров встретились, как между ними было уговорено, у церкви Большого Вознесения, что на стыке обеих Никитских улиц – Большой и Малой. По истинно дружеской деликатности они оба поспешили и пришли на место свидания минутами двадцатью раньше условленного срока.
– Давайте, – сказал Венсан, – пойдем, благо времени у нас много, по Большой Никитской, а там мимо Иверской по Красной площади, по Ильинке и затем по Маросейке прямо на Чистые пруды. Крюк совсем малый, а мы полюбуемся, как Москва веселится.
Они пошли рядышком, по привычке в ногу, держась подтянуто, как на ученье, и с механичной красивой точностью отдавая честь господам офицерам.
Белые барашки доверчиво и неподвижно лежали на тонком голубом небе. Мороз был умеренный и не щипал за щеки, и откуда-то, очень издалека, доносился по воздуху томный и волнующий запах близкой весны и первого таяния.
Москва была вся откровенно пьяная и весело добродушная. Попадались уже в толпе густо-сизые и пламенно-багровые носы, заплетающиеся ноги, и слышались меткие острые московские словечки, тут же вычеканенные и тут же для сохранности посыпанные крепкой солью.
– Не мешайте Москве, – сказал глубокомысленно Венсан, – творить свое искусство слова”.

Александр Куприн, писатель, о начале XX века

“Произошли события, и притом одно за другим. Большую Никитскую переименовали в улицу Герцена. Затем часы, врезанные в стену дома на углу Герцена и Моховой, остановились на 11 с 1/4, и наконец, в террариях зоологического института, не вынеся всех пертурбаций знаменитого года, издохли первоначально 8 великолепных экземпляров квакшей, затем 15 обыкновенных жаб и, наконец, исключительнейший экземпляр жабы Суринамской.
Непосредственно вслед за жабами, опустошившими тот первый отряд голых гадов, который по справедливости назван классом гадов бесхвостых, переселился в лучший мир бессменный сторож института старик Влас, не входящий в класс голых гадов. Причина смерти его, впрочем, была та же, что и у бедных гадов, и ее Персиков определил сразу:
– Бескормица!
Ученый был совершенно прав: Власа нужно было кормить мукой, а жаб мучными червями, но поскольку пропала первая, постольку исчезли и вторые. Персиков оставшиеся 20 экземпляров квакш попробовал перевести на питание тараканами, но и тараканы куда-то провалились, показав свое злостное отношение к военному коммунизму. Таким образом, и последние экземпляры пришлось выкинуть в выгребные ямы на дворе института”.

Михаил Булгаков, писатель, о 1920-х годах

«Мимо Бориса, почти вплотную, в сторону Герцена, то есть Большой Никитской, прошли две тетки. Одна из них говорила: “Хоть бы скорей его в армию забрали, паразита...” Прошли, не заметили. Он снял свои тяжелые ботинки и спрятал их за железной бочкой с дождевой водой. Приноровившись, пополз вверх по стене. Нет, навыки еще не утрачены, пальцы рук и ног отлично используют все шероховатости. Он почти уже дотянулся до водосточного желоба, когда справа на уровне его колена распахнулось окошко и из квартиры вылетел сладкий голос певца: “За городом Горьким, где ясные зорьки, в рабочем поселке подружка живет...” Высунулась шестимесячная завивка, просипела в листву: “Никого... там нету...” Окно закрылось. Он подтянулся, перебросился на крышу, залег в желобе, ощупывая ладонями жестяную кровлю, пытаясь определить, где она может прогнуться или выгнуться, а потом распрямиться с ненужным хлопком. По гребню крыши прошел большой кот в темно-бурой шубе, хвост трубой, белые гамаши, жабо и подусники, похожий на английского генерала. Кажется, не заметил, а может быть, продемонстрировал полнейшую нейтральность. Так или иначе, но через четверть часа офицер запаса оперативного резерва ГРУ, студент третьего курса Первого московского ордена Ленина медицинского института, мастер спорта СССР, чемпион страны по мотокроссу в классе 350 куб.см и третий призер в абсолютном зачете Борис IV Никитич Градов лежал за высокой, облицованной дореволюционным, то есть отличным, кафелем трубой и обозревал внутренний двор городского особняка зампредсовмина, члена Политбюро ВКП(б), маршала Лаврентия Павловича Берии».

Василий Аксенов, писатель, о середине 1950-х годов

ЛЕТОПИСЬ 

1584
1626
1786
1798
1831
1835
1837
1905
1918
1920
1922
1923
1935
1976
1994
1995

– построена церковь Малое Вознесение.
– построена церковь Федора Студита.
– выстроено старое здание Московского университета.
– заложена церковь Большое Вознесение.
– в церкви Большое Вознесение венчался А.С.Пушкин.
– выстроено новое здание Московского университета.
– построена университетская церковь святой Татианы, покровительницы студенчества.
– Большая Никитская становится одним из центров уличных боев.
– церковь святой Татианы переоборудована под читальный зал.
– Большая Никитская улица переименована в улицу Герцена.
– церковь святой Татианы переоборудована под студенческий клуб.
– открыт памятник Клименту Тимирязеву.
– на месте Никитского женского монастыря выстроено здание электроподстанции метрополитена.
– построено здание ТАСС.
– улица Герцена вновь переименована в Большую Никитскую.
– в университетской церкви святой Татианы возобновились богослужения.


МУЗЕИ 

Дом-музей Антона Павловича Чехова

Садовая-Кудринская улица, 6

Дом-музей Антона Павловича ЧеховаЧехов – в первую очередь писатель московский. Большая часть его произведений посвящена обитателям именно нашего города, а не Ялты, Мелихова или Петербурга. Но при этом, как ни странно, Антон Павлович здесь не имел своего дома, на съемных же квартирах не задерживался.
Дольше всего он проживал на улице Садовой-Кудринской, в домике № 6. Происходило это с 1886 по 1890 годы.
Жилье на Кудринской нашла его сестра, Мария. И будучи дамой властной, приняла решение о переезде с Якиманки, где до этого жило семейство Чеховых. Безо всякого смущения она писала в мемуарах: “Квартира стоила по тем временам (да и по нашим средствам) довольно дорого – шестьсот пятьдесят рублей в год, и у брата (в смысле у Антона Павловича. – А.М.) не было даже денег заплатить, как требовал хозяин, сразу за два месяца вперед, но она прельстила меня удобным расположением комнат на двух этажах, близостью от центра и тем, что находилась она в хорошем районе Москвы”.
Деньги пришлось занимать у редактора “Осколков” Лейкина.
Брат Чехова, Михаил Павлович, доволен не был: “Особенно сильно кашлял брат Антон, когда мы жили на Кудринской-Садовой. Мы занимали там узенький, странной архитектуры двухэтажный дом… На моей обязанности лежало зажигать в спальне у Антона на ночь лампаду, так как он часто просыпался и не любил темноты. Нас отделяла друг от друга тонкая перегородка… Вот тут-то я и наслушался его кашля”.
Сам же Антон Павлович к садово-кудринскому дому относился положительно, хотя и без особенных эмоций: “Живу в Кудрине на Садовой – место тихое, чистое и отовсюду близко, не то что Якиманка”. Сравнивал свое жилье с комодом. Утверждал: “Цвет дома либеральный, то есть красный”.
Ему в то время было не до пустяков. Чехов еще занимался медициной, но вовсю уже публиковался в периодике и понемногу начинал замахиваться на серьезную литературу. “Мне Чехов казался молодым дубком, пускающим ростки в разные стороны, еще коряво и порой как-то бесформенно, но в котором уже угадывается крепость и цельная красота будущего могучего роста” – так характеризовал его в то время В.Г.Короленко.
А Владимир Гиляровский, чуткий на таланты, всячески старался поддержать с Антоном Павловичем дружбу: «Он жил в “комоде”, в этом маленьком двухэтажном коттедже на Кудринской-Садовой, куда я забегал на часок, возвращаясь из газетных командировок или носясь по Москве в вихре репортерской работы».
И Антон Павлович иронизировал:
– Ты – курьерский поезд. Остановка – пять минут. Буфет.
Именно здесь были написаны “Степь”, “Скучная история” и “Дядя Ваня” (поначалу эта пьеса называлась “Леший).
В 1890 году еще молодой, но уже тяжело больной Чехов уехал из этого дома в свою знаменитую экспедицию на Сахалин. Семейство переехало в квартирку потеснее. Биография “комода” стала складываться уже без Антона Павловича. В 1892 году на крыше дома сделали конек якобы в русском стиле, после чего сходство с уютнейшим предметом мебели значительно уменьшилось. Уже при советской власти поселяется сюда другой писатель – Андрей Белый. Затем дом используется под какие-то спецслужбы. А в середине двадцатого века здесь наконец-то открыли музей.
Музей самый обычный и традиционный – с войлочными тапочками, строгими смотрительницами, длинными аннотациями и солидными витринами. Николай Иванович Глазков о нем писал:

На берегу Садового кольца
Стоит уютный двухэтажный домик,
К нему подходим, и уже с крыльца
Он нас с Антоном
Павлычем знакомит.

А Юрий Карлович Олеша недоумевал, зайдя сюда: “В музее Чехова лежит его воротник, галстук, наружный платок, кашне… Галстук, между прочим, голубой, готовая бабочка с длинными полосками для обхвата шеи. Платок мало чем отличается от современных, такое же кашне могло бы лежать на витрине в Столешниковом”.
Увы, это участь всех мемориальных музеев – быть тихими, смирными и держаться в тени от той жизни, которая некогда проистекала в его старых стенах.
КСТАТИ, дата открытия Дома-музея А.П.Чехова довольно необычная – 1 января 1954 года.


ИНТЕРНЕТ 

http://helikon.ru/

Геликон-опера

“1759–1761

В 1759–1761 годах в доме, где сейчас находится “Геликон-Опера”, жила Настасья Михайловна Дашкова, которая часто устраивала домашние концерты. На этих концертах пела ее невестка – Екатерина Романовна Дашкова.
Е.Р.Дашкова писала: “Ум и проблески гения довольно многие приписывали мне. В первом я не чувствовала недостатка, но на второй не обнаруживала ни малейшего притязания, разве только в музыкальном искусстве; ибо несмотря на то, что у меня не было учителя, вокального или инструментального, я так блистательно понимала музыку, что могла судить о ея красотах в качестве истинного виртуоза…”

1768–1837

С 1768 года дом принадлежал сенатору и генерал-аншефу Федору Ивановичу Глебову. После его смерти в 1799 году дом перешел к вдове Елизавете Петровне (урожденной Стрешневой). В 1803 году Елизавета Петровна выхлопотала для себя и сыновей разрешение именоваться Глебовыми-Стрешневыми. Занимая самое высокое положение в свете, Федор Иванович и Елизавета Петровна принимали на Большой Никитской членов великокняжеской семьи и высший свет. Гостями дома были императрицы Мария Федоровна, Елизавета Алексеевна, Александра Федоровна, митрополит Платон. Е.П.Глебова-Стрешнева обязательно давала четыре обеда в год для самых важных особ Москвы.
Приемы сопровождались игрой оркестра, вокальными выступлениями. Они проходили в двусветном зале с хорами для музыкантов. Судя по описаниям, большое полуциркульное итальянское окно зала было обращено во двор. Розовато-желтые стены разделяли 12 белых пилястр с коринфскими капителями, по верху шли фризы из серого мрамора и лепные карнизы. Первоначальная художественная отделка зала была уничтожена пожаром 1812 года. Сегодня восстановленную часть утраченного зала XVIII века занимает фойе “Геликон-Оперы”.
В начале XIX века на углу Большой Никитской улицы (ныне дом № 19) и Малого Кисловского переулка стояло здание с большой ротондой и двумя боковыми крыльями. Владение принадлежало купцу 2-й гильдии Г.Н.Зарубину. Его арендовала для проведения “маскарадов и концертов” Контора театральной дирекции по Московскому отделению. Круглый зал большой ротонды был роскошно убран, стены, купол расписаны театральным декоратором Джеромо Скотти. Местоположение здания показано на плане квартала у Никитских ворот в 1801 году. Вход в круглый зал примерно соответствовал главному входу в драматический Театр имени Владимира Маяковского.
Специальных сайтов, посвященных улице Большой Никитской, в интернете нет. Зато многие учреждения культуры на своих ресурсах сообщают об истории недвижимости, которую они осваивают в наши дни.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru