Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №83/2004

Третья тетрадь. Детный мир

РОДИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА 
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПАПЫ 

Анатолий БЕРШТЕЙН

А потом я уехал домой...

Как же трудно бывает порой понять друг друга даже очень близким людям

В Германии на первом курсе университета учился мой приемный сын Саша, с которым я не виделся полгода. Наконец под Рождество я смог его навестить.
Поезд прибыл в Ганновер по расписанию рано утром. Шурика на перроне не было. Волнуясь, я спустился вниз, в помещение вокзала, и сразу заметил Сашу: он медленно шел к табло расписания поездов. «Шурик!» – крикнул я. Он не услышал. Я крикнул громче – он увидел и так же медленно двинулся ко мне. Потом побежал, но тут же, смутившись своей прыти, снова перешел на шаг. «Здравствуйте, Анатолий Авраамович», – произнес он буднично, со слабым подобием улыбки на лице, и протянул мне руку.
Когда-то именно я, школьный учитель Шурика, научил его здороваться со мной за руку. Когда-то я же учил его говорить «спасибо» и «извините». И вот теперь стал заложником мною же воспитанной в нем вежливости: хотел, чтобы меня по-отцовски обняли, а мне протянули руку с вежливым: «Здравствуйте» и «Извините, что опоздал».
Всю дорогу в такси он весело болтал о чем-то пустом. Я подыгрывал, хотя настроение было испорчено. И ждал. Реальность, как всегда, когда очень ждешь чего-то хорошего, оказалась иной.
В Сашиной комнате был настоящий кавардак: неубранная постель, разбросанные вещи. Тут бы моему отцовству взмыть от гордости: ведь так не стесняться можно только самых близких. Но я был почти мрачен.
На кухне, где мы пили чай, тоже творилось что-то антинемецкое. Раковина по самый кран была завалена грязной посудой. На деревянном столе без скатерти – крошки и липкие пятна. В углу – гора пустых бутылок. И ничего к чаю.
– Хотите сыр? – спросил меня Шурик. – Да, еще есть банан. Хотите банан?
– Я хочу йогурт, – сказал я. Но йогурта не оказалось.
Я наблюдал за этой суетой со смешанным чувством горечи и жалости, не очень маскируя первое. За пустым и искусственным разговором мы выпили чай, а потом решили прогуляться.
Минут пятнадцать шли молча. «Замечательная прогулка», – сказал я вскоре с вызовом. Шурик промолчал. Как я ненавижу его молчание, его привычку отмалчиваться, не оправдываясь, не вступая в спор, не переходя в наступление!
И я стал говорить. Шурику досталось за все: за опоздание, за неубранную постель, за гору посуды на кухне, отсутствие йогурта, молчание…
– Ты же меня знаешь, – закончил я свой обличительный монолог, – я такой, какой я есть.
– А я такой, какой я есть! – вдруг с силой почти выкрикнул Саша, и глаза его наполнились слезами.
Господи, подумалось тогда, какой же я эгоист! Мальчик два месяца в чужой стране, ему тяжело, страшно, он соскучился и ждет меня, чтобы я помог, поддержал… А я – с инспекцией: почему не так встречают.
Я обнял его и, не почувствовав сопротивления, тут же наговорил кучу всякого теплого, нежного. Он покорно кивал и в ответ на мои вопросы: «Ну, ты согласен? Ну, ты понимаешь? Больше не обижаешься?» – то и дело по-детски повторял: «Угу».
Утром в Сочельник мы поехали в гости к моему приятелю. Рождественскую ночь встретили в просторном деревенском доме и договорились утром ехать смотреть окрестности.
Но на следующий день Саша разболелся. Я уложил его в постель, дал чай с лимоном, парацетамол. Лишь вечером наконец раздобыли градусник – 39,6°. Скрыв волнение, я соврал, что всего 38°, и всю ночь просидел рядом с Шуриком.
Три дня он был в полусонном состоянии. Я приносил ему чай, на ночь давал малину, мед, пичкал парацетамолом, мазал грудь какой-то мазью от кашля и постоянно измерял температуру. Я в полной мере ощущал себя отцом и даже благодарил Бога за то, что он подарил нам эту болезнь на двоих.
Потом я уехал домой. Прощание было кислым и натянутым. В поезде, когда достал сумку с едой, обнаружил йогурт, который с собой не брал. Оказалось, Шурик в вагоне незаметно сунул его мне. И написал вдогонку: «Если уж Вы не чувствовали всю эту поездку того тепла от меня, которого ждали, так, может быть, получите его от йогурта, который пролежал в кармане моей куртки часа два и успел согреться».
С йогурта началась и йогуртом закончилась эта поездка. Но мне запомнился не он, а градусник. Та самая изящная желтенькая вещичка, похожая на музыкальный инструмент, вроде маленькой свирели, которую я выпросил, уезжая, у хозяев на память. Теперь он у меня дома, на полочке самых дорогих мне подарков.
Больше я им не пользовался. Поэтому ртутный столбик застыл на температуре Сашиного выздоровления – 36,0. Упадок сил.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru