ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
ПИТЕРСКИЕ РАЗГОВОРЫ 

«Так почему же ты волнуешься?»

Утренники в кинотеатрах – волшебный подарок советского детства. Его можно сравнить только с ожиданием новогодней елки, духовыми оркестрами и прогулянным уроком.
Билет стоил десять копеек. Это было эквивалентно двум с половиной эскимо без глазури. Но и в голову этого не брали, настолько несопоставимы были две радости. Мороженое – это удовольствие, а кино – страсть.
Утренники были предметом торгов с родителями, а для них – инструментом педагогического воздействия: если закончишь неделю без двоек (без троек, без четверок), в воскресенье пойдешь на утренник. Но чаще всего и с двойкой отпускали, потому что даже тогда, в эпоху зеленого сукна на столах, чернильниц-непроливаек, мастичных школьных полов, больничных плафонов и стояния в углу, родители понимали, что наказание утренником – непомерная плата за неуспех и лень.
Да и когда еще, скажите, в какие другие времена, в каком другом возрасте человек встает рано утром, чтобы идти в кино? Никогда этого не было и никогда уже не будет. Только в юности с такой же легкостью и волнением поднимаются от сна, чтобы пойти на тайное свидание. Но это другая история.

* * *

Еще лучше смотреть кино бесплатно. Способов было много. Можно проскочить мимо зазевавшейся билетерши. Можно попробовать взять ее на жалость: билет (деньги) потерял, злая мачеха не дала денег, хотя сама ходит в крепдешине, отнял старшеклассник, по которому давно тюрьма плачет.
Более динамичные искали черные ходы, взбирались по пожарной лестнице, прятались за портьерами, пока зал проветривался, поднимали билет с оторванным контролем, подрисовывали чернилами сегодняшнее число и уверяли, что только что выходили на минутку.
Бесплатное кино смотрелось совсем иначе, чем платное. Доверчивее, восхищеннее, сострадательнее. В чем здесь было дело? Не собственно в деньгах, это точно. Ведь никому не приходило в голову, например, что, читая библиотечную книгу, он читает бесплатную книгу.
Книга уже давно перестала быть чудом. А кино – чудо. За него неправильно платить. Тут сама жизнь перед тобой, с которой ты не знаком, но почему-то знаешь ее. Тебя погружают в эту чужую жизнь и не заставляют думать, что для наших нетрудолюбивых и замученных школьных мозгов было очень важно. И после сеанса не просят пересказать, как на уроке литературы.
Зато с каким удовольствием пересказывали мы друг другу фильмы, которые вместе же и смотрели. Никто тогдашним педагогам не подсказал, что это лучше всего другого развивало нашу речь и фантазию.
Фильмы того времени были динамичными, с элементами бытовой авантюрности и анекдота. Комедия, любимый жанр советского кино, – это забавное недоразумение, которое апеллирует ко всему мальчишескому в нас. Пытаясь бесплатно проникнуть в кинотеатр, мы работали в том же жанре.
Потом стали появляться телевизоры, и мы напрашивались на бесплатное кино к однокласснику или соседу. Потом телевизоры были уже во многих семьях, но мы все равно упрямо ходили на утренники, чтобы первыми увидеть новое кино.
Теперь почти в каждом доме видеомагнитофоны и компьютеры. Это, конечно, не пригасило страсти к кино, но некое ощущение волшебства пропало. Есть все же в любом прогрессе горьковатый привкус раскрытых тайн и ненужных возможностей.

* * *

Были еще и торжественные семейные походы в кино. Иногда ходили целыми коммунальными квартирами, обычно тоже по воскресеньям. Это был праздник, поэтому мороженое в придачу к кино считалось почти обязательным.
Перед этим кто-нибудь с утра отправлялся выстаивать длинную очередь в кассу (предварительной продажи билетов не было). По очереди время от времени проходила информация: на двенадцать и на два билетов нет, осталось немного на четыре, на шесть и на восемь.
Если на восемь, то культпоход пройдет без тебя, потому что на вечерние сеансы родители с детьми не допускались – государство заботилось о нашем режиме дня. Еще оно заботилось о нашей нравственности, потому что при показе лучших фильмов непременно вывешивалось предупреждение: «Детям до шестнадцати лет...»
Кино всегда сопровождали запреты, а значит, тайна и интриги.
Мы уже подросли, и нам стало важно попасть именно на взрослый фильм. Тут уже надо было не плакать перед билетершей, а, напротив, подчернить немного едва пробившиеся усы, набриолинить волосы и протянуть независимым и по возможности равнодушным жестом билет, глядя немного в сторону.
Жена вспоминает, что, когда ей было лет четырнадцать, она увидела по телевидению фрагменты фильма «Рокко и его братья» и влюбилась в Анни Жирардо и Алена Делона. И вот летом в Анапе они с мальчиком, который за ней ухаживал, пошли на вечерний сеанс этого фильма в открытый театр, окруженный кипарисами. Шли под ручку, как взрослые, но про себя каждый боялся предстоящего позора – не пропустят. Все тогда сошло благополучно, но эти переживания окрасили впечатление и от фильма. Тут все, в общем, понятно – запретный плод.
В приоткрытую дверь, отправленная спать, подсматривала она «Бродягу» и «Ночи Кабирии», где актриса на дальнем плане выходит из воды обнаженная. А вот фильм «Фанфан Тюльпан» нам удалось посмотреть уже значительно позже. Там и правда у героинь были очень открытые декольте и самые настоящие поцелуи. Мы между тем уже зачитывались Мопассаном и Золя.
Фильм «Полосатый рейс» смотреть было, к счастью, разрешено, как и все отечественные комедии, хотя в нем Евгений Леонов совершенно голый бегал от тигра. Соседка тетя Дора, владевшая лучше прочего ненормативной лексикой, однажды сказала под общий хохот: «Надо будет сходить еще. В прошлый раз Леонов убегал туда, вдруг в следующий побежит обратно».

* * *

Кино диктовало моду, манеры, без труда внедряло в нашу среду своих кумиров. Героизированные злодеи часто пользовались большим успехом, чем положительные правдолюбцы и газированные деятели. Это естественно – они колоритнее, в них больше жизни и правды жизни, в любом искусстве они всегда выходили убедительнее и ярче, несмотря, а может быть, и благодаря тоске русского человека по идеалу.
Если враг пародировался, что в советском кино было обычным делом, то мы эту пародию, конечно, легко подхватывали. Потому что пародия и гротеск тоже во все времена были убедительнее героизма и трагедии. Драма же – просто скучный жанр, не для детства. Мы, конечно, в то время, как и все, плакали и страдали, но поводы были другие.
Если у героя было чувство юмора, если он владел хитростью, был ловок, смел и умен, пусть даже и за счет того, что враг ничтожен и карикатурен, мы отдавали ему свои симпатии. Герой должен был быть упакован именно так, чтобы стать героем не только экрана, но и жизни.
Недавно в разговоре с моим другом, режиссером-документалистом Виктором Семенюком, я неожиданно нашел развернутые подтверждения моим наблюдениям.

В.Семенюк. Когда Ленин сказал, что из всех искусств для нас важнейшим является кино (хотя он этого не говорил), он многое угадал. В действительности он говорил только о документальном кино…
Н.Крыщук. Так говорил он это или не говорил?
В.С. Мы знаем только фразу Луначарского: как говорил товарищ Ленин, из всех искусств для нас важнейшим является кино в эпоху поголовной безграмотности пролетариата. И правда, в эпоху всеобщей безграмотности, упадка книгопечатания и вообще упадка фоновой культуры кино вышло на первый план. И нашлись люди, которые это очень хорошо поняли.
Все думают, что кино использовалось как пропаганда. Вот последнее решение ЦК – и завтра киножурнал. Ничего подобного. Кино создавало способ жизни.
Как дети должны отдыхать? Создавалась картина «Семиклассники», в которой все было придумано. Как строится линейка, что пионеры должны делать после обеда. Инструкция такая.
Люди, которые это смотрели, вступали в самые задушевные отношения с персонажами. Вот Алейников. Какой это актер? Да никакой!
Н.К. Классный, по-моему, актер.
В.С. Вот это и сидит в тебе то самое. Дело в том, что его можно было использовать как альтер эго, второе Я. Человек как бы становился им. Было легко использовать его бытовой жест.
Можно было написать инструктивное письмо, как проводить партийные собрания. Не тот эффект.
Идея почетного президиума принадлежит кинематографу. Фильм «Партийный билет». Пырьев, по-моему. Он сделал это в фильме и ввел в жизнь. То же и с тем, как голосовали, какая должна быть фразеология выступающих на партийных собраниях. Это было изобретено в кино.
Кино родило иерархию типажей. Образ очкастого меньшевика, например. Образ секретаря райкома. Как ни странно, это перешло в жизнь, учитывалось при номенклатурном отборе. А те, кого отбирали, начинали невольно этим образам подражать, начиная с одежды.
Н.К. Секретарь райкома был всегда замечательно справедливого ума человек с тихим, человечным голосом. Роль пройдохи исполнял обычно его заместитель, человек от народа далекий.
В.С. Но был еще секретарь обкома, не забывай. Бог из машины. Вот он был самым справедливым. Выходили так называемые проблемные фильмы, когда секретарь райкома мучительно не мог решить проблему и совершал даже небольшие ошибки. Но в основе он был хороший, он был наш. И тут появлялся секретарь обкома…
Ты будешь смеяться, но аппаратные перипетии, фабрикация персональных дел, формулировка «аморалки» – все это было в жизни, и ориентиром всему служило кино.
А фразы из фильмов, которые уходили в народ. Помнишь, «Партийный билет»? «Так почему же ты волнуешься?» Была там такая сцена. Героиня наставляет пистолет на своего любовника: «Ты убил секретаря комсомольской ячейки!» Такая формулировка, кстати, ходила во многих делах 30-х годов: «Он убил секретаря комсомольской ячейки». Тот отрицает, и тогда она произносит сакраментальное: «Так почему же ты волнуешься?» Возникала некая система знаков, знаковых фраз.
Интересное явление: в конце 30-х годов вышел целый ряд фильмов, в которых главной героиней была свинья. «Свинарка и пастух» – только один из многих. Свинья стала популярнейшим животным советского кинематографа. Знаменитая сцена, когда героиня принимает роды у свиньи. Берет в руки новорожденного, говорит: «Дохленький» – и начинает делать ему искусственное дыхание. «Ожил! Ой, и этот дохленький». В то время целая плеяда молодых людей стала почетными свинарями и свинарками. На ВДНХ был один знаменитый бык и куча знаменитых свиней.
Н.К. Ну, свиньи и партсобрания ладно. А вот скажи, как, по-твоему, влиял ли как-нибудь кинематограф на личную жизнь?
В.С. А то! Как люди любили? Казалось бы, вещь сугубо индивидуальная и неподражаемая. Ничего подобного. Во-первых, жена всегда права, и к ней всегда возвращаются. Но это сюжетно. А вот другое: прежде чем поцеловаться, герой должен был обязательно догонять героиню. Причем очень долго. Бежали, как правило, по лесу. Это был стандартизованный лес – тонкие березки или осинки. Потому что легче было снимать, далеко видно. Не могучие дубы, не кустарник – роща.
Казалось бы, между ними все решено, она призналась, что любит, но все равно тут же срывается с места, и он бросается в погоню. Очень смешно.
Но смешно или не смешно, а я помню точно: 49-й год, мне девять лет, я бегу по лесу за девочкой, которой десять лет, бегу, вспоминая, что так положено.
Н.К. Но чувствовал себя при этом индивидуально?
В.С. Абсолютно. Ведь я это сам придумал. Очень забавно...
Фразы из фильмов (хотя бы из «Ивана Васильевича», например: «Это я хорошо зашел») определяли манеру поведения.
Н.К. Но это ведь и до сих пор так! Ты сказал, и фразы прямо посыпались у меня из памяти: «Хорошо сидим!», «Литр не выпью, но отопью много», «Сейчас бы супчика горяченького да с потрошками!». Мы сегодня переполнены такими фразами не меньше, чем в свое время стихами. Хотя для нас эти фразы все же не судьбоносные, так, стилистическая окраска. Сегодня жизнь с кино делают, наверное, молодые.
В.С. История конечно же повторяется. Когда в детстве шел фильм «Тимур и его команда», у Квакина была своя система опознавательных знаков. Мы смотрели и знали: это плохой мальчик. А хороший мальчик должен делать вот так. Везде был указательный палец.
Если рассуждать на тему «Искусство и действительность», как это делал товарищ Чернышевский, то наш кинематограф был самым нереалистическим. К действительности он не имел никакого отношения, напротив, он проецировал в жизнь некий штамп и некую систему.
Даже в фильмах о вождях давалась типология представлений о том, как должен вести себя вождь. Вождь должен ходить, грубо говоря, прямо и резонерствовать в определенных ракурсах. В фас вождей старались не снимать, только в полупрофиль. С созданием каждой новой своей картины Ромм вырезал некоторые кадры с Лениным, редактировал. Я видел вырезанный кадр, где Ленин и Сталин целуются. В фильме осталась только тень целующихся вождей. Ромм понял, что эта стилистика для будущих вождей, нынешних секретарей райкомов и обкомов, не подходит, что это неправильно.
Н.К. И ошибся. Встречи советских лидеров, начиная с 70-х, сплошное целование. Потом эти манеры политической богемы заразили Запад. Сейчас, скрипя зубами при любой разрядке напряженности, целуются все.
В.С. Но и времена ведь изменились.
Н.К. Те были, несомненно, чище, что говорить. В моде у злодеев был аскетизм. А и зло, мне кажется, было простоватее.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"