Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №46/2003

Четвертая тетрадь. Идеи. Судьбы. Времена

КНИГА ИМЕН

  Три четверти света

Печали и приключения забытого русского авантюриста

О странностях счастья

Возможно, в Европе или в Америке такой человек, как Федор Каржавин, давно стал бы национальным героем, о нем бы снимали фильмы. Между тем как фигура и судьба Федора Васильевича – совершенно фантастические.
Он, сын извозчика, знал десять языков, написал и перевел 50 книг, усвоил в совершенстве медицину, архитектуру, географию, биологию, а попутно побывал парфюмером в Париже, учителем в Троице-Сергиевой лавре, плантатором на Мартинике, коммерсантом в Виргинии, аптекарем в армии Вашингтона...
Он жил 28 лет вне Отечества, из них – 12 лет «в разных областях как холодныя, так и теплыя Америки». «Прошел огонь, воду и землю… потерял два корабля и дважды был в плену». Изучал под микроскопом жало пчелы, кошачий ус и человеческий волос, а также занимался контрабандой табака в Америку и поставками туда же оружия. Мог угадать по числу прожитых лет, сколько человеку осталось жить. Знал, как «сделать всегдашнее движение (перпетуум мобиле)», а «из одного лица – оных множество».
У него самого было «оных множество»: француз Теодор Лами, капитан Иван Бах, Божедар Жаркавин, Богодар Вражкани, Брынский правдописец, Русский Американец. Но и подлинное его лицо не сокрылось за этим ворохом масок: знают, пишут (опять же в основном историки и филологи). Но: «Он был неудачником, его все время преследовали невзгоды», – сочувственно сообщает биограф.
Да почему ж так играет судьба с талантами? Ведь и в книге Каржавина «Новоявленный ведун, поведающий о гаданиях духов» есть совершенно четкие ответы на вопрос, где сыскать счастье.
«Шатаюсь по лицу земному, как трава, от ветра колеблемая… Лучше мне было быть башмачником, чем учиться и терять жизнь напрасно…»

Ученье – тьма?

Башмачником ничто не мешало стать ему – «придаточного к московской ямской Рогожской слободе бываго ямщика, ныне Санкт-Петербургской гильдии купца Василя Никитина сына Каржавина, сыну Федору». Каржавин-отец полагал видеть в потомке образованного негоцианта.
Семи лет от роду Федор Каржавин попал в Европу: сначала в Лондон, где жил дядя Ерофей. Ямщицкий сын, Ерофей Никитич был первым переводчиком на русский «Гулливера». Потом путь отрока пролег в Париж, где дядя обучался в Сорбонне.
«Оный университет не особенно какое место есть». Учебу его оплачивает сперва отец, а затем и русское посольство, где после окончания университета 15-летний Каржавин будет служить переводчиком. Он сводит знакомство с учеными мужами Франции, помогает первому королевскому географу чертить карту Балтийского моря, переводит Монтескье, архитектора Витрувия, а заодно – молодость! – «Жизнь славного французского разбойника Картуша».
В Отечество он вернулся 20 лет от роду. Не один – с другом, также разночинцем-вундеркиндом, молодым академиком римским, флорентийским, болонским и клементийским – Василием Баженовым. Знакомство это принесет впоследствии обоим пользу немалую.
Но пока сын предстал перед Каржавиным-отцом. Ожиданиям Василия Никитича не суждено сбыться: зело образованный вьюнош не желает идти по коммерческой части – хочет и впредь заниматься науками (в чем его горячо поддерживает дядя: «неблагородный человек Ерошка»). Так отец и сын поссорились в первый раз. Федор был лишен права на наследственные 300 тысяч.

Первый лишний человек

Без средств к существованию юный энциклопедист не остался: служил помощником иеродьякона Троице-Сергиевой лавры (что при каржавинском фамильном вольнодумстве – дело загадочное), потом, в лавре же, преподавателем французского и немецкого языков. Чуть позже подсобил друг Вася: Баженов о ту пору собирал команду – Экспедицию Кремлевского строения – и вспомнил о друге Феде: «Такого человека иметь весьма нужно и необходимо». Числившийся по бумагам помощником архитектора, Каржавин на деле писал почти все теоретические сочинения Баженова. Проект Большого Кремлевского дворца Екатерина отвергла: молодые зодчие, нахватавшиеся в Европе новомодных политических идей, спроектировали во дворце амфитеатр – для народных представителей. Вольтерьянцы…
«Больно мне знать, что на родине, кою я всем сердцем люблю, я лишний человек», – произносит Каржавин едва ли не первым роковое для русской интеллигенции слово.
Отъезд его из России историки считают завуалированной эмиграцией – по крайней мере объяснениям Каржавина не очень доверяют: «Решился ехать в чужие края искать счастья...», «Поссорился с отцом»…
Отношения с отцом действительно испортились окончательно: за подписью Богодар Вражкани (прозрачная анаграмма) Каржавин публикует памфлет: под видом купца Живоглотова, скряги-ростовщика, выводит папеньку. Воистину – ради красного словца…
Василий Никитич в долгу не остается и доносит куда следует, что сын хочет бежать с фальшивым загранпаспортом. Надобно сказать, что и с отъездом 7-летнего Федора за границу вышла почти детективная история – вывезли дитя нелегально.
А уж в 1773-м начался просто авантюрный роман во вкусе Дефо: по доносу отца Каржавина перехватывают в Кронштадте и собираются высечь. Но предусмотрительный сын Федор представляет документ, что Прокофий Демидов – некорованный царь Урала – поручает ему препроводить в Голландию, к принцу Оранскому, внука своего Кирилла. С Демидовым никто не хочет ссориться – Каржавина отпускают.
Об этом, как и о дальнейших похождениях Каржавина в Европе, Америке, на Антильских островах, больше гипотез, чем подлинных фактов.

Русский американец – друг индейцев

Аукнулся в судьбе Федора переведенный дядей Ерошкой «Гулливер»: понесло племянника по чужедальним весям, как «траву, от ветра колеблемую»…
Он живет в Голландии, потом три года в Париже под именем Теодора Лами. Женат на француженке, изучает курс медицины, делает парики и «помаду для ращения волос»… Но отцовские гены дают знать: отплывает с грузом на Мартинику, бывшую французскую колонию, оккуппированную англичанами.
На этом острове он проживет в общей сложности четыре года и чем только не будет там заниматься: работает учителем, переводчиком, выращивает ваниль и табак… (О сем ядовитом зелье Федор Васильевич оставил примечательные статьи.)
По прошествии полугода после приезда из Франции Каржавин вместе с компаньоном ведет судно с грузом вина и все того же табака в Америку. Этот «торговый» рейс – очередная авантюра. Зачем мирным коммерсантам «ускользать в тумане» от английского патруля?
Истину удалось обнаружить в американских газетах от 1777 года: в Виргинию Каржавин и его спутник – капитан Лапорт – доставили оружие и порох. Началась война за независимость.
В Америке Каржавин предложил услуги конгрессу в качестве переводчика: ждали высадки в районе боевых действий ограниченного контингента российских войск (20 тысяч), якобы нанятых королем Георгом для подавления колонистов. Не вышло, потому как и десанта наших соотечественников не случилось.
Каржавин возобновляет занятия коммерцией, вновь покупает судно и отплывает с грузом. Теперь англичане начеку: судно захвачено, товар конфискован, Каржавин – в плену в Нью-Йорке.
Из плена даже не бежит – уходит: «Думая отыскать помощь в Бостоне, исполнен русским неунывающим духом, пустился я пеший в путь с сумою на плечах, питаясь солдатским казенным хлебом, и в 23 дни дошел до Бостона, где пробыл двое суток».
Не помогли в Бостоне – повернул назад, на юг. За 19 дней дошел до Филадельфии. Опять же пешком.
Военное время, зима. Американская, правда, зима, но все же: в пути заболел снежной слепотой. Но – дошел, «претерпев величайшия нужду и опасности как от англичан, так и от самих американцев, которые почли меня шпионом». Американцев можно понять: по горячим точкам их неотвоеванной еще родины разгуливает русский с сумою на плечах, с французским паспортом, свободно говорящий на всех европейских языках.
Не жизнь – дайджест «Библиотеки приключений». Причем первым приходит на ум, разумеется, Фенимор Купер: с индейцами Каржавин подружился в дальних лесах Виргинии, где местные жители укрывались от англичан.
Курсируя между белым и красным населением Виргинии, русский американец Теодор Лами снабжал тех и других товарами. Заработал 3 тысячи долларов (неунывающий дух), высказавшись, впрочем, о сих бумажках презрительно: «Документ общего банкрутства американского неосновательного и безвластного образа правления». Опять мистификация, лукавство – для поддержания реноме в глазах далеких соотечественников (писал Новикову заметки о войне за независимость): сему «неосновательному образу правления» Каржавин будет служить верой и правдой – аптекарем в армии Вашингтона, о коем впо-
следствии оставит «Краткое описание жизни и характера генерала Васгингтона».

Возвращение блудного сына

Ему – 35. Земная жизнь пройдена до половины. Отбывает на Мартинику и открывает аптеку: решил осесть, остепениться? Нет. Фатальное невезение: 16 октября 1780 г. «море поднялось горою и, навалившись, город, 155 домов с аптекой и моей надеждой смыло…»
Город Сен-Пьер в 1902 г. будет уничтожен землетрясением, и, быть может, Каржавин – единственный русский, кто его видел. И уж совершенно точно – он первый «наш человек в Гаване». На Кубу, где он «два года сыскивал себе хорошее пропитание своими знаниями», попал еще позже, посидев в очередной раз в плену у англичан на острове Антигуа… А до того служил корабельным врачом у испанцев.
В 1788 г. ему разрешили вернуться в Россию (по дороге домой Федор Васильевич попал в самую гущу Французской революции, но о том нет никаких достоверных сведений, а сам Каржавин почел за разумное о сих своих похождениях не распространяться…).
Живя на разных континентах, отец и сын примирились, даже переписывались, но в живых батюшку 40-летний Каржавин уже не застал. Проиграл наследственную тяжбу с родными, жил по чужим домам, зарабатывал переводами, писал учебники, разговорники, гадательные книги и подобные «невинные упражнения во время скуки для людей, не хотящих лучшим заниматься».
В 1797 г., уже при Павле, вышедший из опалы Баженов пристроил Каржавина переводчиком в Коллегию иностранных дел, где он дослужился до надворного советника. Умер скоропостижно в 1812-м.

Он русский

Сначала о нем забыли. Спохватились к концу XIX века: историки, лингвисты, литературоведы, географы, искусствоведы, этнографы, даже биологи – Каржавин оставил брошюру «Описание вши под микроскопом» с собственными гравюрами…
Кто он? Шарлатан? Дилетант? Диссидент? «Лучше мне было быть башмачником»?
«Я объехал 3/4 света, видел пятую часть света, вам еще не известную… разные народы, знаю их обычаи, я измерил глубины и пучины, иногда с риском для моей жизни, но все это было напрасно».
«Напрасно» – это слово постоянно повторяется у Каржавина. Объехал и обошел полмира, увидел все «российскими, то есть острыми и примечательными, глазами», терпел голод, нужду, болезни, богател, беднел, в конце концов сдался унынию.
Удивителен русский человек: бессилен оценить то, что сделал. Да и сделал ли? Книга «Фокус-покус»? «Описание вши…»?
Кем бы ни был Федор Васильевич – политическим авантюристом, бесталанным искателем приключений – счастье-то он познал. На ум приходит рекламный слоган михалковского блокбастера: «Он русский. И этим все сказано». А о счастье своем русские скитальцы часто так и не догадываются.

Владимир ШУХМИН

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru