ШКОЛЬНЫЙ АВТОБУС “ПС”
ПОВЕСТКА ДНЯ

Саратовская область: школа в поисках речи.

На исходе зимы наступает ясное светлое время. Мороз, свежесть и чистота. Под ногами скрипит снег. В бескрайних поволжских степях он ослепительно белый. Живой праздник посреди утомительного однообразия дороги – мелькание сорок. Их концертный наряд (черный фрак, белый жилет) обещает близкую радость. Перебежала через шоссе лиса – не рыжая, серая. Встала за кустами, внимательно проводила глазами редакционный автобус: зачем явились?
А в синем небе над Саратовской областью черные птицы. Думала, галки. Но вот они приземлились, вышагивают по полю. Пригляделась – грачи. Первые в этом году. Весна!

В стране глухих

Школа-интернат для глухих детей почти в самом центре Саратова. За окнами скопище машин, бары с какими-то голливудскими названиями: “Усталая лошадь”, “Донна Клара”... Сладкий аромат свежего хлеба из пекарни, работающей тут испокон веку, с дореволюционных времен. А в интернате облупившаяся краска на стенах, запах столовских щей. И непривычная тишина школьных коридоров.
Вот в уголочке под лестницей секретничают девчонки – увлеченно перебирают в воздухе пальчиками. Видно, разговор важный. Увидели нас – смутились, спрятали руки за спины. Здесь все понимают язык жестов. Так что секретничать нужно осторожно.
В дальнем конце коридора мальчишка лет семи пытается пнуть убегающую одноклассницу. Первый порыв – окликнуть, остановить. И тут же растерянность: а как же он услышит? Завуч Людмила Александровна Понченко подсказывает: надо топнуть ногой. Ребенок почувствует вибрацию пола (отсутствие слуха обостряет другие органы восприятия), поймет, что его зовут, и обернется. И тогда можно будет что-то ему сказать. Жестами и словами – в семь лет интернатские дети уже умеют читать по губам.
Вот Людмила Александровна тихо (здесь все говорят тихо и ровно – повышать голос нет никакого смысла) уговаривает хулигана не обижать девочек. «Она первая начала! – вечная отговорка всех детей. – Сама виновата!»
Обида остается неотомщенной – ученика уводят в класс. Пора учиться.

Уроки понимания

В обучении глухих детей главная трудность – сформировать речь. До поступления в интернат (обычно это происходит в три года) некоторые из них почти совсем не умеют разговаривать. Ни жестами, ни звуками. Без специального обучения, естественным образом у глухих детей речь не формируется. А родители далеко не всегда готовы специально заниматься со своим ребенком.
Ребята осваивают родной язык как иностранный: по слову, по фразе. Мир для них лишен звуков. Чтобы слышать и понимать, чтобы самим быть понятыми, им приходится очень стараться. Нужны постоянный самоконтроль, внимание. Постоянные усилия памяти и воли. Но это единственная возможность вырваться из кокона немоты.
В свой небогатый интернат дети с удовольствием возвращаются после выходных, после каникул. Потому что это одно из немногих мест на земле, где их понимают. Не в каком-то высоком смысле, а в самом простом, житейском. Понимают, что они хотят сказать, гораздо лучше, чем в родной семье. В семье они глухонемые, чужие и непонятные. А в школе дети обретают речь и становятся учениками.
Каждый педагог в этой школе владеет пальцевой (дактильной) речью – своего рода азбукой Морзе, позволяющей передавать информацию буквально из рук в руки. Многие учителя осваивают и жестовую речь (это сложнее, но есть виртуозы). А дети учатся читать по губам, и большинство из них упорно пытаются говорить вслух. Как все люди.
На стенах класса множество ярких табличек. Картинки, крупные буквы. Смешная собака с соответствующей подписью, корова. У окна на стенде зимние слова: снег, мороз. Возле двери полезные фразы: “Можно выйти из класса?”, “Спасибо”, “Пожалуйста”. А у доски самые важные строчки, одна под другой: “Я не понял”, “Я совсем ничего не понял”, “Я понял одно слово!”, “Я понял половину!” Чему бы ни был посвящен урок, если ребенок не понимает хотя бы одно слово, он немедленно произносит магическую фразу. И тут же получает помощь. От учителя, от одноклассников. Без этой постоянной и честной обратной связи продвижение вперед попросту невозможно. Это совсем не унизительно, это очень важно – сказать о своем непонимании. И педагог озабочен именно пониманием ребенка, а не имитацией учебной деятельности, как это зачастую происходит в «нормальной» школе: ученик читал, слушал, повторял… А что понял при этом? Важнейший урок, который учителя «нормальных» школ могли бы извлечь из опыта школ для глухих.
Кстати, здесь сразу видно, когда ребенок почему-то перестает воспринимать учителя, “выпадает” из урока. Отвел глаза, перестал следить за руками и губами преподавателя – значит, перестал слышать. Значит, что-то не так, и надо снова стараться привлечь к себе детское внимание.
Губы у здешних учительниц почти у всех ярко накрашены. Так ребятам легче понимать.

Педагогика повседневности

Работают в школе-интернате для глухих детей подолгу, целую жизнь. Есть учителя из бывших воспитанников – они сами пришли сюда когда-то в трехлетнем возрасте. Выучились, повзрослели, остались учить других. Кого-то привела собственная беда: ребенок направляется в интернат, а мама устраивается нянечкой. Постепенно втягивается в работу, получает специальное образование, сама становится педагогом. А кто-то приходит по зову души – помогать тем, кого обездолила природа.
Малыши всех воспитательниц называют мамами (понятно, что с помощью ручек, пальчиков называют) и привыкают к учителям, как к родным. С ними они проводят целые дни, вечера. Спорят о важном, читают, занимаются повседневными делами. Педагог не только математике учит, но и пуговицы пришивать, причесываться. Эту особую, почти семейную связь трудно разорвать.

На задворках у государства

Уже давно придуманы всякие хитрые приборы, позволяющие эффективно развивать у детей остаточный слух. Но в интернате о таких только мечтают. А то, что есть, в основном старенькое, купленное еще в советские времена.
– Всесоюзное общество глухих было богатой организацией, – вздыхает Людмила Понченко. – Они детям и путевки давали в санатории, и профессию помогали приобрести. Из наших выпускников столько художников выросло, столько артистов! Такие дети очень пластичны, хорошо чувствуют ритм. И мы в школе стараемся развить эти способности. Но теперь семье чаще всего не по средствам отправить ребенка учиться куда-то далеко. Даже школу закончить в соседнем городе (а три последних класса глухие дети учатся в Энгельсе) не все могут. Своих средств нет, а государство нас бросило.
Глухим детям нужна специальность, которая их кормила бы. Раньше, к примеру, было замечательное училище в Пятигорске. Готовило зубных техников. Сейчас туда не доедешь. Попробовали в Саратове свое училище открыть – не получилось. Ведь для этого и база нужна, и специальные кадры. С больными детьми не всякий сможет работать.
Кадры – особая проблема. Раньше (это слово произносится здесь с такой интонацией, словно сказку рассказывают) можно было поехать учиться в Ленинград, там готовили сурдопедагогов. Если учились заочно, то государство оплачивало и дорогу, и общежитие на время сессии. А теперь ехать за свой счет на учительскую зарплату нереально.
Конечно, случаются праздники. Вот приезжал в Саратов Третьяк. Подарил автобус. Для интерната вещь первой необходимости. Министерство образования Саратовской области прислало новые аудиометры. Вот бы еще компьютеры дали – для глухих детей они просто бесценны.
Скромный подарок от нашего Издательского дома (газеты, книги Симона Львовича Соловейчика) приняли с благодарностью. На подписку денег нет, а потребность читать педагогическую литературу, хорошие книги – огромная.
Однако не любому подарку здесь рады. При нас принесли посылку. Толстые книги с метафизическими рассуждениями о вечности и спасении. Очередная секта вербует потенциальных сторонников там, где бедность и несчастье. Учителя с грустным недоумением разглядывают крепкий переплет, отличную полиграфию. Красиво, а толку никакого. Слова мудреные, да содержание пустое.
«Нам бы учебники такого качества. Или детских книг на ту же сумму!»
Бесплатно редко бывает хорошо. И у директора Изы Моисеевича Певзнера есть заветный план, как добыть денег. Школа занимает здание в центре города. Дом в аварийном состоянии. Половину еще как-то удается содержать в пристойном виде, а одно крыло совсем разваливается. И вот Иза Моисеевич надеется отдать его любому, у кого есть деньги. Однако пока желающих реконструировать развалюху не находится. Иза Моисеевич готов вообще отказаться от старого дома, а взамен получить какой-нибудь бывший профилакторий, детский сад. За городом, чтобы можно было гулять, дышать свежим воздухом. Но не слишком далеко, чтобы легко добираться в город, чтобы ребята могли ездить к родителям.
Сам директор не слишком верит в то, что его мечты осуществятся. Но опускать руки не в его правилах.

Руки как орган речи

В школе-интернате для глухих детей Иза Моисеевич работает больше полувека. Родился еще до войны – не в Саратове, в Энгельсе, на другом берегу Волги. С детства сохранил воспоминание о жившем по соседству глухонемом парне: он непонятно мычал, а мамы пугали им детей: “Глухой – ударить может!”.
Сейчас эти детские страхи кажутся нелепыми, стыдными, а тогда они застревали в подкорке: глухонемой – не мой, чужой, чуждый, пугающий. До сих пор вспоминает, как, будучи уже студентом Саратовского университета, гулял как-то раз с девушкой в парке, заметил компанию бурно жестикулирующих глухих людей и почему-то смертельно испугался, что они могут наброситься и убить. Как искажается мир, если все чужое и непонятное воспринимать как подозрительное, чуждое, враждебное, агрессивное...
И кто бы мог предположить, что так сложится судьба. В поисках заработка устроился преподавать физику в вечерней школе. А директор сосватал талантливого парня в школу для глухих: очень там нужен был учитель математики. Полная ставка, еще и доплата за работу с больными детьми.
Новый класс встретил Изу Моисеевича мычанием, воем. Как и везде, подростки проверяли нового педагога на прочность. Педагог устоял.
За ночь освоил пальцевую азбуку, а потом принялся учиться у своих учеников языку жестов. Понемногу, но регулярно, от простого к сложному. По 5– 10 слов в день. Через несколько месяцев приехал в школу лектор. Кто будет переводить? Зал загудел, зажестикулировал:
– Иза!
С тех пор Иза Моисеевич не носит пиджаки. Они стесняют движения в плечах. И мешают рукам разговаривать, вести диалог с теми, кто не слышит произнесенных слов. И оттого его руки никогда не отдыхают.
Один раз на Новый год директор переоделся Дедом Морозом. Так загримировался, что коллеги не узнали. А ребята сразу поняли, кто к ним пришел с подарками: по первым движениям-словам рук. Ведь у жестов, как у голоса или почерка, неповторимая индивидуальность.
Уже 52 года он приходит в этот дом. Работал учителем математики, физики, завучем. Получил в дополнение к инженерному образованию второе высшее – сурдопедагог.

От первого лица

– Кто я на улице? Никто, – говорит Иза Моисеевич. – Старик. Кефир в магазине покупаю. А здесь я большой человек. Меня все знают, я всем нужен. От меня что-то зависит. Я сюда жизнь вложил. Здесь у меня получается.
Бессмыслицы не люблю. И ни за что делать не стану. Своевольный я. Вот, например, вывеску на интернате не меняю. Соседние школы уже раза три поменяли в последние годы. Новые названия золотыми буквами писали. А я не хочу. Зачем деньги зря тратить? Лучше зарплату людям вовремя платить.
Я монополист. Все глухие дети в городе и окрестностях прошли через мои руки. Поэтому не могу выйти на улицу неприбранным, выпившим. Столько выпускников – вдруг кто-нибудь увидит. Я всех учеников помню. Но бывают особенные дети. Одна девочка училась. В математике, физике ничего не соображала. Но такая всегда аккуратная, чистенькая. Всегда воротнички у нее белоснежные. Всем малышам волосы заплетала. Чувствовала, кому что нужно. Вот я говорю на уроке – во рту пересохло. Вдруг она мне стакан воды протягивает. Я не просил, а она заметила, поняла. Бывало, вечером я домой уходил, просил ее убраться у меня в кабинете. Она вещи раскладывала так, как я бы сам положил. Замечала все привычки, мелочи. Семья у девочки была простая, а она утонченной выросла. Погибла молодой. Беременная, шла с мужем через переезд. Поезда не услышала. Муж бросился ее спасать и тоже погиб.
Еще при советской власти я выбил у города многоквартирный дом для наших ребят. Чтобы им было где жить после интерната. И себе квартиру попросил в этом же доме. Сегодня жалею, что поскромничал: взял двухкомнатную на семью из четырех человек. Зато кругом все свои. Кто на день рождения зовет, кто на свадьбу. Кто-то просит позвонить. Так и живу.
Был я несколько лет назад в Америке. Зашел в тамошнюю школу для глухих. Попросил разрешения провести один урок. Мне разрешили. Я всю ночь готовился, репетировал. Задал ребятишкам пару вопросов. Они рты раскрыли, не понимают. Мои быстрее сообразили бы. Погордился своей страной. А потом посмотрел на их школу. Как все устроено, какая аппаратура. И уже стыдно стало.
Когда-то меня мама кашей кормила: съешь ложечку за товарища Буденного, съешь ложечку за товарища Сталина... Смелый я был, наивный. Во время войны с другом написал письмо Сталину. Достали листочек в клетку (огромная ценность по тем временам) и написали про одного парня-поляка. Его в военное училище из-за национальности не принимали. А мы писали, какой он хороший, честный. Принесли на почту. На конверте адрес: «Кремль, товарищу Сталину». Протягиваем в окошечко для заказных писем. Там женщина внимательно так на нас, пацанов, посмотрела, на конверт. Ладно, говорит, идите, я отправлю. Сами понимаете, отправила она это письмо в корзину, пожалела нас, дурачков. С тех пор жизнь прошла – многое понял. Пью теперь по праздникам только за здоровье, за детей и за внуков.
Я детям иногда про войну рассказываю. 400 граммов хлеба в день давали. Они говорят: «Нормально, полбатона!» – «Да ведь кроме хлеба ничего не было!» – «А ты бы в магазине молока купил», – говорят. Не понимают. Я рассказываю, как хлеб нес домой за пазухой, отвернувшись, чтобы запах хлебный не чуять. Потому что если понюхаешь – не удержишься, откусишь. А как же я маме откусанную буханку принесу? Она до самой смерти хлебные крошки в особенный мешочек собирала, потом из них что-нибудь стряпала. Не могла выбросить.
Однажды меня фашистский летчик чуть не расстрелял. Я шел по дороге, вдруг бомбежка. Самолет низко-низко летит. Я даже лицо в кабине вижу. До сих пор вижу. И прямо за мной, в меня стреляет. Я побежал. Спрятаться не догадался. Весь как на ладони. Движущаяся мишень. И летчик в меня стреляет – в мальчишку. Один раз промахнулся, на второй круг пошел, чтобы добить. Какой-то мужик выскочил, меня в охапку и кинул в овраг, в бурьян. Тем и спас.
Жалко мне помирать. В голове моей, в руках столько заложено. А не передать. Со мной уйдет. Жалко.

«Не акцентируйте национальный вопрос!»

Любая школа Саратовской области – многонациональное государство. В сельской школе на сто детей можно встретить представителей двадцати национальностей. Как вместе живут, так и учатся вместе. Дружно. Общаются на одном языке, читают одни и те же книги, решают одинаковые задачки.
Правда, с русским языком – языком межнационального общения – порой возникают проблемы. Иногда приезжают дети, почти не говорящие, а тем более не читающие и не пишущие по-русски. Если на класс такой один, педагоги подтягивают его за каких-нибудь пару лет – за счет индивидуальных занятий и активной помощи родителей (приезжие родители всегда крайне заинтересованы в успешной учебе своих детей). А если не говорящих по-русски собирается много, открывают коррекционный класс.
Приезжие дети учатся упорно. Пережив опыт стремительных потерь всего имущества и привычного мира, они быстро взрослеют и учатся ценить то, что нельзя отнять. Например, образование.
Каждый учитель справляется с новой для него специальностью – преподавание русского как иностранного в одиночку – как умеет.
Главным методическим приемом считается бесконечное списывание – особенно упражнений из учебника. И чтение вслух того, что положено по программе.
Вот мальчика-азербайджанца, пришедшего в 9 класс, заставляют читать вслух “Мертвые души” Гоголя.
– А понимает ли он там хоть слово? Может, почитать с ним что-нибудь попроще?
– Да мы и так по программе не успеваем. На дополнительное чтение времени нет.
– А если отступить от программы?
– Я 25 лет только по программе работаю. Я так привыкла…
Саратовское управление образования в этом году проводило перепись учеников по национальному признаку. Хотели выяснить, нет ли желающих изучать национальные языки. Учителя послушно исполнили требование, но без энтузиазма.
– Мы в школе не делим детей, не акцентируем национальный вопрос.
Странно... Помогать изучать родной язык – это «акцентировать национальный вопрос»?!
Время от времени педагоги вспоминают, как замкнуто и робко держались приезжие дети первые годы. Как не могли есть в столовой, потому что не знали у себя на родине многих продуктов. Ничего. Привыкли. Сейчас все хорошо. Новичков приняли.
Правда, время от времени на общественных туалетах кто-то упорно пишет “Синагога”, а на заборе напротив школы постоянная надпись “Бей черных!”. Эти надписи сопровождали наш автобус всю дорогу. Но учителя уверены: их ученики не имеют никакого отношения к подобным глупостям...

У меня все получится

Татарская национальная гимназия расположена в центре Саратова. Всего в области таких десять. Небольшой уютный особняк, кованая лестница. Малыши – в отдельном здании, с закрытым двориком для прогулок.
Существует школа по инициативе и благодаря неустанной поддержке татарской общины, готовой вкладывать немалые деньги в сохранение национальных традиций. Кроме привычных математик и литератур, в расписании татарский язык, основы национальной культуры, прикладные ремесла, фольклор. В штате лучшие учителя, вузовские преподаватели.
Сюда приходят со всего города, и отнюдь не только те, кто идентифицирует себя с татарской культурой. Заботливые родители (а это категория интернациональная!) приводят детей в поисках качественного образования, индивидуального подхода. И получают его независимо от национальности.
Для тех, кто совсем не знает татарского языка, организуют особые группы: преподают татарский как иностранный. А для тех, у кого татарский родной, работают другие методики. Кроме того, можно выучить турецкий и фарси. Не говоря уж об английском. Лучшие лингвисты школы (определяемые с помощью специального конкурса) на деньги спонсоров ежегодно ездят на языковую стажировку: кто в Казань, а кто в Англию. Естественно, что и преподаватели регулярно посещают страну, язык которой преподают.
В маленькой школе нелегко вести профильную подготовку. Всего два класса в параллели. Интересы у детей разные, а стричь под одну гребенку здесь не принято. Не принято и отправлять в соседние школы. Поэтому официально обозначены гуманитарное и социально-экономическое направления. Заинтересованные ученики пишут работы, завоевывают призы на городских, областных научных конференциях. Одни темы чего стоят: “Осмысление современной действительности в поэзии соц-арта (по стихам И.Иртеньева)”, “Атипический герой А. Слаповского” (саратовский писатель, автор сценариев популярных сериалов), “Категория времени в разных структурных языках (русском, английском, татарском): опыт сопоставительного анализа”.
Для трех-четырех фанатов компьютерных технологий в школе до позднего вечера открыт компьютерный класс, где на большинстве машин таблички с именами дарителей. Эти ученики – тоже призеры многих конкурсов. А на третьем этаже идет монтаж кабинета электротехники. Здесь будут готовить специалистов для одного из крупнейших в городе заводов. Желающих человек семь. Ребятам, кстати, будут платить стипендию, пока они не закончат вуз. Кто не увлекается наукой, посвящает себя спорту или искусству. Есть масса возможностей.
На каждого ребенка собирается индивидуальное досье. Куратор (не классный руководитель, а что-то вроде тьютора) тщательно раскладывает по специальным папочкам материалы, свидетельствующие о развитии ученика: всевозможные анкеты, сочинения-размышления о жизни, о себе. Получается своеобразный альбом, по которому можно проследить развитие образа мыслей. Эти индивидуальные архивы либо вручаются выпускникам, либо остаются на память в школе.
Важнейшая сторона жизни национальной школы – сохранение, развитие национальной культуры. А национальная культура – это не только язык, хотя владение грамотным литературным языком (увы, оказавшееся недоступным для родителей нынешних учеников) – уже немало. Важное значение имеет вся система взаимоотношений. Например, первоклассник, не затрудняя себя выучиванием имен-отчеств учителей, обращается за помощью к первому попавшемуся взрослому, называя его или “апа” (если это женщина), или “абы” (если это мужчина). Старшеклассники оберегают малышей, а те доверяют старшим и не боятся их, как это бывает в школах по соседству, где про рэкет знают не понаслышке. Поступить грубо, некрасиво здесь невозможно, потому что завтра об этом узнает весь город. Ведь в школу вложены огромные силы и средства каждой семьи, всей общины.
Да, в систему воспитания включены не только дети и учителя, но и вся семья. И не только в плане материальной поддержки. Родители учат вместе с ребенком язык, календарь праздников, рецепты национальной кухни. В первом классе “проходят”, как встречать птиц весной, в старших – обряд посиделок, сватовства. А в 11 классе изучают тонкости организации свадьбы и даже искусство наречения ребенка именем.
“И родители, и спонсоры вкладывают деньги, чтобы потом кто-нибудь мог продолжить нашу культуру. Мы надеемся, что дети понесут ее своим родственникам, детям. Передадут им самосознание народа. Мы готовим элиту нации”, – говорит директор гимназии Закия Саласкина.
“Мы хотим, чтобы дети осознали свое место в мире, в России, в нации. Чтобы их личность опиралась в своем развитии на прочную основу традиций предков. Мы общность, община”, – подчеркивает учитель литературы Кадрия Зайнетдинова.
“Здесь на протяжении одиннадцати школьных лет сложился определенный круг общения. Да, за порогом школы нас ждут проблемы, там мы никому не нужны. Но в нас вложили уверенность в себе. И как бы ни было трудно, я знаю: у меня все получится”, – размышляет одиннадцатиклассница.

Немецкое консульство и мешок картошки в придачу

В городе Марксе при школе № 4 уже восемь лет существует национальный интернат с углубленным изучением немецкого языка для ребят из сельской местности. Создала его учительница немецкого языка Вера Алексеевна Исаева. Учатся в нем старшеклассники со всего района, даже из соседних. Критериев отбора два: приличный аттестат за 9-й класс (доказательство умения учиться) и желание много заниматься немецким (по шесть уроков в неделю, не считая дополнительных занятий).
Надо учесть, что в сельских школах иногда совсем нет преподавателей иностранных языков, а немецкого тем более. И это при том, что еще недавно здесь проживало немало поволжских немцев. Однако ни незнание языка, ни тем более отсутствие немецких предков не помешают ребенку учиться в интернате. Немецкая сторона, которая помогает в осуществлении проекта, полностью согласна с такой ситуацией. Раз интернат в России, то и учиться в нем имеет право любой ребенок. Педагог, носитель языка, специально приехавший из Германии, старательно занимается со всеми. На всех в равной степени распространяется и финансовая поддержка немецкого консульства, фирмы ВОSH, всем предоставляется одинаковая возможность поехать поучиться в Германию. И все дети одинаково тащат в интернат мешки с картошкой, морковкой, потому что государство выделило на кормление ребят 3000 рублей в месяц – это на 25 человек.
А Вера Алексеевна объединила себя и своих коллег в общественную организацию с длинным названием “Социальная поддержка учащихся школ Саратовской области”. Зарегистрировала ее по всем правилам, получила печать и счет в банке. Сегодня на счету 60 рублей.
– Я деньгами не беру, – смеется Вера Алексеевна. – У меня даже бухгалтера нет. Я беру вещами. Вот оборудование для кабинета иностранного языка взяла. А главное, что теперь как представитель общественной организации я могу стучаться в любые двери, и меня уже не так просто выгнать. Конечно, трачу уйму сил, времени. Но не жалею. Интернат очень нужен всем нам, потому что Россия много потеряет, если последние немцы уедут из страны. Они столько здесь построили, создали. А пострадали безвинно – от сталинских репрессий. Понятно, что многие пострадали. И русские, и евреи. Тем более пора ужаснуться тому, что было, раскаяться и попытаться хоть что-то исправить.

Любите ли вы родину?

Дорога сквозь Саратовскую область, словно путешествие по страницам истории партии. Саратов – родина Чернышевского и вечного вопроса «что делать?». Город Энгельс на другом берегу Волги, а дальше по трассе классик-близнец город Маркс. Ближе к границам области попадаешь в вольный город Пугачев, где поймали когда-то казака-разбойника, метившего в цари, а попавшего на плаху.
В области до сих пор крестьяне живут натуральным хозяйством. Кажется, и крепостное право не везде отменили. Вот богатое хозяйство не платит денег своим работникам. Зато открывает кредит. И на квартиры, и на компьютеры, и на машины. Бери, пользуйся. Но только пока не рассчитаешься за все наличными, никуда не уедешь.
Молодое поколение Саратовской области размышляет о настоящем и будущем:
– На литературе «Мертвые души» читали. Там все зажиточные.
– Самый замечательный – Манилов. Откровенный человек, и глаза сахарные.
– А самый отвратительный – Собакевич. Жадный слишком.
– После школы уеду обязательно. В Пугачев хотя бы.
– Или даже в Саратов. (Это предел мечтаний. Край Ойкумены.)
– Нет ли желания остаться здесь и попытаться изменить жизнь?
– Народ, что ли, поднимать снова? Так у нас сил не хватит.
– Вы хотели сказать, поднимать экономику?
– Нет. Я понимаю разницу. Сначала надо народ поднять.
– Любите вы свою родину?
– (Хором) Конечно!
– Что же вам дорого в этой разоренной деревне?
– Семья, друзья, учителя.
В классе сидят 16 подростков. Ни один не хочет остаться жить в родном селе. Сколько из них действительно смогут уехать?
– Человека четыре, – задумчиво отвечает директор. – У остальных в семье совсем нет денег.

Людмила ПЕЧАТНИКОВА
Фото Данила РОМАНОВА

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"