СНЕЖНЫЕ СТРОКИ 
 

Они научили Дюймовочку говорить по-русски

Прошло больше ста лет с тех пор, как датчанин на русской телеграфной службе Петер Ганзен и его юная жена Анна, дочь касимовского купца и выпускница Литейной гимназии, взялись переводить на русский язык сказки Андерсена. Петер Ганзен в юности встречался со своим великим земляком и много рассказывал о нем Анне.
Сегодня имена переводчиков Петра и Анны Ганзен есть в каждом русском издании Х.К.Андерсена. Сказки в их переводах стали частью нашей культуры. Помнят выдающихся переводчиков и в Дании, на родине Петра Готфридовича Ганзена. Именно в его переводах датчане познакомились с произведениями И.Гончарова, Л.Толстого и других отечественных классиков.
В семье Петра и Анны Ганзен было четверо детей. Анна Васильевна сочиняла для них, а потом и для внуков незатейливые, но очень добрые сказки. Одну из них я нашел, работая с архивными документами в Пушкинском Доме (Институте русской литературы РАН).

Дмитрий ШЕВАРОВ

Снежная королева

…Вечером, когда Кай был дома и почти совсем разделся, собираясь лечь спать, он вскарабкался на стул у окна и поглядел в маленький, оттаявший на оконном стекле кружочек. За окном порхали снежинки; одна из них, побольше, упала на край цветочного горшка и начала расти, расти, пока наконец не превратилась в женщину, закутанную в тончайший белый тюль, сотканный, казалось, из миллионов снежных звездочек. Она была так прелестна и нежна, но изо льда, из ослепительного, сверкающего льда, и все же живая! Глаза ее сияли, как звезды, но в них не было ни теплоты, ни покоя. Она кивнула мальчику и поманила его рукой. Мальчуган испугался и спрыгнул со стула; мимо окна промелькнуло что-то похожее на большую птицу.

…Бедная девочка осталась одна на трескучем морозе, без башмаков, без рукавиц. Она побежала вперед что было мочи. Навстречу ей несся целый полк снежных хлопьев, но они не падали с неба – небо было совсем ясное, и на нем пылало северное сияние, – нет, они бежали по земле прямо на Герду и становились все крупнее и крупнее. Герда вспомнила большие красивые хлопья под увеличительным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных видов и форм, и все живые.
Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие – стоголовых змей, третьи – толстых медвежат с взъерошенной шерстью. Все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями.
Но Герда смело шла все вперед и вперед и наконец добралась до чертогов Снежной королевы…

Стены чертогов были снежные метели, окна и двери были буйные ветры. Сотни огромных зал, смотря по тому, как наметала их вьюга, тянулись одна за другой. Все они были освещены северным сиянием, и самая большая простиралась на много-много миль. Как холодно, как пустынно было в этих белых, ярко сверкающих чертогах! Веселье никогда не заглядывало сюда. Никогда не устраивались здесь медвежьи балы с танцами под музыку бури, в которых могли бы отличиться грацией и умением ходить на задних лапах белые медведи; никогда не составлялись партии в карты с ссорами и дракою, и не сходились на беседу за чашкой кофе беленькие кумушки-лисички, – нет, никогда, никого! Холодно, пустынно, мертво и грандиозно! Северное сияние вспыхивало и горело так правильно, что можно было с точностью рассчитать, в какую минуту свет усилится и в какую ослабеет. Посреди самой большой пустынной залы находилось замерзшее озеро. Лед треснул на нем на тысячи кусков – таких одинаковых и правильных, что это казалось каким-то фокусом. Посреди озера восседала Снежная королева, когда бывала дома, говоря, что сидит на зеркале разума; по ее мнению, это было единственное и лучшее зеркало на свете.
Кай совсем посинел, почти почернел от холода, но не замечал этого – поцелуи Снежной королевы сделали его нечувствительным к холоду, да и само сердце его было куском льда. Кай возился с плоскими остроконечными льдинами, укладывая их на всевозможные лады. Есть ведь такая игра – складывание фигур из деревянных дощечек, которая называется китайской головоломкой. Кай тоже складывал разные затейливые фигуры, но из льдин, и это называлось ледяной игрой разума. В его глазах эти фигуры были чудом искусства, а складывание их – занятием первостепенной важности. Это происходило оттого, что в глазу у него сидел осколок волшебного зеркала. Он складывал из льдин целые слова, но никак не мог сложить того, что ему особенно хотелось, – слово «вечность». Снежная королева сказала ему: «Если ты сложишь это слово, ты будешь сам себе господин и я подарю тебе весь свет и пару новых коньков». Но он никак не мог его сложить.

Подснежник

Завывал зимний ветер, а в домике было тепло и уютно. В этом домике укрывался цветок. Он укрывался в своей луковице под землей и снегом. Потом выпал дождь. Капли пробили снежное покрывало и застучали по снежной луковице. Они говорили о светлом неземном мире, и вслед за ними сквозь снег пробился нежный и настойчивый солнечный луч и пригрел луковицу.
– Кто там? Войдите! – сказал цветок.
– Не могу! – сказал солнечный луч. – Мне никак не отворить дверь. Подождите лета, тогда я наберу силу.
– А когда будет лето? – спросил цветок и повторял этот вопрос всякий раз как новый солнечный луч пробивался под землю. Но до летней поры было еще далеко, повсюду лежал снег, и каждую ночь вода подергивалась ледком.
– Как мне это надоело! – повторял цветок. – Все тело ноет. Я должен потянуться, выпрямиться и выйти на волю, я должен поклониться лету и пожелать ему доброго утра. Ах, какое это будет счастье!
Цветок встал, потянулся и приналег на свою оболочку, размякшую от теплой земли, талой воды и солнечных лучей. Он рванулся вверх, неся на бледно-зеленом стебле бледно-зеленый бутон, бережно прикрытый узкими плотными листочками, и очутился в снегу. Снег был холодный, но весь просвечивал, и пробиваться сквозь него было куда легче, а солнечные лучи были теперь совсем близко, так близко, как никогда прежде. Они звенели и пели:
– Добро пожаловать! Добро пожаловать!
И цветок поднялся из снега навстречу светлому солнечному миру.

Снеговик

– Так и хрустит во мне! Славный морозец! – сказал снеговик. – Ветер-то, ветер-то так и кусает! Просто любо! А ты что таращишься, пучеглазое? – Это он про солнце говорил, которое как раз заходило. – Впрочем, валяй! Я и не моргну! Устоим!
Вместо глаз у него торчали два осколка кровельной черепицы, вместо рта красовался обломок старых граблей; значит, он был и с зубами.
На свет он появился под радостное «ура» мальчишек, под звон бубенчиков, скрип полозьев и щелканье извозчичьих кнутов.
Солнце зашло, и на голубое небо выплыла луна – полная, ясная!
– Ишь, с другой стороны ползет! – сказал снеговик. Он думал, что это опять солнце показалось. – Я все-таки отучил его пялить на меня глаза! Пусть себе висит и светит потихоньку, чтобы мне видно было себя!.. Ах, как бы мне ухитриться как-нибудь сдвинуться! Так бы и побежал туда на лед покататься, как давеча мальчишки! Беда – не могу двинуться с места!

* * *

Погода и в самом деле переменилась. К утру вся окрестность была окутана густым, тягучим туманом; потом подул резкий леденящий ветер и затрещал мороз. А что за красота была, когда взошло солнышко!
Деревья и кусты в саду стояли все покрытые инеем, точно лес из белых кораллов! Все ветви словно оделись блестящими белыми цветочками! Мельчайшие разветвления, которых летом и не видно из-за густой листвы, теперь ясно вырисовывались тончайшим кружевным узором ослепительной белизны; от каждой ветви как будто лилось сияние! Плакучая береза, колеблемая ветром, казалось, ожила; длинные ветви ее с пушистою бахромою тихо шевелились – точь-в-точь как летом! Вот было великолепие! Встало солнышко... Ах, как все вдруг засверкало и загорелось крошечными, ослепительно белыми огоньками! Все было точно осыпано алмазной пылью, а на снегу переливались крупные бриллианты!

Про еженьку

Жил-был еженька в лесу
Возле старых гор.
Вот однажды ежик взял
Маленький топор.
И пошел, пошел, пыхтя,
В чащу, в бурелом,
Потому что он решил
Строить себе дом.
“Скоро, скоро ведь зима”, –
Еженька сказал
И усердно топором
Бревна обрубал.
Ежик бревнышки стащил,
Сделал себе дом.
Дверь, окошко прорубил
Острым топором.
А из глинки и камней
Печку он сложил
И дровец в сарае он
Много насушил.
В кладовую снес еды –
“Ну, иди, зима!
Не у всех зверей в лесу
Лучше есть дома!”
Ежик трубку закурил,
А потом заснул.
Ночью в соснах на горах
Долго ветер дул.
Ежик встал, глядит в окно,
Видит – все бело.
Домик ежин до окна
Снегом замело.
Ежик печку затопил,
Кашу заварил.
Поплотнее дверь прикрыл
И доволен был:
“У меня хороший дом,
Не страшна зима.
Худо тем, кто позабыл
Выстроить дома”.
Вот и вечер, вот и ночь.
Вруг в окно – тук-тук!
“Кто там?” – ежик говорит,
Смотрит в темноту.
“Это мышки, это мы!” –
Раздалось в ответ. –
“Ежик миленький, пусти!
Холод – мочи нет!”
Ежик вышел, взял мышат,
В комнату понес,
К теплой печке посадил,
Каждой вытер хвост.
(У мышат хвосты совсем
Вымокли в снегу!)
Ежик тут же им сказал:
“Кашу дать могу!”
Покормил мышаток он,
Уложил в кровать,
Даже стал им “баю-баю”
Тихо распевать.
На зверином языке
Ежик песню пел,
В печку веточки бросал,
На огонь смотрел.

Публикуется впервые

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"