ДОМАШНИЙ АРХИВ 
ЗАВЕТНЫЕ ПИСЬМА 

Время дедушек

“Не забывайте меня…”

Мой дедушка Гречишкин Николай Федорович родился 27 ноября 1903 года в городе Козлове Тамбовской тогда еще губернии. Он был сиротой и не любил рассказывать о себе. Хотя я его много раз просила – очень хотелось узнать что-нибудь о своих корнях.
При внешней суровости и сдержанности он был очень деликатный человек. Я не помню, чтобы он меня хоть раз чем-нибудь обидел. Очень внимательно слушал мои детские рассказы. Придумывал мне смешные ласковые прозвища, всегда чем-нибудь угощал. Очень любил гулять в Тимирязевском лесу, ходил бодрым шагом и часто приносил с прогулки букетик незатейливых цветов.
На банках с вареньем всегда ставил дату, когда сварено. Например, варенье из крыжовника – сварено 23 июля 1963 года. Открываешь банку, а от нее уже веет историей. Может быть, поэтому я любила больше всего историю, потому что дед рассказывал о старой Москве, о книжных развалах. Он собирал книги, любил поэзию Кольцова, Никитина, Пушкина. Часто видела его с томиками поэтов в руках. Мой отец вспоминал, что в старом бараке, где прошло его детство, на стене висел портрет Пушкина.
Жизнь деда была скромна, трудна. Он никогда не жаловался, а украшал ее, чем мог. На завтрак тер морковку в манную кашу, настаивал водку на клюкве. В выходные они с бабушкой ездили к дочери, брали и меня с собой. Накрывали стол – ничего особенного на нем не было. Но чувство праздника было. И детской защищенности, что у тебя есть дедушка и бабушка. Низкий поклон им за это.
Дед перед смертью просил: “Не забывайте меня...”. В этом году ему исполнилось бы 100 лет.

Галина ГРЕЧИШКИНА

Он что-то писал вечерами

Все связанное с детством освещено каким-то теплым, ярким светом, как будто смотришь в прошлое из темного зала старого кинотеатра...
Мой дед, Алексей Анисимович Сокут, до конца своих дней был благодарен Никите Хрущеву. Когда домочадцы критиковали поднадоевшего лидера, дед, поглаживая бороду, говорил: “За сотни тысяч реабилитированных политзэков и освобождение крестьян ему нужно простить всё!”
В сталинских лагерях сгинул его старший брат, отсидел зять – мой отец, нахлебался тюремной баланды и он сам. Вкус ее не забыл до смерти. Доступный по цене белый хлеб считал верхом благосостояния народа, а мы посмеивались над ним и обижались, когда нещадно гонял за недоеденную или – упаси Бог! – выброшенную в мусорное ведро краюху.
Страх вернуться за решетку был так силен в нем, что он никому не показывал свои дореволюционные фотографии, где снят был в форме царского поручика. Правда, на склоне лет дед все-таки избавился от страха перед ГБ. Я поняла это, когда он отдал мне, студентке, опубликованный в “Роман-газете” “Один день Ивана Денисовича” опального уже в ту пору Солженицына.
О прошлом вспоминать не любил, от настойчивых моих расспросов отмахивался – потерпи, потом всё узнаешь. В эти годы он писал свои воспоминания, часть из которых хранится теперь у меня.
Дед был интеллигентен, несмотря на загруженность домашними делами, находил время для чтения, писал что-то вечерами, не позволяя никому прикасаться к бумагам на своем письменном столе. Обожаемый книжными продавщицами, дед выпрашивал для меня прекрасные сборники стихов 20-х годов таких авторов, о которых не знали и мои друзья – студенты филфака. Дед был галантен, угощал милых женщин из книжных самарских магазинов фруктами и конфетами, но, главное, был искренен в своих симпатиях и на редкость учтив, связи его с людьми устанавливались на всю жизнь.
Маленький КВН с огромной линзой, стоявший в спальне бабушки, был местом сбора всей семьи. Вечерний просмотр теле-
программ, без конца подносимый бабушкой крепкий чай с вареньем из лепестков роз, добродушный обмен мнениями, мягкое подтрунивание друг над другом, заливистый бабушкин смех и постоянно напевающий что-то дед создавали непередаваемую атмосферу уюта, надежности и счастья. Четверть века минуло со дня смерти деда, а мне до сих пор недостает этого ощущения защищенности, которое связано было с дорогими моими стариками.
Или вот другая картина встает в памяти: утро, бабушка хлопочет у печки, дед в светлой косоворотке с окладистой белой бородой встречает меня смеющимися глазами, он давно уже плотно позавтракал и откушал не одну чашечку кофе. (Провожая меня в гости к старикам, мама всегда обреченно вздыхала: “Эти старые наркоманы приучат тебя к крепкому чаю и кофе и угробят мне ребенка!”) Увидев меня, дед спрашивает: “Ну, что интересного вычитала, внученька?” И я начинала называть авторов, чьи рассказы читала ночью. “Эх, ты бы лучше Лескова почаще в руки брала, это кладезь!” – подняв вверх указательный палец, произносил дед.
Он обожал тех, кто имел хороший аппетит, по крестьянской традиции считая отличительной чертой хорошего работника. Я не могла порадовать деда завидным аппетитом, но редкой и желанной гостье это прощалось. Мне прощалось еще и потому, что я хорошо училась в институте, могла поддержать с дедом разговор о литературе, к тому времени неплохо зная русскую классику, а однажды взяла и починила крыльцо, заменив несколько прогнивших досок. Этот мой подвиг дед не забыл до конца своих дней.

Татьяна АЛЕЙНИКОВА
Белгород

Проповедь под холодными звездами

Иногда, крайне редко, только уступая моим настойчивым просьбам, дедушка рассказывал о трудных периодах своей жизни. Я, даже напрягая свое воображение, не мог себе представить пережитого им. Скорее механически запоминал наиболее впечатляющие места его рассказов.
После освобождения дедушка какое-то время был настоятелем Днепропетровского кафедрального собора, но на этом месте пробыл недолго – очевидно, потому, что его проповеди и сама его личность влекли прихожан к нему. Позднее старики рассказывали мне, что в соборе тогда служили несколько священников. На их фоне дедушка выглядел очень скромно: худой, больной, одет и обут плохо, все латано-перелатано. Жил в домике при соборе. Стол, табуретка, кровать, на стенах несколько бумажных икон, ведро с водой в прихожей – вот и все, что имел.
Вспоминали, что когда дедушка говорил проповедь, время как бы останавливалось и многим казалось, что они лично присутствуют на казни Иисуса Христа, видят Голгофу, апостолов, Пречистую Матерь Господа. Даже спорили между собой, кто что лучше успел рассмотреть из того, что говорил дедушка.
Любовь прихожан ему не простили. Дедушка оказался на улице. Потом Господь привел дедушку в поселок Ракитное в храм Свято-Никольский.
Купол был разбит, кровли нет, ограды нет, дверей нет, окон нет. Дедушка вспоминал, как убирал снег в алтаре перед службой.
Начальник района разрешил служить только ночью, чтобы люди ходили в колхоз, а не в храм. В воскресенье разрешалось служить до 9.00, а потом церковь – на замок. Дедушка вспоминал: “Хорошо, что службу знал на память, а то свечей нет, только коптилка. В церкви пусто. Ни петь, ни читать, ни кадило раздувать некому. Зато можно всю ночь служить”. Я спросил: “А проповедь кому говорили? Ведь в храме пусто”. “Но ведь в темноте кто-то мог быть. Для них и говорил”.
Трудно представить это: темный храм, ночь, мороз, звезды вместо крыши, а священник говорит проповедь и, я уверен, плачет по своему обыкновению...
Шли годы, тьма медленно отступала. И постепенно собралась вокруг дедушки, вокруг Свято-Никольского ракитянского храма та атмосфера добра и любви, которую православная душа человека безошибочно чувствует.
Всегда перед дорогой дедушка меня исповедовал и читал над головой Евангелие. После чего наставлял меня, проверял, помню ли я заповеди Господни, беспокоился, тепло ли я оделся, все ли необходимое взял в дорогу, когда вернусь. Всегда находились поручения: куда-то заехать, что-то кому-то передать. Порой и уезжать не хотелось от такой любви и заботы.
Я много раз уезжал на учебу либо по дедушкиным поручениям и почти всегда по времени опаздывал. Но не помню случая, чтобы в дороге мне что-то мешало приехать на место вовремя. Однажды ехал в локомотиве поезда, другой раз – в почтовом вагоне, а то в самолете пилоты приглашали меня прямо в кабину. Получив благословение дедушки, я всегда был уверен в достижении цели.
Когда-то дедушке сказали, он излишне строг ко мне, на что он ответил: “Наставь юношу при начале пути его, он не уклонится от него, когда и состарится”.
Воспитывая меня, говорил: “Левая рука не знает, что делает правая, если речь идет о достижении доброй цели. А ты почему-то хочешь это изменить”. Другой раз начнешь что-нибудь рассказывать о своих проблемах, а в ответ: “Нужно больше доверять Богу, а то все сам да сам. Тяжело ведь самому. Поверь, Господь все устроит. А ты мешаешь только. Проявляй терпение”.

Дмитрий ТЯПОЧКИН
Кировоград

ОТ РЕДАКЦИИ. Несколько слов об авторе прочитанных вами воспоминаний. Дмитрий Михайлович Тяпочкин, внук знаменитого на всю Россию пастыря, старца архимандрита Серафима (1894–1982), живет в Кировограде, служит дьяконом в кафедральном соборе Преображения Господня (Кировоградская епархия Русской Православной Церкви). У отца Дмитрия и матушки Татьяны трое сыновей. Средний из них – игумен того же Преображенского собора, пострижен в монахи с именем Серафим.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"