Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №7/2005

Вторая тетрадь. Школьное дело

РОДИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА 
СЕМЕЙНОЕ ЧТЕНИЕ 

Владимир СЕВРЮГИН

С.Ю. Румянцев. Книга тишины.

Звуковой образ города С.-Петербург: “Дмитрий Буланин”. 2003

С.Ю. Румянцев. Книга тишины. Это необычная книга о шуме, тишине и колоколах. Сергей Юрьевич Румянцев, писатель и музыковед, написал свою “слуховую биографию” – мемуары зрячего человека о личном звуковом опыте. И не только о личном – он был еще и историком: в книге есть “звуковые пейзажи Москвы” конца XIX и первой трети XX века.
С.Ю.Румянцев пишет о том, что в звуковой картине мира в последние десятилетия, о которой часто пишут и говорят, как правило, нет понятия тишины – только оппозиция шум/музыка. В хаосе звуковых явлений, происшествий, катастроф, составляющих историю взаимодействия звуковой среды города с живыми формами народного творчества России XX века, возникла ситуация извечного противостояния, битвы шума и тишины. “Великое в шуме не родится. Недаром великая вера выходила из пустыни, из молчания неба и земли, обрученных в союз тайны. Недаром научные открытия выходили из тишины лабораторий и кабинетов. Недаром все великое в русской литературе – все из тишины полей и усадеб…” – писал в томской ссылке философ С.Н.Дурылин.
В очерке “Пожар московский” есть замечательные описания шума пожаров в Москве в XIX веке, в начале XX века – ведь в городе тогда возникало в среднем около 500 пожаров в год. С.Ю.Румянцев пишет: “В жизни звуковой среды города присутствовал пожаром навязанный ритм: шум сполоха, ревущий хаос пожара – мертвая, выжженная тишина пожарища, шум стройки – живая тишина возрожденной, стройной, мирной жизни... Звуковой облик пожара в городе складывался веками. Уже одно это позволяет назвать русский городской пожар именно “звукозрелищем”… Главным, центральным звукоэлементом пожара во всех фазах “пожарного действа” традиционно и неизменно выступал самый мощный из звукотембров города – звон. Древнее било, набатные и церковные колокола, сигнальный колокольчик на каланче… В дороге – колокола повозок пожарной команды, звон подков лошадей, звенящие в окнах стекла… Непосредственно на пожаре – звяк ведер, топоров и багров, раскрывавших железо кровли “топорников… Вокруг этого звонно-звенящего стержня группировались все другие звуки, тембры “пожарного оркестра”: деревянные (стук, треск, грохот отдираемых досок, валящихся балок), огненно-водяные (рев раздуваемого ветром пламени, разноголосица криков и плачей, шипенье обращающихся в пар головней), каменно-земляные (цокот и грохот летящих на пожар коней и экипажей, топот ног толпы)”.
В очерке “Изменение звукового облика городской жизни” подробно рассказывается о предназначенных заменить колокольный звон “концертах гудковой музыки” в Москве 1920-х годов, в которых духовыми инструментами были десятки паровозных гудков, “ударными” – батареи орудий, а “барабанами” с мелкой дробью – ружейная стрельба красноармейцев.
В этом же очерке рассказывается об оркестрах “шуморитмовой музыки, в которых, в частности, был и инструмент – “свиной пузырь для дирижера оркестра, которым он во время исполнения бьет по голове музыкантов”, и приводятся описания “новых музыкальных инструментов” 1920-х годов – стулофонов, гитароидов, бутылофонов: “Шумовики 20-х – шумы в сердце новорожденной советской жизни: не искусства, не культуры прежде всего, а первобытного состояния души и ушей”.
Очерк “Мне стан твой понравился Теплый” посвящен шумам современного города. С.Ю.Румянцев замечает, что тихость исчезла, осталась одна громкость (супер-, классная, большая, приличная и т.п.), что громкость стала гегемоном звукомира, точкой отсчета, техническим параметром. “Прислушайтесь к шуму современного города: одинокий свист снегиря не слышен – вокруг бушуют взбесившиеся противоугонные сирены автомобилей, хлопки и залпы петард, вороний грай на помойках…”
Но, замечает С.Ю.Румянцев, появились и новые для города явления. В очерке “Рух века” он пишет: “Слух и звон в Москве и в целом по России находится на пороге, только-только вступает в быт и сознание “безколокольных поколений”. Мы только начинаем вспоминать глубинные смыслы Звона…” По его мнению, на гребне времени (на переломе жизни) мы присутствуем при столкновении гудка и звона. “Есть что-то глубоко символичное, даже навязчивое в той неуклонности, в которой гудок и звон “сшибаются” в переломные для жизни страны годы. Так было в середине 20-х, на грани 50–60-х (когда были запрещены и звуковые сигналы автотранспорта в Москве и других столицах и накатила последняя волна антирелигиозной борьбы), так случилось и “под занавес”. Одновременно с возрождением колокольного звона на Россию обрушилось сиренное бедствие… Но выбор существует. Уши можно открыть. Колокола вновь звонят. И можно слушать звон. И думать о вечном, и видеть небо, и ощущать присутствие Тишины”.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru