Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №62/2004

Третья тетрадь. Детный мир

ОТКРЫТЫЙ ДИАЛОГ

Мы живем не сами по себе. В нашу жизнь врываются такие общественно-политические события, после которых все меняется. Даже разговорный язык. И первыми его осваивают подростки.
Если они говорят, что на вас «паранджа», когда считают ваш наряд немодным, а суровых учителей называют «террористами», – это еще цветочки. Куда серьезнее оскорбление – «осама твою маму». Будет ли «синдром Беслана», охвативший российские школы, иметь обратный эффект?

Великий и могучий в малом и убогом

Можно сказать сыну: побазарим, потусим... Но я не хочу базарить и тусить. Я хочу общаться.
Не потому ли он тогда идет вечером к товарищам, а я один сажусь к телевизору…

Где находится язык? “Во рту”, – быстро среагирует острячок-подросток. Да, во рту, в ушах, в живом процессе общения. В словарях он только фиксируется.

Если какой-то коллектив людей имеет дело с втулками, он будет использовать и хорошо понимать слово втулка. То же относится к словам облако, совесть, мораль. Разучимся поднимать голову – постепенно забудем и слова, обозначающие все, что наверху.
Потому что для существования мощного, гибкого, хорошо оснащенного языка нужно поле его применения, группа людей, действительно имеющих дело с заявленными в этом языке объектами и понятиями. Именно это подразумевал Пушкин, жестко заявляя в программном “Памятнике”:
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Отчего пиит, то есть поэт, а не, допустим, восхищенный читатель? Да оттого, что славен будет Пушкин, покуда жив язык Пушкина, а его язык – язык поэта, а не читателя. В его основе не какие-то конкретные лексические единицы, а идея постоянного обновления, пробования слов на вкус. Невостребованный язык постепенно умирает.
Были и есть профессиональные языки, арго. То есть люди в зависимости от своей специальности хорошо понимают слова фурнитура или разблюдовка. Принадлежность к профессиональной касте может выражаться через нестандартное число (пошел окунь) или ударение (компас, шторма). Мы привыкли к такой ситуации – разнообразные арго существуют в виде мелких и несущественных приложений к единому, цельному и могучему русскому языку. Единый язык определяется общим контекстом жизни, единым укладом.
Мы все рождаемся, вырастаем, женимся, рожаем детей, теряем близких, хвораем и умираем. Нельзя сказать, что это пустяки, но для общего языка – бедноватая основа. В СССР мы жили не то чтобы одинаково, но… близко друг от друга.
Не в том дело, что мы строили коммунизм. Скорее мы “строили коммунизм” – и кавычки тут едва ли не важнее слов. Мы – конечно, не все жители Советского Союза, но гигантское количество людей – владели мощным аппаратом иронии, средствами отчуждения от идеологии. Но, наверное, важнее, что мы ели одни и те же сосиски, ездили в одних и тех же среднего качества поездах, читали, смотрели по телевизору и в кино примерно одно и то же. Школа – вуз – НИИ. Процент жителей страны, не знавших слов НИИ и мнс, был ничтожен. А еще у нас у всех было свободное время для общих рассуждений и кухонных диспутов.
Сейчас мы живем всерьез по-разному. Как на хорошей развилке две машины, идущие разными маршрутами, не сталкиваются, так и мы проживаем в десятке разных городов, совмещенных в пространстве. Уклады разведены. И мне кажется, что русский язык сегодня – это анемичное, усохшее общее тело и энергичные, живые приложения.
Чтобы не быть голословным, рассмотрим филологический пример.
Едем мы на машине по Тольятти, и водитель начинает рассказывать о местных бизнесменах:
– Серьезные люди. Правда, долго они не живут.
– А что, их мочат? – осведомляюсь я, вынужденно переходя на бандитский жаргон в доступных мне объемах. А как иначе скажешь – их убивают? Возникает ненужный пафос, не обеспеченный контекстом. Мне кажется, я угадал со сказуемым. Но шофер даже оборачивается от удивления:
– Кто же их замочит? Их заваливают.
Вот как. Великий и могучий выразился в малом и убогом. Действительно, мочить – мокрое дело – мокрое место – ассоциация: прихлопнуть, как комара или клопа. Мочат шестерок, шушеру. А серьезного человека именно заваливают, как кабана или лося.
Общаясь с молодежью, я понемногу осваиваю их язык… Чуть не сравнил себя с Миклухо-Маклаем среди папуасов, нет, скорее наоборот, с Папуасом среди миклухо-маклаев, потому что молодежный язык разветвлен, гибок и тонок.
Можно начать разговор с вводного: есть такая маза… А можно: есть такая фишка. Или: есть такая тема. Смысл вводной полуфразы вообще довольно условен, и без нее можно было бы обойтись. В данном примере градации смысла, конечно, сверхусловны. Но они есть, и юный гражданин России никогда не спутает варианты.
Отстойный – плохой, но и еще немножечко крутой самой своей отстойностью. Галимый – просто плохой, постыдный. В отстойном прикиде можно иногда щегольнуть. В галимом – не советую.
С сыном у меня отношения сложные. Это не стыдливая замена слову плохие. Буквально сложные. И это лучший вариант. Потому что простые отношения, как правило, вырождаются в полный отстой. А у нас все слава богу. Случаются вполне дружелюбные, без задней мысли, небольшие диалоги.
– Ты как сегодня вечером, дома?
– Дома, а что?
– Да нет, я думал, просто посидим…
И что?! “Посидим, поговорим” на его языке значит “выясним отношения”. Как говорил Косой в “Джентльменах удачи”: а я тебе не прокурор, чтобы с тобой по душам разговаривать. Вот так вот.
Можно было сказать сыну по-его: побазарим или потусим... Но я не хочу базарить и тусить. А поболтаем, пообщаемся, побеседуем – так сейчас вообще никто не говорит. Ни я по крайней мере, ни сын.
Есть предмет – есть и слово. Этот закон, оказывается, работает и в обратную сторону. Нет слова – нет предмета. И вот вечером он идет к товарищам, а я один сажусь к телевизору…

Леонид КОСТЮКОВ


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru