Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №8/2005

Вторая тетрадь. Школьное дело

ПРИРОДА ШКОЛЫ

 

Отчего познавательная потребность, с которой ребенок приходит в школу, не развивается, а губится уроками и программами? И как получается, что самая интересная на свете вещь – человеческое познание – оборачивается тем, к чему вообще не применимо слово «интерес»?
«Неестественное естествознание» – под таким заголовком мы начали разговор о проблемах школьного естественно-научного образования в одном из ноябрьских номеров «ПС». Сегодня – продолжение.

БИОЛОГИЯ.
Настоящий урок – это...
...когда появляется вопрос, на который у учителя нет ответа!

wpe3A3.jpg (73876 bytes)

Не исправляйте ошибок

Как известно совершенно точно всем математикам, от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Но и это правило действует с исключениями. Например, если речь идет о живых объектах. Сердце с почками местами не поменяешь, да и из определенного набора органов живой организм не создашь.
Много и безуспешно пишут ученые-педагоги о “живом и мертвом” знании. Почему безуспешно? Потому что все интуитивно чувствуют разницу между ними, но век от века, год от года повторяют одну и ту же ошибку. Пытаются передать ученику чужое знание как сумму отдельных квантов (единиц) и очень удивляются, когда это знание оказывается мертвым у большинства этих самых учеников.
Удивительно, но особенно остро эта проблема (передачи живого знания) стоит в преподавании естествознания. Казалось бы, именно люди, занимающиеся естественными науками, должны понимать, что живое вырастает, а не конструируется из отдельных частей. Но...
Словесники уже давно поняли: хочешь, чтобы ученик научился выражать свои мысли через письменное слово, – не поправляй его на каждом шагу, дай возможность писать свои собственные тексты хотя бы и с ошибками – со временем и ошибок будет меньше, и писать ребенок не разучится. Преподаватели иностранных языков (к сожалению, чаще не школьные, а те, кто обучает многочисленных желающих на языковых курсах) давно перестали мучить детей и взрослых правилами и вымученным произношением; вместо этого погружают учащихся в языковую среду, где учатся сначала слушать, потом слышать, потом понимать, потом говорить, потом читать и писать, а потом те, кому это надо, учат и правила (чтобы сдавать экзамены и продвигаться по службе).
А что же естествознание? Как оно преподается в школе? Учебники и программы меняются с катастрофической скоростью. В учебниках есть даже параграфы о философии естествознания, но... Их проходят точно так же, как и остальные темы. Проходят – и забывают, выбрасывают, отторгают. От перемены мест слагаемых (тем, параграфов) ничего не изменяется. Потому что остается неизменной уверенность методистов в том, что понимание естествознания и окружающего мира может сложиться у учеников из... кусочков чужого знания, собранного и систематизированного в учебных пособиях.

Про птичек и погоду

Я мечтала стать биологом с первого класса. Поэтому, идя в школу, уроков природоведения ждала, словно сказки. Но сказка оказалась слишком грустной. Учительнице было безумно скучно рассказывать детям про птичек и погоду. Скоро глаза перестали гореть и у меня, и у моих одноклассников...
Впрочем, приближался четвертый класс, а там – новое природоведение, которое должна была вести учительница химии... Как я мечтала об этих уроках! Все лето изучала учебник, разглядывала картинки, думала, что теперь-то мне будет интересно, ведь я наконец-то смогу задать учительнице важные для меня вопросы. Но и новая учительница не захотела отвечать на них. У нее была программа, которую следовало пройти. А по программе нужно было читать параграфы и следить за погодой. С тех пор и на всю жизнь я возненавидела календари и дневники наблюдений.
В пятом классе начиналась ботаника. И снова детские надежды на счастье... А результат тот же. Мечты о том, как будет интересно изучать растения, разбились на первых же уроках. Параграф первый. Строение клетки. Нам рассказывают что-то непонятное, а потом заставляют все это пересказывать. Как же нудно все это слушать, скучно, глупо, никому не нужно!
Еще через полтора года мы начали изучать зоологию. До той поры за всем, что ползает и бегает, я могла наблюдать часами, читала о животных множество книг. Ну, думаю, дождалась. Зоологию-то нельзя преподавать скучно!
Оказалось, можно. Равно как и анатомию, и генетику, и экологию.
И к моменту окончания школы я поняла: стану учителем биологии.

“Знали” у нас что-то только студенты

В МГУ поступить не удалось. При этом надоедало объяснять всем и каждому, что МГУ мне необходимо закончить, чтобы стать школьным учителем биологии. А университет был нужен, чтобы меня научили методике естественно-научного исследования. Я была уверена, что этому могут научить только там. Мечтала о кафедре “Поведение животных”.
К счастью, в педагогическом рядом со мной оказались преподаватели, которые согласились: для будущего учителя опыт настоящей исследовательской деятельности важнее любых знаний. И стали отпускать меня с официальных занятий на спецкурсы в МГУ, а летом с обычной полевой практики – в стационарные экспедиции. В них я и провела основную часть своего студенческого времени – вместе со студентами и аспирантами МГУ.
Именно там, а не в аудиториях я поняла, что природа – это великая тайна. Вернувшись на базу после рабочего экспедиционного дня (длящегося, как правило, часов с шести утра и до заката солнца), мы садились за длинным столом и говорили о том, что увидели, чего не поняли, чему удивились. Много спорили. И чем умнее были люди (те, кого мы считали своими учителями), тем реже они употребляли слово “знаю”, а предпочитали говорить “думаю”. В нашем дружном коллективе “знали” что-то только студенты. Остальные просто жили, наблюдали, анализировали, думали, доказывали...
В экспедицию иногда приезжали и посторонние люди. В гости. Один из них как-то сказал нашим руководителям, глядя на меня: “Ну зачем она пойдет в школу? Там работают одни... Давайте возьмем ее к себе в лабораторию!” Мои учителя задумались: “Знаешь, если она пойдет в школу, ее ученики придут к нам. И у нее будут очень хорошие ученики”.

Как дышит орел

Год сразу после института я отработала как все, по параграфам. И если честно, ничего у меня не получалось. Дети, правда, слушали, но было скучно и им, и мне.
А потом, вспомнив свое тяжелое школьное детство и безоблачные студенческие годы, решилась на изменение работы. Именно работы, а не программы.
В сентябре мы откладывали в сторону ручки и тетрадки, садились в круг и открывали учебники. И говорили, просто говорили. О том, что в голову приходило, когда перед тобой открыт учебник: о ботанике, зоологии, анатомии...
Мы вспоминали о цветах, выращенных дома и на огородах, о кошках, собаках, голубях, об их болезнях, о том, какие они смешные, непонятные, интересные; мы думали, почему болеют люди, как не растолстеть или, наоборот, побыстрее поправиться.
Самое большое чудо таких уроков – появление настоящих вопросов. Вот сидят дети, смотрят в книжку, думают о своем, ничего им не надо, все скучно. Тут кто-нибудь, остановив взгляд на картинке “Строение сердца”, словно извиняясь, говорит: “А вот у моей бабушки был инфаркт. Какого-то ми(!)карда. А что это такое? Она выздоровеет?”
Я отвечаю все, что знаю, объясняю, что такое миокард. Знаете, как внимательно дети слушают?! А потом – шквал вопросов. На многие из них я не знаю ответов. Вот оно, чудо: учителя спрашивают, его помощи ждут, его хотят слушать.
Мы все вместе разглядываем строение птиц. Сначала дети вымучивают вопросы, точнее, просто говорят что-нибудь, чтобы не молчать. Например: “А что это на картинке – птица и внутри мешки?” Рассказываю про двойное дыхание: когда птицы не летают, они втягивают воздух за счет изменения объема грудной клетки. А в полете грудина должна быть закреплена, поэтому там – совсем другое дыхание. Птица поднимает крылья, увеличивается расстояние между всеми органами, а там расположены воздушные мешки. Они растягиваются. Воздух проходит через легкие, идет обогащение крови кислородом. А когда птица крылья опускает, воздух выталкивается из воздушных мешков...
– А когда птица парит, как она дышит?
– Ну… она задерживает дыхание.
– Не-а! Я однажды наблюдал за хищником, так он полчаса парил, ни одного взмаха не сделал!
Знаете, сколько я искала ответ?!
Вот и произошло главное. Появился вопрос, на который не только у ученика, но и у учителя нет ответа. А это значит, что урок удался.
За месяц, иногда за два мы проходили с каждым классом весь учебник. Меня спрашивали, я отвечала. Но как за эту работу поставить отметку? Вижу, ребенок слушал весь урок открыв рот, но так ничего и не сказал. Что поставить?
Постепенно пришла к выводу: отметки ребята должны ставить себе сами. За то, было им интересно или нет. Глупо ставить цифру человеку, который сорок пять минут у тебя действительно учился. Даже если он и не сказал ни слова, а просто сидел, удивленный, и слушал. Иногда, чтобы на уроке всем было спокойнее (и мне в том числе!), ставили отметки... в самом начале занятия. Кто какую отметку хочет получить, ту и называет вслух. Я ставлю в журнал. И только тогда начиналась настоящая работа: все спокойны, все учатся, потому что им интересно, а не ради отметки.
Так проходил “обзорный тур”. А во второй четверти мы открывали уже ставший таким знакомым учебник и, например, решали сложные биологические задачки, используя при этом текст учебника как справочник. Это был “проблемный тур”.
В третьей четверти на столах появлялись микроскопы, муляжи, каждый брал то, что хотел, и изучал. Так проходился “лабораторный тур”.
А потом мы брали книжки и журналы. Какие книги есть о животных и растениях! И каждый читал то, что ему было интересно, рассказывал, но не всему классу у доски, а одному однокласснику. Это важно: вдвоем можно оставаться собой, рассказывать, а не пересказывать на отметку. Почти частная беседа двух людей. Пары менялись за урок по пять-шесть раз. В конце – обсуждение самых интересных рассказов.

А на рецепторы вы права не имеете

Однажды ко мне на урок природоведения пришли гости, районное методическое объединение. Человек двадцать, не меньше. А я предложила детям (прямо тут, в присутствии гостей) полистать журналы “Юный натуралист”, найти какую-нибудь интересную, на их взгляд, заметку, прочитать ее, а затем рассказать о ней сначала соседу по парте, а потом другому однокласснику. Причем каждый рассказ должен был сопровождаться вопросом, начинающимся со слов: “Как ты думаешь?”.
Не буду описывать всю работу, но поверьте – работа шла живо, интересно, дети увлеченно листали журналы, вдохновенно пересказывали друг другу что-то и с явным вниманием и любопытством слушали друг друга.
В конце урока спросила детей, есть ли вопросы ко мне. “А вот я не понял, тут написано, что после того, как съешь волчью ягоду, во рту горько несколько дней. Почему это?” Пришлось честно признаться, что точного ответа на вопрос не знаю, но могу посоображать: наверное, что-то происходит с вкусовыми рецепторами, которые... Ученик, задавший вопрос, удовлетворенно кивнул: “Понятно!” И на этом мои рассуждения закончились.
На обсуждении урока коллеги сказали, что я нарушила все педагогические принципы (доступности, наглядности, последовательности...), которые только можно было нарушить. Больше всего возмутило нарушение “принципа доступности”, ведь мои ученики еще не проходили анатомии, таких слов, как “рецепторы”, знать не могут, потому и употреблять их на уроке я не имела права. А нужно идти от простого к сложному, опираясь на уже усвоенный материал и добиваясь от детей усвоения изучаемого.
Мне так и не удалось переубедить коллег: мол, не нам судить, что именно хочет услышать ученик, когда он задает свой вопрос. Если вопрос, конечно, настоящий, а не притворно-школьный.
Прошло пять лет. Тот же класс. Анатомия человека. Мы обсуждаем вопросы, связанные с восприятием различных сигналов. Звучит слово “рецептор”. И радостный возглас юноши, в которого вырос мой любознательный третьеклассник: “Так вот что это такое!” И мы вспоминаем историю про волчью ягоду, возвращаемся к старой заметке из журнала “Юный натуралист”, открываем серьезные справочники и учебники, ищем более точную информацию о блокировке различных вкусовых рецепторов... И какой же в результате получается интересный урок!

Почему солнце светит?

Малыш, только начавший говорить, заваливает маму вопросами: почему солнце светит? почему трава зеленая?.. Иногда кажется, что эти вопросы он специально придумывает для того, чтобы досадить маме и папе. Ведь ответов-то на них он не получает! Только взрослые начнут рассуждать о солнце и потоках световой энергии, а ребенок уже кивает: мол, достаточно, и уже со следующим вопросом пристает... Знакомая картина?
От многих родителей и педагогов слышала, что это не настоящие вопросы, просто игра детская. Не могу согласиться. Скорее мы, взрослые, не можем поверить, что именно вопрос, а не ответ на него является важнейшей точкой развития ребенка.
Мы привыкли, что в учебниках есть ответы, что именно их нужно выучить, чтобы получить хорошую отметку на выпускном или вступительном экзамене. И самое странное, что мы забываем – или делаем вид, что забываем, – ответы, считавшиеся правильными вчера, сегодня часто признаются ошибочными. И чем больше мы узнаем о природе, тем больше удивляемся ее непознаваемости. Так чему мы должны учить на уроках естествознания? Ответам, которые уже завтра могут стать ошибками прошлого? Или способности задавать природе вопросы?

Ольга ЛЕОНТЬЕВА


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru