ДОМАШНИЙ АРХИВ 
ВСТРЕЧА ПОД ВЕЧЕРНИМ АБАЖУРОМ 

“Дед открыл для меня этот огромный мир…”

Исполнилось 125 лет со дня рождения Павла Петровича Бажова. Мы встретились с внуком автора “Малахитовой шкатулки”

Собираясь в гости к Никите Матвеевичу Бажову, я нашел фотографию более чем полувековой давности. На ней – маленький Никита и Павел Петрович в минуту счастливую, светлую, и сразу видно: дед и внук – самые большие друзья на свете.

– Что осталось в вашей памяти о дедушке? Порой в крупицах детских впечатлений есть то, чего не сохранили, не запомнили взрослые...
– Осталось, наверное, не так много. Но долгие годы, когда уже деда не было, сохранялось то, что называется духом дома, семьи. И это отнюдь не тень отца Гамлета, а некий “отзвук” деда, сохранившийся в бабушке, маме, в деревьях, которые сажал дед. Помню яблоню, она называлась “Никитина яблоня” – мы с дедом ее устанавливали вместе, когда мне было года три. Дед выкопал яму, взял саженец, мы вместе его посадили, я долго поливал землю...
– Как вам в детстве казалось – сад большой?
– Очень большой, огромный. У маленького человека свои представления о мире. Мир – это то, что окружает тебя в данный момент. Ты выходишь в сад, и это – мир. А весь двор, да еще и огород – это уже вселенная, этакая метагалактика со своими непознанными вещами в себе. Ты пытаешься их раскрыть, задаешь тьму вопросов, ждешь немедленного на них ответа. Дед в ту пору был особенно терпелив, помогая мне познавать этот мир, маленький и огромный одновременно. И еще, раз уж зашел разговор о большом и малом. Рядом с нами, по улице Болотной, проходила речушка, переплюйка такая маленькая. Наверное, ее можно было и перешагнуть, а мне казалось, что это вполне судоходная река! Зимой я накручивал на валенки коньки и шел туда кататься с ребятами – они жили по соседству, на заваленных снегом улочках...
– Когда к Павлу Петровичу на седьмом десятке лет пришла слава, ему, наверное, предлагали перебраться в столицу...
– Да, очевидно, приставали к нему с такими идеями, но дед бы никуда из своего дома не уехал, он любил его. И после смерти деда я с бабушкой остался в том же доме, и жили мы там до тех самых пор, пока он не стал музеем в 1969 году.
– Говорят, что Павел Петрович сам построил этот дом?
– Он взял кредит в ипотечном банке, а потом выплачивал из своей заработной платы преподавателя русской словесности.
– Это когда же было?
– В 1911 году.
– Сейчас столько разговоров про ипотеку – можно подумать, это новейшее изобретение экономической мысли. А получается, что почти сто лет назад молодой учитель в провинциальном городе мог построить себе большой дом на всю жизнь...
– Да, выходит, так. Дед хотел жить в этом доме всю жизнь, поэтому сам его распланировал, вникал во все детали. Если вы помните, у дома высокое крыльцо, высокий фундамент, а когда входишь в сени, то тебе еще надо очень высоко вступить на ступеньку, уже находясь собственно в доме...
– Директор музея рассказывала мне, что посетители часто не замечают этой ступеньки и падают прямо на руки музейных сотрудников, предусмотрительно встречающих каждого гостя у самых дверей...
– Но дед, конечно, не для забавы придумал этот высокий порог. Он сделан для того, чтобы холод, когда входишь, не растекался по полу. А в сенях, помните, полки. Для чего, просто так? Нет. Когда мы встречали гостей, бабушка делала холодец, а холодец должен остывать на морозе...
– Рационально продумано, по-крестьянски.
– По-уральски. Урал-то ведь место такое странное. Уральский рабочий оставался еще и крестьянином. Он днем работал на заводе, а вечером – на своем участке, и поэтому в доме все продумано. Например, есть так называемый парадный вход с улицы с крыльцом, а есть выход к сараю, во двор, сад, огород. И вот когда ты собираешься выйти во двор, то выходишь в большие сени и там стоит ларь. В этом ларе – овощи и еще какие-то продукты на неделю. А рядом две кадки: одна с огурцами солеными, а вторая – с квашеной капустой и с брусникой... Был некий уклад, продуманный образ и способ жизни.
– Догадываюсь, как вы скрасили Павлу Петровичу и последние его годы. Когда маленькое дитя рядом, старику, конечно, и лучше, и интересней, теплее как-то в доме…
– Все шло как-то само собой... Дед был чрезвычайно занят в последние годы, он же был депутатом Верховного Совета…
– Почти не осталось людей, близко знавших Павла Петровича. Но вот, к счастью, живет в Екатеринбурге прекрасный поэт и замечательный человек Елена Евгеньевна Хоринская, подружившаяся с вашей семьей еще до войны. Она, как и ваш дед, по первому своему призванию – учитель, десять лет работала в бурятских школах…
– Да, я с детства помню и люблю Елену Евгеньевну. Недавно поздравлял ее с девяностопятилетием!
– Так вот Елена Евгеньевна утверждает, что если бы Павел Петрович и не был знаменитым писателем, то о нем бы помнили и без его мировой славы...
– Безусловно. Он был личностью. С ним хотелось поговорить, что-то рассказать, чем-то поделиться, спросить совета. Помню, мой отец (а Тимура Аркадьевича Гайдара я считаю своим отцом) ужасно сокрушался, что не успел пообщаться с Павлом Петровичем. Он был уверен, что много потерял в жизни без этой несостоявшейся беседы.
– Удивительно, но еще в детстве складывается представление, что Бажов принадлежит стародавнему времени Гоголя, Аксакова, Погорельского... С годами фигура деда проясняется для вас или какие-то загадки прибавляются? Вам все понятно в его судьбе, в том, что с ним происходило, к примеру, во время революции?
– Наверное, в жизни любого человека есть тайны. Просто, как мне представляется, мой дед оказался еще одним русским интеллигентом, обманутым иллюзорными ожиданиями “царства свободы” и попавшим в мясорубку революции и Гражданской войны. А что может быть страшнее войны своих со своими...
– Дед в разговорах никогда не возвращался к этой поре своей жизни?
– Он, мне кажется, не любил об этом говорить.
– А было еще два исключения из партии: 33-й и 36-й годы...
– Скорее 1938-й. В так называемых органах творился жуткий бардак, шла очередная чистка. Деда вызвали повесткой в “Большой дом”. Бабушка дала ему чемоданчик, всегда готовый для такого случая. Павел Петрович явился в назначенный срок, посидел среди ожидающих своей судьбы час-другой. Его никто за это время не “принял”. Он встал и пошел домой. Органы тогда чистили тех, кто “чистил” в 1937-м. Не до деда им было. Вот так, ушел домой и год старался никуда не выходить. Корчевал камни в саду, работал в огороде, писал. Так и родилась “Малахитовая шкатулка”.
Выжить семье в то лихое время помогла сестра бабушки, которая жила с нами потом всю жизнь. Несчастная у нее была судьба. В Первую мировую убили ее жениха, и с тех пор она была одна. Тетя Таля, Наталья Александровна... Выручали, конечно, и огород, сад.
– Вам в детстве читали дедушкины сказы или вы уже взрослым с ними познакомились?
– Тут совершенно особая история. Я с детства знал, что у меня дед – сказочник, он пишет сказы. Начиная чуть ли не с трехлетнего возраста меня водили по всяким дворцам пионеров, и там дяди и тети рассказывали сказы деда. Говорили нарочито протяжно, окали там, где звука этого и не было вовсе, слова произносили так медленно, что в промежутках заснуть можно было. Я терялся в догадках: разве это интересно? Ведь сам-то дед рассказывал замечательно!.. Так что ко всем “пересказчикам” у меня сложилось тягостное отношение. А с тех пор как я выучился читать и по сию пору его сказы вызывают во мне радостное ощущение огромного и прекрасного Урала.
– Вы знаете, что в Интернете есть очень симпатичный и толковый сайт о Бажове?
– Это Максим сделал, мой сын.

Фото Ивана Тюфякова

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"