Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №19/2004

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

ЦВЕТ ВРЕМЕНИ 
 

Среди всех человеческих одиночеств, человеческих несвобод эта – самая безвозвратная и бесповоротная. Замкнутость, закрытость в отмеренных тебе сроках, в частной судьбе, в частных обстоятельствах. Современная эпоха, хищная потребиловка, вообще на редкость жестокий тюремщик. Она, вдавливая нас в погоню за сиюминутным комфортом, нет, не за насущным хлебом (если бы!), а за пресловутым качеством жизни, хочет, требует, чтобы мы вообще забыли, что до нас другие люди рождались, умирали, печалились, были счастливы. Боится, еще до конца не уверенная в своем арсенале прельщений, что иные пройдут мимо ее дешевых плодов, ее картонных благ, хищно поедающих личное время всех и каждого.
Однако культура для того и дана, чтоб умножить свой единичный опыт на чужой, встречный, более универсальный. Уже смолкли голоса, люди лежат в земле, семейные вещи распроданы с аукционов – или, напротив, люди живы, но мало кто хочет их выслушать. Но, слава Богу, существует письмо, возможность передать не только информацию, но и интонацию написанным словом. Воспоминания других помогают нам обрести собственное прошлое и собственное настоящее, увидеть
свою эпоху как этап большого исторического движения, осознать укорененность, неслучайность. Все мы иногда, как маленькие дети, задумываемся: а зачем мы пришли в этот мир, если в нем так много несообразностей и страданий, а стоит ли нам продолжать этот путь из поколения в поколение?
В лучших из воспоминаний, где так причудливо сплетены свет и тени жизни, скрыт ответ на этот вопрос.
И не случайно последние десятилетия по всей Европе и в Америке публика все меньше читает романы и все чаще мемуары. История набирает ход, все больше и больше людей, даже чисто арифметически, топчут землю, и в их судьбах становится все больше и больше сюжетов. К чему придумывать беды и тяготы, радости и приключения, характеры и страсти, если рассказ о реальной личной истории подчас позволяет даже дальнему человеку преодолеть непонимание и растерянность.
Несколько обзоров и отрывков, которые мы публикуем на этой полосе, относятся к счастливому разряду сочинений на тему «И всюду, и всегда жизнь». Этой невзыскательной морали, возможно, не в любых обстоятельствах хватает для обретения смысла, но зато она способна утешить и приободрить странствующего во времени, то есть каждого из нас.
Владимир СЕВРЮГИН

Мгновенные фотографии

Останкино

...воздушная тревога в Москве в 1944 году. Я в детском саду. Парами быстро идем к церкви Троицы в Останкине: там в подвалах бомбоубежище. А над прудом, где сейчас телецентр, – аэростаты...

***

Салют на Манежной площади! На крыше дома Интуриста (тогда еще было американское посольство) стоят люди. По небу мечутся лучи прожекторов и останавливаются на мгновение перед залпом в одной точке – на портрете тирана, нарисованном на аэростате, а все небо вокруг заполнено черными птицами – в кремлевских башнях жили тысячи ворон... Кричат большие черные птицы, кричат люди, все сверкает, и штыки кремлевских башен и Исторического музея... Наверное, это ноябрь 1945-го или 1946 года.

***

В Останкинском парке был летний театр, в который нас всем классом иногда водили на спектакли. Был, помню, спектакль с фашистами (или американцами), и натренированные в классных боях школьники, уже не скрываясь, азартно метали в них (в бедных актеров, исполнявших роли злодеев) спелые желуди. Собирать желуди нас водили в Дубовую рощу или в парк – в те времена проводилась кампания посадки лесозащитных полос, вот школьники и собирали желуди.
Но спектакли в театре были редки, чаще там показывали кино. В кассы кинотеатра всегда была давка из прилипших друг к другу (чтобы никто не влез без очереди) подростков с зажатыми в кулачки монетами. Бывали там и карманники – я однажды обнаружил у себя в кармане три рубля (зеленая бумажка) – это какой-то удалец в давке по ошибке сунул добычу не в свой, а в мой карман.

***

От того Останкина после реконструкции всего района сохранились только редкие далекие ориентиры: трамвайный круг, пруд у нынешнего телецентра, Останкинский дворец с церковью Троицы и клуб Калинина, перестроенный позже в Дом-музей С.П. Королева. Все так перепланировано, что трудно сориентироваться – как слепую лошадь ноги сами выносят к дому, так и я по наитию прихожу на нынешний внутридворовый скверик: несколько деревьев и сцементированный кирпичный кубик – вот все, что осталось от целого мира...

Школа

В 294-й школе я учился с первого по седьмой класс. В 1954 году было восстановлено совместное обучение мальчиков и девочек, и в восьмой класс я пошел в 271-ю женскую школу.
Еще сейчас можно услышать споры, какое обучение лучше – совместное или раздельное. Я не знаю, какое лучше и какое хуже. Если вспоминать о 294-й школе, то, я думаю, лучше вообще обойтись без этого обучения.

***

…К концу любого урока обстановка накалялась так, что учительница по звонку пулей вылетала из класса. Под дикий крик и гогот дверь запиралась на стул, парты сдвигались к стенам, в центре класса возникала куча мусора из тетрадок, сумок, объедков. Вокруг скакали ученики, в воздухе летали всевозможные предметы (мне в лоб один раз залепили галошей), доска мазалась луком или чесноком. Вдруг опять звонок. Парты быстро ставились на свои места (и на мусор), все садились и ждали прихода учителя.
Если на переменку из класса выгоняли в коридор, то никто тоже не скучал: играли в “жевку” (подбивали ногой мокрую тряпку – кто больше?), в “расшибалку” (переворачивали ударом монетки другую монетку), в “пристеночек” (тоже монетками, но отскакивающими от стены). На другие этажи во время переменки заходить запрещалось, поэтому подростки шли “на протырку” – пытались с разгона пробить закрытые на лестницу двери, около которых стояла нянечка с мокрой тряпкой и яростно отбивала эти “групповые тараны”.

***

5 марта 1953 года я стоял с пионерским салютом в школьном вестибюле перед гипсовым бюстом генералиссимуса – траурный почетный караул – и тихо радовался: не вызовут – уроки я не выучил. Но в этой истории меня тогда больше всего удивляло медицинское сообщение об анализе мочи товарища Сталина: как? у него? моча? – этого не могло быть.

***

Срыв с уроков был демонстрацией коллективизма: попробуй не убеги вместе со всеми – ведь было известно, что за таким срывом последует коллективная ответственность – на следующий день после уроков придется стоять два часа (выстаивать приходили все); только тех, кто не “сорвался”, публично поощряли – отпускали домой, а это позор с последующим обломом. Но как сладостно было гонять мячик под окнами школы, зная, что за этим последует наказание и тебя не будут “поощрять” и ставить в пример.

***

В 1954 году было восстановлено совместное обучение мальчиков и девочек. Я с еще десятью ребятами попал в 8 класс 271-й бывшей женской школы. В классе было еще 25 девочек. Конечно, для этого женского монастыря мы были, как ураган или татаро-монгольское нашествие. Тем более что перед девочками было очень увлекательно “фиглярить”.
В класс я прибыл в тельняшке и с гитарой. Я умел играть “Гибель Варяга”, один вальс и знал несколько простых аккордов. Сел куда-то на задние парты с Борисом Самсоновым, который тут же потребовал начать исполнение лирической песни: “Вечереет серенький денек, / Тая в грозовых лучах заката, / Песенку принес мне ветерок, / Милая, что пела мне когда-то. / Чернобровый хмурый паренек, / Ездил он в Херсон за арбузами... /”.
Но мне было не до песен: на парте перед нами сидели две девочки. Спокойно сидеть и смотреть им в затылок было совершенно невозможно. Это приводило к непрерывному соревнованию в балагурстве с Самсоновым, девочки смеялись, учителя плохо понимали, что происходит, уроки пролетали незаметно.

***

Это был 1955 год. В Останкине начиналась новая жизнь: бараки студгородка, Казанку и Поселок 1 Мая собирались сносить, пруд у клуба Калинина засыпали, начали проводить газ, канализацию, водопровод.
Через несколько лет от былого Останкина не осталось и следа.
Мы в этот 1955 год переехали в город, на Волхонку.

Волхонка

В первый же большой праздник я пошел на Волхонку к музею, смотреть парад – с Девичьего поля на Красную площадь шла Академия им. Фрунзе. Это был ноябрь 1955 года. В академии тогда еще учились офицеры, прошедшие войну, и вот они шли под духовой оркестр, в боевых орденах, и не “в коробке”, и не поздним парадным шагом, а какой-то древнеримской пешей когортой.

***

Когда я учился в 9 и 10 классах, то осенью и весной уроки делал в Кремлевском саду. Однажды, в 1956 году, сидел я в Кремлевском саду, читал что-то. Вдруг шум, оживление – в рекреацию между Оружейной палатой и Большим дворцом медленно въезжал кортеж, машины остановились, из первых двух вылезли Н.С.Хрущев и А.И.Микоян и почему-то с ликующим видом стали здороваться друг с другом – может, по улицам наперегонки гонялись?
Еще я видел Н.С.Хрущева на улице Калинина 17 или 18 июня 1957 года. Шел я мимо Кремлевской больницы, а навстречу одиноко идет Н.С.Хрущев – такого красного лица (как у раскрашенного индейца) я вообще никогда не видел; сейчас-то я думаю, что это был искусственный загар плюс апоплексическое состояние – тогда как раз шел “исторический июньский пленум”, на котором сначала чуть не выкинули его, а потом он осилил “антипартийную группу”. В общем, на меня катился раскаленный красный шар. Я, конечно, затормозил, а “шар” закатился в больницу.

***

Все мои “Воспоминания”, в сущности, вглядывание в калейдоскоп с драгоценными камешками. Но они не прозрачные, поэтому вижу я только перекатывающуюся бесцветную массу. Но вдруг из случайной щелки или (совсем уже мистика) из глаз излучение – вдруг упадет свет на какой-нибудь фрагмент картинки, и она заиграет... Такой случайностью оказывается все что угодно: в метро толкнут, голос вспомнишь, или только интонацию, или какую-нибудь простенькую мелодию: мгновение – как вспышка молнии, все видишь, еще мгновение – и картинка исчезает, и часто не можешь даже сообразить, что это было: “Я же вспомнил! Но что?”


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru