ИМЯ БЕДЫ - НАРКОТИКИ 
РЕЦЕПТУРА ОПЫТА 

Профилактическое чтение

Правда, для этого придется пожертвовать гражданскими свободами.
Но нужна ли обществу победа такой ценой?

Родителей и педагогов феномен молодежных “культов” настораживает и тревожит.
Но он существует, и с этим приходится считаться. Всякого подростка притягивает не только бунтарство, но и стремление к подражанию. Почему бы не попытаться использовать эти культы в педагогических целях?

Жалобы на то, что молодежь совсем не читает, устарели. Социологические данные свидетельствуют: школьники и студенты вновь увлеклись художественной литературой, чтение стало престижным. Существуют культы писателей. Если присмотримся, то с удивлением увидим, что сегодня в культовые фигуры нередко выходят настоящие мастера, иногда даже признанные классики: Владимир Набоков, Михаил Булгаков, Виктор Пелевин... Для молодежи они несомненно культовые. Их слово авторитетно для юных умов. Именно поэтому предлагаю: давайте воспользуемся их творчеством в прагматически-профилактических целях! Даром, что ли, они писали о наркотиках?!
Позиция Набокова для антинаркотического воспитания – на уроках в школе – настоящая находка. Высокомерный эстет и изысканный индивидуалист, он постоянно твердил, что никаких социально-педагогических целей перед собой не ставит. Вот и отлично! Молодые читатели не заподозрят Набокова в желании “повоспитывать”, нотации почитать. В педагогических целях этот антипедагогический пафос Набокова нужно только подчеркивать.
Наркоманию Набоков презирает. Причем из тех соображений, которые для юного бунтаря особенно значимы. Подросток хочет быть независимой личностью? Набоков презрительно цедит, что наркоманы – конформисты и тупицы, неспособные к независимости и живущие стаями. Бунтарь-подросток антибуржуазен, а для Набокова наркомания – буржуазная пошлость. Бунтарь-подросток жаждет быть продвинутым, а Набоков небрежно замечает, что наркомания – очень старая глупость. Если фанат “Лолиты” об этом узнает, ему вряд ли захочется мысленно предстать перед героем своего культа устарелым буржуазным пошляком.
Вот что заявил Набоков в 1968 году корреспонденту “Нью-Йорк таймс бук ревью”, который спросил мэтра, что тот думает о наркоманах: «Наркоманы, особенно среди молодежи, – конформисты, они сбиваются в тесные группки, а я пишу не для групп и не одобряю групповую терапию. Молодые тупицы, привыкшие к наркотикам, не смогут прочитать “Лолиту” или любую другую мою книгу; некоторые и читать-то не умеют. Нет ничего пошлее, глупее и буржуазнее, чем этот бизнес оболванивания наркотиками. Полвека назад среди щеголей Петербурга была мода нюхать кокаин и слушать жуликоватых ориенталистов. Лучшая часть моих читателей, люди со светлыми головами, оставили этих чудаков с их причудами далеко позади себя».
Фанату Михаила Булгакова скорее всего известно, что писатель сам страдал наркоманией. Поэтому замалчивать этот прискорбный факт не следует. Булгакову удалось излечиться. Свой страшный опыт он описал в повести “Морфий”.
Откровенно болезнь мастера рассмотрена в биографической книге “Три жизни Михаила Булгакова” Бориса Соколова. Книга доступна, в этом году была переиздана. Конечно, подросток вряд ли станет читать литературоведческий труд, но биографию – другое дело. Борис Соколов, рассказывая о реальных обстоятельствах заболевания Булгакова, цитирует воспоминания его жены. Выясняется драматическая подробность: зависимость возникла стремительно, буквально после второго укола морфия. Жена писателя вспоминает: “Ребенок с дифтеритом... Михаил стал пленки из его горла отсасывать и говорит: знаешь, кажется, мне пленка в рот попала. А через некоторое время началось: лицо распухает, зуд безумный, страшные боли в ногах. Пришлось впрыснуть морфий для обезболивания, потом еще раз. Так у него это и началось.
В повести “Морфий” Булгаков тоже акцентировал мгновенное возникновение зависимости. Так что вывод: “Даже не пробуй! Единственный укол – смертельный риск!” – напрашивается сам собой. Наверное, не стоит взрослому собеседнику проговаривать этот вывод вслух. Пусть подросток сделает его сам, а уж дело родителя или педагога остановиться в разговоре на тех деталях, которые к этому подталкивают. Биограф касается в книге и совсем уж деликатного вопроса: у писателя не было детей, и связано это было в первую очередь с его морфинизмом. Очень горькая правда.
Герою повести “Морфий” доктору Полякову не удалось справиться с болезнью. Повесть – это его дневник, который товарищ доктора, а вместе с ним и читатель, читают после его самоубийства. Воспитательная задача, намерение автора напугать, предостеречь в повести очевидны. Но подросток не взбрыкнет: нечего меня запугивать. Он ведь будет знать, что это реальный опыт его кумира, который от самоубийства был “на волосок”.
Ситуация с творчеством Виктора Пелевина тоже очень интересная в педагогическом отношении. Пелевин многими расценивается как писатель вредный, безнравственный, бездуховный, опасный. Можно услышать, что этот коммерческий делец морочит голову доверчивым читателям, развращает молодежь. Это несправедливо и вообще вздор, но из педагогических соображений опровергать его скорее вредно, чем полезно. Сам Пелевин повторяет: “Я писатель. Я ни перед кем не ответствен”. Вот и хорошо. Пусть подростки остаются в уверенности, что безответственный писатель открывает опасные тайны, которые учителя с родителями открывать не хотят.
На самом деле Пелевин – моралист, ненавидящий пороки “общества потребления”, культ денег, коммерческую псевдокультуру и, разумеется, наркоманию. Его моральный пафос в своей бескомпромиссности даже перехлестывает рамки разумного.
Роман “Generation П” – своего рода исследование массовой культуры, включающей и наркотики. В романе экспериментируют с кокаином и галлюциногенами несколько человек. Один зауряден и слаб, другой – пошлый и неинтересный злодей, третий окончательно опустился, четвертый – откровенный сумасшедший. То есть подражать таким персонажам подросток не захочет.
Какое там! Описание приема наркотиков вызывает рвотные спазмы. “Раскатав дорожку кокаина прямо на холодной белой щеке сливного бачка, он, не дробя комков, втянул ее через свернутую сторублевку. Отвратительный московский кокаин, разбодяженный немытыми руками длинной цепи дилеров, оставлял в носоглотке букет аптечных запахов – от стрептоцида до аспирина – и рождал в теле тяжелое напряжение и дрожь. Каждый раз он спрашивал себя, зачем он и другие платят такие деньги, чтобы вновь подвергнуть себя унизительной и негигиеничной процедуре, в которой нет ни одной реальной секунды удовольствия, а только мгновенно возникающий и постепенно рассасывающийся отходняк”.
Или: “Дурак! Ты только подумай: слизистая оболочка носа – почти что открытый мозг... А откуда этот порошок взялся и кто в него какими местами лазил, ты думал когда-нибудь?”
Такой текст не оставляет сомнений: прием наркотиков в романах Пелевина – гнусная, негигиеничная, болезненная и неинтересная процедура, для дурака. А кому охота им быть?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"