ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ
РАЗГОВОР-ЭССЕ 

Поэзия вышла из моря

То, что это не просто метафора, а научный факт, доказывает океанолог Ирина Репина

Вромантические 60–70-е успешный геофизик Городницкий, биофизик Никитин пишут музыку, врач Авербах снимает фильмы, биолог Сухарев пишет пьесы для музыкальных спектаклей, а инженер Мирзаян и преподаватель высшей математики Суханов ездят с бардовскими концертами...
Сегодня все иначе. Все реже можно встретить человека, ярко проявившего себя и в науке, и в поэзии, к примеру. Но виноваты тут, наверное, не физики и не лирики. Просто в наши дни любая работа забирает человека полностью, без оглядки на его таланты.
Тем радостнее встретить и в новом поколении русских ученых человека, открытого одновременно и стихам, и стихии дальних странствий, музыке лютни и поэзии Коктебеля. Ирина Репина – океанолог, научный сотрудник Института физики атмосферы Российской академии наук, участник крупных научных экспедиций по исследованию Мирового океана, в том числе двух антарктических. Ее работа связана с изучением взаимодействия атмосферы и океана на мельчайшем, турбулентном уровне, который во многом и определяет перемены в климате Земли.
В то же время Ирина Репина – имя, хорошо известное многим, кто интересуется историей Серебряного века русской поэзии. Ира – автор литературоведческих работ, исследователь жизни и творчества легендарной поэтессы Серебряного века Елизаветы Дмитриевой (Черубины де Габриак). Сейчас она готовит книгу “Беатриче Серебряного века” – о судьбах женщин, вдохновлявших поэтов той эпохи, но оставшихся в тени.
Несколько лет назад у Иры вышел сборник стихов “Вино Тавриды”. В предисловии к нему она пишет: “Поэзия, как и человек, вышла из моря. Наблюдая за морским прибоем, греки изобрели гекзаметр: удар, медленный, как выдох, отступ воды – скреб гальки по песку – опять удар. Так из греческого языка, дышащего различными типами ударений, и морских волн возникли поэмы Гомера...”

...– Когда меня спрашивали, кем я буду, всегда говорила: путешественником! Хотя мы жили очень далеко от всех океанов – в Ельце. Но у нас в доме была большая библиотека, много книг о путешествиях. Папа был строителем, строил города и ездил по всему миру еще тогда, когда мало кто куда ездил... Я очень рада, что не изменила своей детской мечте.
– А стихи?
– Елец – такой город, где стихи пишутся сами собой. Я писала, не понимая еще даже, что это стихи. Просто приходили какие-то образы, рифмы...
– Это о своей детской поре вы написали:

...В засыпающем доме,
в далеком степном городке,
позабытом, наверное, и Богом,
где слово “Париж” было так же реально,
как кот в Лукоморье,
и ветер стонал за окном,
наметая наутро сугробы,
и печка топилась углем,
и тускло горела лампадка...

– Да, это о нашем родовом доме. Он и сейчас стоит. Только вокруг многое изменилось...
– Как вам сейчас кажется: Земля большая или маленькая?
– Маленькая. Очень маленькая. Я поняла, что Земля настолько мала, настолько хрупка... Но когда я много езжу, меня поражает, как много еще осталось мест, куда человек не успел добраться. Девяносто девять процентов земной поверхности живет, к счастью, помимо человека. Это и океан, и Антарктида, и Арктика. Человек себя тешит мыслью, что как-то влияет на жизнь планеты. На самом деле – очень мало. Конечно, это трудно почувствовать в Москве... Человек тоже хрупок. Особенно перед лицом времени. Я видела: лежат в Антарктиде стволы окаменевших деревьев, которые росли там миллионы лет назад. Это все, что осталось от огромной геологической эпохи.
– Какие у вас любимые места на планете?
– Крым.
– Все объехали и все-таки Крым?
– Да, я считаю, что это самое уникальное место на Земле. Оно вобрало в себя всю планету. Везде, где я была, я находила частичку Крыма. Везде, кроме Антарктиды... Но нет, самое интересное, что и в Антарктиде я нашла Крым.
– Там же один лед, безжизненные пространства...
– Остров Кинг Джордж, где находится наша станция “Беллинсгаузен”, – это древний потухший вулкан, снега там нет, и ландшафты очень похожи на пейзажи Карадага. Я даже Золотые Ворота там нашла...
– Вы крымчанка?
– Нет, у меня все предки с Терека, терские казаки. А в Крым я первый раз попала в детстве, родители там два года жили. С тех пор наши любимые места – Бахчисарай, Карадаг, Коктебель... Сейчас видеть Коктебель грустно. Это место утрачивает свое неповторимое обаяние. У Дома-музея Волошина поставили орущие день и ночь питейные точки. Застроили особняками холм, где был средневековый город, при этом срыли культурный слой. Вокруг Карадага каждые пятнадцать минут проходит катер с туристами, проезжает Золотые Ворота, где еще недавно был эталон воды Черного моря. Считалось, что там самая чистая вода. По Карадагу ходят толпы народа... Очень изменилась публика. Ведь в Коктебель всегда приезжали люди, которые понимали, куда они едут. Нынешнюю публику история Коктебеля, его поэзия не интересуют вовсе. Но власти всячески потворствуют ей, все делают для ее ублажения. И это печально.
– Хорошо, что до Антарктиды эта публика еще не добралась. Быть может, поэтому вы так стремились попасть в антарктические экспедиции? Хотя женщин, кажется, берут туда неохотно...
– Их просто стараются не брать. Я сама сейчас понимаю, что женщинам там делать нечего.
– Сколько же вас, женщин, было на станции?
– Я одна...
– А мужчин?
– Двадцать девять.
– И все-таки вы поехали во второй раз и собираетесь снова...
– Надеюсь, что в декабре я снова попаду в Антарктиду. В конце концов, это моя работа. И работа очень интересная. Туда тянет вернуться. Я знаю людей, которые провели по девять зимовок. Человек оказывается там один на один с землей, которая всегда существовала помимо людей. Представьте: прошла вся история человечества – огромная, как нам кажется, но Антарктиду эта история не затронула совсем. Она...
– ...как чистый лист бумаги?
– Да, и когда сталкиваешься с этим миром, категории вечности становятся ощутимо реальными.
– А одиночество, страх?
– Станция “Беллинсгаузен” считается среди полярников местом почти “курортным”, это самая северная часть Антарктиды. Там редко бывают, к примеру, такие ветра, как на “Мирном”, – до пятидесяти метров в секунду. И остров, где находится наша станция, весьма густо населенный. Рядом, в тридцати метрах, – чилийская станция, в четырех километрах – уругвайская, в двух – китайская...
– Пингвины...
– Сколько угодно. Колония пингвинов рядом. Три вида живут постоянно, парочка видов еще приходят в эту летнюю пору...
– Какое оно там, лето?
– Не переставая идет дождь. Температура около нуля, и с неба все время что-то льется – мокрый снег или дождь. У меня был приборный комплекс на метеоплощадке, я постоянно брала пробы воздуха...
– Дым наших торфяников не доходит туда?
– Нет, воздух там кристально чистый. Правда, в мельчайших аэрозолях с Большой земли встречается цветочная пыльца. Ее находят даже в центральных частях Антарктиды. Визуально она не видна, но воздушный фильтр пыльцу улавливает.
– Время от времени газеты пишут, что Россия сворачивает свое присутствие в Антарктиде...
– Законсервировали “Молодежную”, но остались “Мирный”, “Восток”, “Новолазаревская”, “Прогресс”, “Беллинсгаузен”... Так что о сворачивании говорить рано. Станции работают. У меня сейчас там друзья зимуют, пишут письма – все нормально. Зимой там намного сложнее, даже для полярников западных стран, которые живут в условиях несравненно более комфортабельных, чем у нас. Русские – самые выносливые.
– Что там больше всего ценится?
– Прежде всего терпимость. Там совершенно особая атмосфера складывается. Не спрячешься, все как на ладони. И отношения между людьми выкристаллизовываются, уходит все наносное. Бывают, конечно, сложности, но у меня их никогда не было.
– В предисловии к своей книге вы пишете, что «океан – это наша кровь, наша прародина. Его власть жестока и безгранична. Можно сколько угодно писать о морском бризе и парусах, но не знать этой власти. А подвластные – те, кто ощутил в своих жилах состав крови, они так всю жизнь и скитаются в поисках выхода к морю...». А остались моря и океаны, где вы еще не были?
– Океанов не осталось. Да и морей, где я еще не была, осталось немного...

Она улыбается такой ясной улыбкой, что я вдруг понимаю, почему моряки и полярники так ценят присутствие Ирины в экспедиции. Немногословие, мужество и одержимость наукой – все это важно, но, кажется, важнее всего ее улыбка. Когда такой человек рядом, кажется, что и дом рядом.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"